Во сне и наяву. Титан - Борис Вячеславович Конофальский

достаточно. И никто ничего не узнает. И помрёт твоя ведьмища легко, умрёт, как заснёт.

— Ты что, дура! Ты что…, — возмутился отец Светланы. Он готов был ударить старуху костылём по её большущей, мерзкой голове.

— Не ори, паренёчек, я ж тебя не принуждаю, ты сам всё реши, сам, а я тебе только помочь хочу, — она продолжала протягивать ему свою старую блёклую лапу, в которой лежал коричневый пузырёк. — Говорю же, никто и не прознает про это.

Её белёсые, мёртвые, как у дохлой рыбы, глаза вдруг как будто ожили, она ими, кажется, заглянула в глаза Фомина:

— Только вот выбор-то у тебя простой, паренёчек, либо она, либо ты.

— Нет, — твёрдо ответил отец Светланы.

— Ну и хорошо, — сказала старуха и кинула пузырёк на землю перед Андреем Сергеевичем. Кинула, повернулась и пошла, раскачиваясь всем туловищем из сторону в сторону, — но помни, либо ты, либо она. Потом не плачь, не горься.

Он же постоял, постоял, посмотрел на пузырёк, что лежал перед ним на мокром асфальте, подумал и стал, опираясь на костыли, опускаться. Проходящая мимо женщина, увидев его усилия, наклонилась, подняла пузырёк и протянула ему.

— Спасибо, — сказал Андрей Сергеевич.

И пошёл к остановке. Автобус подошёл почти сразу, он зашёл в него, оплатил проезд и без труда нашёл себе место. Сел, поставил костыли рядом и опустил руку в карман плаща. Именно там и лежал коричневый пузырёк. Так, держа его в руке, он доехал до нужной остановки, дошёл до работы, а там, приняв смену и усевшись за мониторы, достал телефон. Он звонил дочери:

— Света.

— Да, па.

— Что делаешь?

— Маму помыла, сейчас пыль у неё протру, буду готовить обед, — отвечала дочь. — А что?

— Да так, ничего, — у него была масса вопросов к дочери, но они были настолько дурацкие, что он стеснялся даже их задавать.

Ну что он мог спросить? Светка, а ты не ведьма? А у тебя есть что от людей скрывать? А ты не собираешься нас изводить? И единственный вопрос, на который он решился, звучал так:

— А ты всё перчатки свои носишь?

И она не ответила ему сразу, дочка как будто сначала подумала над ответом и уже потом сказала:

— Да, па, ношу. А почему ты спросил?

На этот вопрос отец не нашёлся, что ответить.

— Да так просто. Спросил и спросил, — сказал он, понимая, что его ответ прозвучал немного глупо. И поэтому решил закончить этот разговор. — Ладно, давай, суетись.

— Хорошо, па, пока, — опять с задержкой отвечал Светлана.

⠀⠀ ⠀⠀

Глава 42

От памятника Чернышевскому заорал крикун. Звук был резкий, тягучий, легко проходящий сквозь туман. Судя по всему, орала очень крупная особь. Свете стало не по себе, когда она представила, какие у него должны быть когти. Ему тут же ответил другой крикун, он был где-то выше уровня земли. Орал сверху. И сразу за ним откликнулся ещё один гад. Они тут были повсюду, оглашали окрестности своими пронзительными воплями. И ладно бы себе орали, но кроме когтей и визга, они обладали прекрасным слухом. И реагировали они на звуки быстро и, что было хуже всего, очень дружно. Светлана это помнила. И старалась не шуметь. Она оценила ситуацию.

Естественно, лучше переживать своё появление в надёжном укрытии типа депошки, а не здесь, посреди проспекта. Решение отправиться сюда перед пробуждением, несомненно, было ошибкой. Конечно же, собак рядом с нею не было, зато туман вокруг был просто адский. Такой плотный и тягучий, что после её движения рукой были видны его завихрения. Она сидела на остановке, упираясь рюкзаком в грязное стекло. Палка и тесак были при ней, это немного успокаивало девочку. Немного. Света думала о том, что лучше ей не производить никакого шума, посидеть тихо и дождаться солнца. Туман слишком опасен. В принципе она была спокойна и волновалась только за своих собак. Возможно, они ушли к депошке, увидев, что девочка исчезла. Во всяком случае, Светлана на это очень надеялась.

Просидеть до восхода солнца, размышляя о собаках, ей не удалось.

Крикуны стали орать неистово почти со всех сторон проспекта. И девочка услышала приближающийся шум, глухой шум, похожий на топот, она поняла, что что-то большое быстро приближается к ней, шлёпая ногами по бетонным плитам под трамвайными путями.

Света вскочила, схватила палку, но даже не успела испугаться. Мимо остановки, метрах в пяти или шести от неё, пролетело нечто немаленькое, похожее на очень большого и грузного мужчину, больше в тумане ей разглядеть не удалось. Его шумный бег должен был привлечь кучу крикунов, но те орали и орали где-то вдалеке, вовсе не собираясь приближаться к убегающему. Поначалу Светлана не поняла, что происходит, но почти сразу услыхала шелест, частое постукивание и шипение… Что-то двигалось к ней, в её сторону, что-то крупное и не боящееся шуметь в тумане. Девочке потребовалось всего пару секунд, чтобы понять, а вернее, разглядеть через туман, что движется совсем рядом с нею. Это, с шипением и постукиванием, выползло из тумана прямо на неё, длинное, тёмное, быстрое. Многоножка. Девочка не стала ждать, пока сможет окончательно разглядеть её в тумане, она выскочила из-под крыши остановки и кинулась прочь, уже не заботясь о том, что стук её ботинок по асфальту намного громче топота здоровенного мужика, что умчался в туман. Света перебежала проспект и остановилась как раз между буйной, почти чёрной из-за тумана растительностью, с которой начинался парк, и шелестом, и постукиванием, что доносились с трамвайных путей. Она замерла в ожидании; крикуны, буквально разрывающиеся в своём бесконечном оре, её больше не беспокоили, а вот многоножка… Эта дрянь свернула с центра проспекта в сторону девочки, это был факт. Не сильно задумываясь, Светлана повернулась, сделала пару шагов, раздвинула палкой ветки крепкого кустарника, обмотанные лианами, и, чуть пригнувшись, вошла в полумрак зарослей. Уж лучше неизвестные опасности парка, чем то, что за ней спешило. Девочка прекрасно помнила свою встречу с многоножкой.

Она продиралась через цепкую растительность, которая так и норовила вырвать у неё из рук её палку или зацепиться за рюкзак.