Наваждение - Пола Вольски

– Аврелия…

Но было уже поздно. Пощипав себе напоследок щеки, и без того розовые, Аврелия решительно двинулась вперед, чтобы занять столик, откуда бы ничто не мешало ей созерцать точеный профиль Байеля во Клариво. Элистэ неохотно последовала за ней. Проходя через террасу, она ловила на себе любопытные взгляды и понимала, что могут о них подумать. Ее щеки запылали румянцем. Сохраняя достоинство, с высоко поднятой головой она опустилась на стул. Возвышенные юноши за столом Байеля заметили девушек. Они начали подталкивать друг друга, ухмыляться и подмигивать – в присутствии дам одного с ними сословия такое было бы немыслимо. Без сомнения, они подумали о них самое худшее. Элистэ стало ужасно неприятно. Она с упреком покосилась на свою спутницу. Аврелия же ничего не замечала. Ее блестящие глаза без всякого стеснения были устремлены на Байеля, казалось, она не осознает, что происходит вокруг. Элистэ удрученно покачала головой.

Подошел хозяин – неуклюжий высокий человек в белом фартуке, белой фуражке и с демонстративно неодобрительным выражением лица. Он взглянул на девушек, глубоко и сердито вздохнул, но прежде чем он начал что-либо говорить, Элистэ спокойно заказала две порции розового мороженого. Когда тот услышал ее речь, интонации Возвышенной и уловил бессознательную уверенность тона, выражение его лица переменилось. Взгляд его упал на ноги Элистэ, обутые в дорогие туфли и прозрачные шелковые чулки, потом перескочил на руку – гладкую, очень белую, в золотых кольцах. Затем хозяин взглянул на Аврелию, отметив длинные голубые ногти – косметическую вычурность Возвышенных, и взгляд его прояснился. С поклоном он удалился и через несколько минут появился вновь, неся две порции мороженого, увенчанного сахарными розами.

Аврелия ничего этого не видела. Она не сводила глаз с соседнего стола и машинально разминала ложечкой мороженое. Элистэ наскучило наблюдать за ней, и она стала озираться вокруг. Их столик находился подле кованой решетки на краю террасы. По ту сторону низкой ограды Торговую площадь заполняли экипажи и пешеходы. Какое-то время она развлекалась тем, что разглядывала их. Площадь казалась необычно переполненной. В центре ее какой-то субъект, небритый и неопрятный, с алым ромбом на шапке, взобрался на бочку, чтобы вещать оттуда людям – обычное явление в наступившие времена. Элистэ от нечего делать принялась разглядывать оратора. Он страстно жестикулировал с искаженным гневом лицом и, видимо, громко кричал, но она не могла разобрать ни одного слова. Тема его выступления, какой бы она ни была, вероятно, представляла интерес, потому что вокруг быстро собралась внимающая толпа внушительных размеров. Элистэ еще некоторое время наблюдала за ним, но потом ей это наскучило. Шли минуты, а Аврелия все молчала, видимо, ожидая, когда ее осенит.

– Ну что ты так откровенно смотришь на него? Ты же выставляешь нас обеих на посмешище, – наконец не выдержала Элистэ.

– Я думаю… думаю, что мне надо послать ему записку, – мечтательно прошептала Аврелия. – Настоящее любовное письмецо, да! Я напишу ему, что девица благородного происхождения, чьи злосчастные обстоятельства требуют соблюдения полной анонимности, нуждается в его помощи по делу крайне неотложному и деликатному. Поскольку ситуация таит в себе страшную угрозу, она полагается на его отвагу не менее, чем на его умение хранить секреты. И предложу тайную встречу. Это возбудит его интерес, правда? Налет таинственности всегда действует безотказно.

– Нет! Ни в коем случае! – воскликнула Элистэ.

– Нет? Ты думаешь, что записка должна быть составлена в более сильных выражениях? Поменьше страхов, побольше прямых излияний нежных чувств? Может быть, ты права. Тогда я просто напишу, что давно восхищаюсь им и безумно хочу познакомиться. – Она щелкнула пальцами, увидев проходящего мимо официанта. – Принесите мне сейчас же бумагу, перо и чернила.

– Нет, глупая девчонка, не надо!

– Кузина, зачем ты говоришь мне такие обидные слова?

– Ты их заслуживаешь, потому что окончательно потеряла рассудок! Я не позволю тебе унижаться.

– Я не унижаюсь, я люблю! Это сильнее меня, и я ничего не могу с собой поделать.

– Твое безумие зашло слишком далеко. Мы сейчас же едем домой.

– Не поеду! Не поеду!

– Поедешь, или я все расскажу бабушке.

– Это черное предательство, а я-то думала, что ты мне друг!

– Доедай мороженое, и едем.

– Не знала я, что ты можешь быть такой злой. Наверное, ты завидуешь. Да, ты… ты завидуешь моей любви, потому что сама уже старая и одинокая!

– Ах ты… дерзкая дрянь… безмозглый ребенок…

На Торговой площади возникло какое-то движение. Не договорив, Элистэ повернулась в ту сторону. Казалось, толпа, собравшаяся вокруг оратора, бушует от ярости. Люди гневно выкрикивали что-то и трясли в воздухе сжатыми кулаками.

– Это еще что?

– Очередная свара, кому это интересно в наши дни? Кузина, моя любовь к Байелю – чрезвычайно важное событие, а ты просто несносна…

– Шш… подожди минутку.

Аврелия удивленно замолчала. Все остальные посетители кофейни тоже застыли в тревожном напряжении. Толпа на площади продолжала неистовствовать. Взметнулись пики, полетели камни, скорее всего, наугад. По-видимому, народному гневу не хватало объекта, но эта нехватка была возмещена появлением большой и богато изукрашенной кареты, запряженной шестеркой гнедых, которая направлялась к Новым Аркадам Когда карета въехала на Торговую площадь, толпа пришла в движение – что уже случалось довольно часто. Раздался рев, такой жуткий, что Элистэ, услышав его, вздрогнула. Одновременный вопль множества глоток выражал нечто большее, чем гнев, – в нем слышалась подлинная ненависть. Через секунду толпа набросилась на карету с палками, камнями, ножами и прочими, заменяющими оружие, предметами. Громоздкая карета задрожала под ударами, испуганные лошади прянули назад. Не менее напуганные лакеи спрыгнули с запяток, а кучер вынул пистолет, что было явной ошибкой.

Лакеям, хотя и получившим свою долю ударов и оскорблений, все же позволили убежать. Вместе с ними место действия покинула и горстка напуганных горожан. Кучера же, еще до того, как он успел выстрелить, стащили с козел, и он исчез в мешанине мелькающих Кулаков и ног. Дверца кареты была сорвана с петель. Жадно протянувшиеся руки выволокли наружу двух женщин – красивую, богато одетую даму, темноволосую и пышнотелую, и ее горничную, которая тут же исчезла в человеческом водовороте. Дама сначала пыталась сопротивляться, цепляясь за карету, но жадные руки впились в ее волосы и одежду. Плащ, капюшон и кружевная накидка были моментально сорваны и отброшены в сторону. Платье, разодранное от пояса до шеи, выставило на всеобщее обозрение ее тело. Прижав руки к груди, дама отшатнулась, глаза ее вылезли из орбит, рот округлился. Чья-то пика попала ей в висок, и она упала. Затем бурлящая человеческая масса внезапно сжалась, и толпа скрыла распростертое тело.