Голос зовущего - Алберт Артурович Бэл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На столе стояло несколько до краев заполненных пепельниц, и на полу набросаны окурки, пепел, обстановка для работы в этой прокуренной комнате крайне неподходящая. Тут же и батарея пустых коньячных бутылок, люди собрались крепкие, хмеля не боялись. Пол был сух, но что-то шелестело под подошвами. А, песком посыпано, чтобы кровь к подошвам не липла. Везде, куда бы он сегодня ни пришел, пол песком посыпан, не дурная ли примета — не ждет ли впереди тебя песочный дом?
В углу громоздился красный пожарный ящик, до половины засыпанный песком, а в нем — маленькая детская лопатка.
Сделав несколько шагов, Карлсон остановился.
— Назовите себя!
— Адольф Карлсон.
— Назовите свою настоящую фамилию!
— Адольф Карлсон.
— Распишитесь на этом листе.
Карлсон расписался в верхнем левом углу, так, чтобы поверх фамилии невозможно было ничего вписать.
— Подпись вроде бы настоящая, — проговорил в раздумье Михеев, — а паспорт все-таки фальшивый. Признаете?
— Я бы хотел объяснить, произошло недоразумение, паспорт настоящий.
— Настоящий? Вы утверждаете?
— Да.
Они впятером одни, Карлсон в одиночку с целой сворой, первый ударил по лицу, второй саданул сзади по шее, третий толкнул в спину.
Инстинкт сработал быстрее, чем разум, Карлсон отпрянул к стене, и с таким же проворством один из полицейских приставил ему ко лбу черное до неприличия дуло нагана.
— Молчать, молчать, молчать! — заорал полицейский.
Неужели Карлсон, сам того не желая, застонал от боли?
КАРЛСОН РАЗМЫШЛЯЕТ О ПОДЛОСТИ
А подлец тоже человек? Вполне возможно. Подлец — это человек, унижающий достоинство другого человека. Определение простое. Способы унижения человеческого достоинства столь же многообразны, как сама жизнь. Человеческое достоинство можно унизить, выплачивая до смешного низкое жалованье за шестнадцать часов на фабрике, достоинство можно унизить, вынуждая человека ютиться в подвале вместе с гномами, кротами и крысами, достоинство можно унизить, воспретив человеку образование, высмеивая его национальную принадлежность, достоинство можно унизить, прибегнув к рукоприкладству и прочая, но постоянное унижение человеческого достоинства на физиономию подлеца накладывает неистребимую печать.
Я научился вглядываться в черты лица и, хотя безоговорочно не отношу себя к физиономистам, тем не менее считаю, что каждый человек на лбу носит визитную карточку, нужно только уметь прочитать ее.
Какой самый заурядный вид подлости? Грубо говоря?
Прекрасный семьянин, печется о детях, жене не изменяет, по воскресеньям ходит к обедне, хороший товарищ, отзывчивый коллега и вообще внимательный, добрый, с чувством юмора, предан отечеству, государю императору, венценосному царю и самодержцу, взяток не берет, не отрицает необходимости образования, стоит за равноправие женщин, поддерживает рабочие спортивные общества, а по ночам в полицейском управлении сдирает ногти у революционеров, выбивает глаза, загоняет занозы в тело, прижигает папиросой детородные органы, ломает пальцы, на другой же день как ни в чем не бывало, отмывшись в ванной комнате, играется с сынком, к потолку его подбрасывает — уп-па, уп-па! И ничего к нему не липнет, потому что он знает, Иисус Христос своей смертью искупил его грехи на много лет вперед.
Подлость питают две навозные кучи: уверенность подлеца, что поступки его останутся безнаказанными, и еще большая уверенность, что люди добрые о тех поступках ничего не узнают.
Ибо разоблачение перед всем светом для подлеца горше всякого наказания.
В самом деле, что такое тюрьма по сравнению с людским презрением?
Чувства — это форма материи, все в мире материально, и презрение в атмосфере сгущается грозовым облаком, презрение проникает в каждую пору, презрение пожирает нервные клетки, презрение сжимает сердце подлеца, презрение путами вдруг стягивает ноги в аллее парка, леденящими пальцами мигрени презрение сжимает мозг, выплескивает лужи грязи, тушит блеск в глазах, больше всего на свете подлец боится не наказания — презрения боится.
Презрение лишает его сна.
Гремя скелетами, убиенные жертвы кружатся над палачом и в царстве сна, и нет ему ни минуты покоя.
Что наказание? Наказание дает чувство морального удовлетворения, оно ранит, рождает дух противоречия, а прозрачная колба гласности позволяет подлеца, как какого-нибудь редкостного гада, разглядеть со всех сторон, и сквозь скупые строчки правдивой информации проглянет жирная (или тощая) плоть подлеца, вся мерзость его проделок, злокачественная опухоль его мыслишек, и человечество в ужасе содрогнется: ведь у подлеца две руки, две ноги и пара глаз, и голова одна, и, повстречав его на улице, можно не отличить от прочих смертных.
Через каменный век, седую древность, средневековье— кирпич к кирпичу, мысль к мысли — воздвигало человечество здание разума, и вдруг в какой-то грязной пустоте, лишившись опоры, сразу гибнут несколько жизней, и мы видим, что это дело гнусного подлеца, опозорившего род свой, имя свое на годы и годы.
Его императорское величество Николай II признал подлецов в государстве пользу приносящими, а равно вельможи его и чиновники сверху донизу признали, что подлость достойна поощрения, и посему щедро раздавали подлецам награды, повышения и прочие блага.
Подлость по воздействию сравнима с раком, и она поражает клетки здорового организма, процесс необратим, пораженные клетки не восстанавливаются, рак, вовремя не открытый, приводит к стопроцентному смертельному исходу.
Его императорское величество Николай II почитает рак святыней, рак в правительстве, рак в армии, рак в полиции, рак в торговле, промышленности, рак в человеческих отношениях. На зеленом ковре человечества отмирают гигантские куски.
И сколь бы парадоксально это ни звучало, царизм сокрушает царизм не меньше, чем мы, революционеры.
Прозрачная колба гласности опять упрятана цензурой за семью замками.
Не бросай в пучину камень,
Он там покоя не найдет!
Да здравствует глупость Николая, да здравствуют цензура, зажим информации, да здравствует эксплуатация и притеснения, да здравствует русско-японская война! Не так ли звучит песня человеконенавистника, мизантропа? Это ли нужно людям? Достойна презрения история подлецов, монархия, самодержавие — благодатная почва для подлости, скотный двор царизма, ах, до чего суха теория, шуршат во рту кукурузные початки, которыми в мансардах питаются студенты, студенты из неимущих семей.
В Рижском политехническом вывесили траурные фляги, убит студент Печуркин, я хорошо знал покойника, двух его братьев, снег истоптали башмаки провожавших, речей не было, не слышалось пения, но шепотом оброненные фразы вздымались над городом облаком человеческого дыхания, облако презрения людских тысяч плыло вслед за траурной процессией, и власти никого не посмели тронуть. Облако презрения било в небе мощным голубым барабаном, и фабричные трубы гудели органами, а подлецы от страха позабились в норы, глядели оттуда масленистыми глазками соглядатаев, с нетерпением дожидаясь ночной темноты.
— Я протестую против подобного обращения, — строго сказал Карлсон. — Я буду
