В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

Глава 44

Забаррикадирована изнутри

26 августа 1588 года Роберт Деверо, молодой 2-й граф Эссекс, поставил в Уайтхолле военное обозрение в честь победы над испанской Армадой. Королева смотрела представление из окна дворца, сидя рядом с Робертом Дадли, отчимом Эссекса. Дадли, вернувший расположение королевы, регулярно обедал с Елизаветой в ее внутренних покоях.[1026] Через несколько дней Дадли покинул двор и уехал в Кенилуорт, а оттуда – на целебные источники в Бакстон, в надежде, что воды восстановят его угасающее здоровье. Утром в четверг 29 августа он написал Елизавете из Райкота в Оксфордшире: «Нижайше прошу ваше величество простить бедного старого слугу за дерзость – я осведомляюсь о том, как поживает моя милостивая госпожа и наступило ли облегчение ее недавним болям, ибо превыше всего на свете я молюсь за ее здоровье и долголетие. Что же касается моего слабого здоровья, я продолжаю принимать ваше лекарство, и оно лечит меня лучше, чем все, что мне дают. В надежде обрести идеальное здоровье в купальне, продолжая, как всегда, молиться за счастливое сохранение вашего величества, смиренно припадаю к вашим ногам».[1027]

Проехав еще несколько миль, Дадли почувствовал себя хуже и вынужден был искать убежища в охотничьем домике Корнбери-Хаус в лесу Уичвуд в Оксфордшире. Он страдал от «продолжительной лихорадки» и «болей в желудке». В четыре часа утра 4 сентября он умер, возможно от приступа малярии, в возрасте пятидесяти шести лет. Его жена, Леттис, была с ним, когда он умер, хотя смерть Дадли никак не смягчила враждебность Елизаветы по отношению к ней.

Хотя при дворе продолжали праздновать победу над испанской Армадой, Елизавета удалилась в свою опочивальню в Сент-Джеймсском дворце, заперлась и прогнала камер-фрейлин, чтобы горевать одной. Она потеряла свою самую большую любовь, мужчину, с которым она вместе выросла, который внушил ей сильную страсть, которого она обожала. По сообщению испанского агента, королева оставалась в своей опочивальне и отказывалась говорить с кем бы то ни было «в течение нескольких дней», а встревоженные фрейлины и советники толпились снаружи.[1028] Уолсингем сокрушался, что не может заниматься государственными делами, поскольку королева, «заявив, что она никого к себе не допустит, очень горевала из-за смерти главного камергера».[1029] Наконец, по мере того как росло беспокойство за состояние королевы, Сесил приказал взломать двери в ее опочивальню. Елизавета поняла, что пора вернуться к своим обязанностям; она встала с постели, впустила фрейлин и велела им подготовить себя к выходу.

В ответ на письмо от графа Шрусбери, в котором тот поздравлял ее с победой над Армадой и выражал свои соболезнования в связи с кончиной графа Лестера, Елизавета дала понять, что очень расстроена и не намерена обсуждать утрату своего фаворита: «Мы желаем скорее хранить воспоминания как то, в чем мы не в силах утешиться, иначе как подчинив свою волю неизбежной встрече с Господом. Кто тем не менее выражает нам Свою доброту прежним процветающим новостям, намерен все же подвергнуть нас испытаниям потерей столь дорогой нам особы».[1030]

Марко Антонио Мицеа сообщал Филиппу Испанскому, что «королева сильно состарилась и подурнела и пребывает в меланхолии. Ее приближенные говорят, что это объясняется смертью графа Лестера», но Марко Антонио считал, что скорее состояние королевы вызвано «страхом [повторного нападения испанцев], который она пережила, и тяжким бременем, которое она влачит».[1031]

Елизавета всегда отвергала мысль о том, что она когда-либо была влюблена или по крайней мере позволяла себе любить.

«Я слишком обременена заботами, дабы обратить свое внимание к браку, ибо Любовь – обычно отпрыск досуга, а я столь занята обязанностями, что не могла думать о Любви. И поскольку ничто не способно было подвигнуть меня к браку, я не была способна и думать ни об одном мужчине».

Однако после смерти самой Елизаветы рядом с ее постелью нашли небольшую посеребренную шкатулку. Внутри лежало последнее письмо Дадли из Райкота, сложенное и перевязанное шелковой лентой; королева написала на нем: «Его последнее письмо».[1032]

Слухи о Елизавете и Дадли продолжали циркулировать спустя много лет после его смерти. В одной анонимной порнографической сатире, «Новости из рая и ада», которая появилась через несколько недель и ходила по рукам, рассказывалось о «тщетных попытках» Дадли «войти в рай и его последующем схождении в ад». В сатире Дадли изображен обладателем неукротимой сексуальной мощи и политических амбиций. В рукописи Дадли называется уменьшительным именем Робин, которым наградила его Елизавета; автор предполагает, что в аду будет «целую вечность» смотреть во влагалище «голой демонессы» в платье одной из его любовниц. А член Дадли, «которым он так гордился», превратится в орудие его вечного наказания.

«Нет сомнения, такое приятное зрелище… настолько распалит его, что он не сумеет этого вынести, особенно после того, что всю жизнь он провел в полной боевой готовности и пользовался своим похотливым копьем, разя им в центр ее мишени и вонзая свой кинжал по самую рукоятку в ее бездонную зияющую пропасть. А если он не пожелает попасть туда по собственной воле, назначено, что при малейшем прикосновении орган его мужественности будет погружаться в бездонную бочку ее непорочности, через которую проходит поле негасимого огня… при каждом совокуплении огонь… так опаляет его, что он пребывает в постоянной опасности лишиться верхушки своего стального древка…»[1033]

Поскольку автор сатиры довольно пренебрежительно отзывается о папе, скорее всего, он не был католиком. Судя по тому, что в произведении упоминается, как Дадли оскорблял тех, кто в свое время оказывал ему покровительство, ее написал кто-то из придворных.

Продолжались слухи о внебрачных детях, якобы рожденных королевой от своего фаворита. Через два года после смерти Дадли некая вдова по имени Дионисия Дерик заявила, что у Елизаветы «столько же детей, сколько и у меня, двое из них еще живы, один мужского пола, а второй женского, а остальных сожгли». Дерик заявила, что отцом детей королевы был граф Лестер и что он «бросил их в огонь в той комнате, где они были рождены». В том же 1590 г. Роберт Гарнер рассказывал похожую историю: у Дадли «было четверо детей от ее королевского величества, из которых три дочери живы, четвертый же был сыном, которого сожгли». И Дерик, и Гарнера поставили к позорному столбу за клевету.[1034]