В погоне за утром - Майкл Роэн

Меня схватили за волосы, рывком откинули голову назад. Я смотрел вверх на лица Волков и другие физиономии с суженными от торжества и вожделения темными глазами. Эти физиономии нельзя было назвать красивыми, их линии были более странными, чем у Волков. У них были отвислые ушные мочки, губы изрезаны шрамами, лбы странно плоские и зауженные, и все это было покрыто замысловатым узором чего-то черного: краски или татуировки, так, что почти полностью закрывало медновато-желтую кожу внизу. Что-то взлетело в воздух на фоне сияющего неба и опустилось. Вспышка света, как агония…

Не знаю, полностью ли я вырубился и на какое время. Кажется, я чувствовал, что меня переворачивают, моя голова тошнотворно билась о палубу, ощущал хватку ремней, от которой останавливалась кровь. И я помню, как меня буквально поставили на ноги, скрученного, как борова, – руки, которые были смертельно ледяными. И тем не менее, я, по-моему, был уже тогда на берегу, покачивание было качанием шеста, к которому я был привязан, в листьях снова пел шорох ветра. Моим первым четким воспоминанием была тошнота, приступ рвоты, подступившей к горлу, паника и кашель, когда я чуть не захлебнулся ею. Мне едва удалось повернуть голову и очистить горло, и после этого, хотя мой череп разбухал и сжимался при каждом пульсирующем ударе сердца, я почувствовал себя более живым и готовым воспринимать окружающее. Правда, я был совершенно разбит, измучен, голова кружилась; я даже не был уверен, было ли то, что я мог видеть из несущей меня процессии, наяву или в горячечном сне: мелькание и сверкание вроде факелов, стук вроде барабанного боя и тихий гул голосов. Длинные конечности Волков шагали и шаркали, полупританцовывая в такт глухому барабанному бою. Более короткие ноги шли рядом, голые и покрытые тем же черным узором; красный свет факела и двигающиеся мышцы придавали ему жутко живой вид; это было похоже на решетку, ведущую в ад. Только несшие меня ноги не приплясывали, но тяжело ступали, свинцовые и твердые, как какие-то свинцовые быки. Они не обращали ни малейшего внимания на встречавшиеся им препятствия, но налетали на них или так же небрежно проходили мимо и били о них меня. Избитый, исцарапанный, больной, я потерял всякий счет времени, пока меня не бросили в мягкую траву, при этом шест оказался поверх меня, от удара у меня в голове снова все поплыло. Я едва уловил хриплый шепот, раздавшийся рядом, в темноте.

– Привет.

Сперва я не мог говорить.

– О… привет, Джип. У тебя ничего не вышло, да?

– Они поймали меня на мелководье. Все эта распроклятая рука! Не Волки, Караибы – не слишком милые ребятишки. Пару раз подержали мне голову под водой – просто ради спортивного интереса – Бог знает, почему они не докончили дело.

Ко мне стал подкрадываться страх:

– А остальные? Молл… Клэр…

– Клэр я видел. Зомби бросили ее вон там, неподалеку – пока живую и невредимую. Молл я не видел…

– Она… они ее довольно сильно ранили, Джип. – Я больше ничего не хотел говорить, а он и не хотел услышать.

На какое-то время Джип замолчал, слышались бормочущие голоса Волков.

– Во всяком случае, шкипер здесь, и те, кто остался из экипажа.

– Джип… ты видел? Мэй Генри…

– И помощник – и Грей Колл, Паршивец Мак-Илвейн, Дикой Меррет – да, я видел. Господи, аккуратную штуку они провернули. Взять меня – я сначала наполовину боялся, что они захватили корабль – сразу, как увидел, что замок – это ловушка. В этом был смысл – но когда я увидел, как они машут, естественно, как ни в чем ни бывало… За этим стоит что-то большее, чем просто Волки или эти индейцы. Здесь нужны мозги.

Я вздрогнул в прохладном бризе:

– Индейцы… а кто они вообще такие?

– Америнды. Караибы – за это даго и прозвали так море. После того, как почти вырезали их или взяли в рабство. Они, в общем, неглупые ребята – те, что остались. Только это не они.

– Ты хочешь сказать – это те, что здесь были изначально? Еще один пережиток прошлого?

– Похоже, что так. – Джип замолчал – к нам приблизились шаги, на минуту остановились, затем поспешили прочь. – Ты сказал – они сильно ранили Молл?

– Она… может быть, она умерла, Джип.

– Тогда это будет их самая большая ошибка за всю жизнь, – наконец, выговорил Джип – задумчиво, даже не мстительно. – Она… – Я услышал, как он задохнулся и ахнул от удара башмака. Меня угостили следующим, не слишком сильно, но прямо по почкам. Извиваясь, я только смутно осознавал, что меня отвязывают от столба. Руки и ноги у меня были по-прежнему связаны, меня потащили через траву, которая внезапно оборвалась на голой каменистой почве, где меня и бросили. Я лежал, моргая и думая о том, каким ярким казался свет факела, потом чья-то рука схватила меня за волосы, подняла и поставила на колени, и я увидел два высоких костра, между ними – белые камни и снующие туда-сюда темные фигуры.

В тот момент я не разглядел их, потому что неожиданно загремели цепи, и вокруг моей шеи сомкнулось холодное, как лед, железо, больно прихватив кожу. Я инстинктивно отпрянул – и понял, что не один. Клэр и все оставшиеся в живых члены экипажа, среди них – Пирс, Хэндз и похожий на краба маленький стюард, были брошены рядами на землю рядом со мной, скованные между собой чем-то, напоминающим старинные шейные колодки рабов. И рядом со мной, в неприятной близости, сидел сам Ле Стриж. Он поднял верхнюю губу в неком подобии саркастического приветствия, но я уже не обращал на него внимания, потому что следующей в ряду сидела Молл. Живая; но ее голова свесилась, по лицу разливалась смертельная бледность и толстый сгусток крови склеивал кудри на ее лбу. Ее опущенные глаза были погасшими и затуманенными, и у меня упало сердце. Я понял, что у нее сотрясение мозга, если не проломлен череп. Я как-то был свидетелем дорожного происшествия, и там один тип выглядел именно так; он умер в машине скорой помощи.

Сдавленное ругательство сообщило мне, что Джипа бросили прямо рядом со мной.

– Ну, и что это такое? – резко спросил он. – Мы стоим в очереди на жертвоприношение или как?

– Несомненно, – прошипел Стриж сквозь сжатые зубы. – Хотя я бы на твоем месте не стал особенно туда торопиться.

Я знал, что он имеет в виду. Мои глаза стали привыкать к свету, и чем больше я видел толпу, собиравшуюся здесь, тем меньше она мне нравилась. Помимо Волков здесь были обычные мужчины и женщины и среди них немало явных гаитян. Однако не все были чернокожими деревенского типа и выглядели лучше откормленными и довольными жизнью. Остальные были мулатами – могущественной аристократией Гаити – ухоженными созданиями, которые могли прилететь из Лондона или Нью-Йорка. На их шеях и пальцах блестело золото, в свете огня сверкали драгоценности; на некоторых были элегантные напудренные парики и монокли, однако другие расхаживали в роговых очках и носили на запястьях шикарные часы «Ролекс». Надетые на них тяжелые платья были хорошего покроя, висевшие на них веверы и другие странные символы сияли блестками и золотой канителью. Эти элегантные существа гротескно смешивались с голыми караибами в их военной раскраске, однако последние звенели столь же ценными украшениями: не просто медными побрякушками и спиралями на руках, шее и лодыжках, но кольцами из чистого мягкого золота, свисавшими из их изуродованных мочек, золотыми палочками, продетыми через губы и носы и отсвечивавших красным в пламени костров. То там, то тут в толпе мелькали белые лица – белые всех оттенков, бледные, как старый пергамент, или бесцветно-белые, как у альбиносов; у многих из них тоже были тяжелые серьги и украшения, сделанные по давно позабытой моде, зато у других были явно современные прически и даже очки. Одна матрона с волосами, выкрашенными в голубой цвет, разразилась украшениями из алмазной пыли – чистое пижонство в стиле Палм-Бич, что выглядело здесь невероятно гротескным и зловещим. У меня появилось странное чувство, что я наблюдал сборище откуда-то издалека, из давних лет ужасной истории острова; и я знал, что это могло быть правдой.