Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью - Монго Бети

— Интересно, как чувствует себя человек, у которого есть возможность подписать такой чек. Здорово…

— Послушай, — вмешался однажды Эдуард в разговор Каракальи с каким-то прохожим, которого они оба не знали, — ты, я вижу, занялся саморекламой. Если бы у нас выборы проходили так, как до независимости, тебя бы непременно избрали, не сомневайся. Но тебе не повезло, президент навел порядок, так что эта твоя американская реклама теперь ни к чему.

— Почему это ты называешь его «президентом», когда все вокруг говорят «Баба Тура»? — вскипел Каракалья. — Лучше уж тогда величать официально, как в сообщениях по радио, «высочайшее превосходительство, благороднейший и горячо любимейший господин президент»! Вместо того чтобы подхалимничать исподтишка, лучше уж делать это в открытую! Эх ты, ничтожество!..

— Что это на тебя вдруг нашло? Ты чего это бросаешься на людей? — удивился в свою очередь Андре, зять Каракальи. Он учился в Ойоло, в последнем классе коллежа и часто приезжал на каникулы к родственникам. — С ума ты, что ли, сошел?

— Вы только поглядите на него! — продолжал насмехаться Эдуард. — Выходит, теперь и слова нельзя сказать господину управляющему гражданскими и финансовыми делами? Счастье еще, что ты не префект или, еще того хуже, не министр, не то пришлось бы нам забиться в пещеры.

— Хочешь отыграться на мне за все свои неприятности? — вскипел Каракалья. — Лучше бы ты не лез, как осел, на этот конкурс, а отправил вместо себя жену, уж она бы выдержала экзамен. И тогда бы она могла ходить на работу, а ты тем временем бегал бы на рынок, варил обед и выполнял ее поручения после того, как она вернется с работы. Каждому свое.

— Похоже, что человечество идет именно к этому, — вставил Андре. — Ты, Эдуард, подумал бы над этим хорошенько ближайшей ночью, и, может, на следующем конкурсе возьмешь эту тему для сочинения. Ступай обсуди это дело с женой. Женщина — вещь полезная, только надо уметь ею пользоваться.

Эдуард, который постоянно носил кастет на правой руке, бросился на Каракалью, бывшего ниже его ростом, и нанес ему удар. А потом исчез, прежде чем кто-либо успел опомниться.

Оба мужчины были в бешенстве и, желая во чго бы то ни стало отомстить за подбитый глаз Каракальи, до самого вечера искали Эдуарда по всему Зомботауну, затем, несколько успокоившись, согласились, как им предлагали соседи, вынести это дело на суд Жан-Дюпона. Спустя несколько минут Эдуард, до которого неведомо как дошли слухи об этом, к великому удивлению своей жены, осторожно прокрался в свою лачугу и забаррикадировался там, отказавшись явиться к Жан-Дюпону.

На другое утро он встал раньше всех и поспешил в город. В Зомботаун Эдуард вернулся лишь поздно вечером, причем на поясе у него висел кинжал в чехле — на манер людей с Севера. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы соседи если и не воспылали к нему любовью, то, во всяком случае, навсегда оставили его в покое.

Дни шли за днями, об этом случае все забыли, казалось, на том и делу конец. Но думать так могли только те, кто не учитывал необычности ситуации: ведь над человеком насмехались и даже пытались свести с ним счеты, намекая на умственное превосходство его жены.

Эдуард стал раздражителен, придирчив, подозрителен и не скрывал уже своей ненависти к Перпетуе. Все это дало основание Жан-Дюпону и его жене Анне-Марии, которые внимательно следили за развитием событий, прийти к выводу, что над молодым семейством нависла гроза. Кроме того, стало известно, что помощник чиновника по гражданским делам с некоторых пор открыто появляется с вульгарной девицей в соседних предместьях, а вскоре их стали встречать в ресторанчиках Зомботауна. Как-то утром Перпетуя отправилась в центр, чтобы купить мяса в лавке, которая не в пример другим была довольно чистой, и тут ее начали преследовать какие-то женщины, они осыпали ее насмешками и не отставали ни на шаг.

— Должно быть, они знают меня, — сказала Перпетуя Анне-Марии, жене Жан-Дюпона, — потому что не просто смеялись, а издевались надо мною, кричали: «Пепеее-тутуяяя!», коверкая мое имя.

— Успокойся, девочка, — посоветовала Анна-Мария. — Пускай их себе развлекаются. Не обращай внимания.

И чтобы Перпетуя, не дай бог, встретив вновь своих обидчиц, не вступила в драку, подобно деревенским девицам, которые способны вцепиться друг другу в волосы и кататься по земле, Анна-Мария больше не отпускала ее одну в центр города. Если же она не могла пойти с нею, то отговаривала Перпетую от этого путешествия, убеждая, что она вполне может обойтись еще день-другой теми продуктами, что продаются у них в предместье.

К тому же Перпетуя вскоре осталась без денег и теперь уже не могла позволить себе покупать дорогостоящие продукты в центре города. Дело в том, что Эдуард, который давал ей все меньше и меньше денег, решил вдруг совсем освободить себя от этой обязанности. Правда, и получал-то он, как оказалось, немного. Прошло немало времени, прежде чем Перпетуя догадалась, что жалованье ее мужа не превышало и двадцати тысяч франков. И разумеется, ни о каком возмещении его расходов государством не было и речи — Эдуард занимал более чем скромное положение, ниже его стояли лишь чернорабочие.

Однако он не страдал ни одной из тех слабостей, которые свойственны большинству мужчин его возраста, и потому в противоположность многим своим друзьям как-то ухитрялся сводить концы с концами. По натуре своей Эдуард был довольно скуп, и Перпетуя вскоре поняла это (правда, не без помощи Анны-Марии), причем из этой скупости он умел извлекать для себя пользу, пытаясь как-то самоутвердиться.

К двадцатому числу каждого месяца Эдуард был единственным в округе человеком, у кого еще водились деньги, и вот тогда-то он начинал показывать всем пачки банкнотов, чтобы вынудить людей, зачастую занимающих более высокое общественное положение, чем он, клянчить у него в долг. Просители осаждали его, не гнушаясь самой низкой лестью. Он заставлял унижаться отцов семейств, у которых дети уже не один день кричали от голода, он делал вид, будто избегает их, обещал ссудить их деньгами завтра, а назавтра просил подождать до вечера, а когда все-таки соглашался дать взаймы, деньги из него приходилось вытягивать буквально по одному су, короче говоря, ему доставляло удовольствие мучить этих несчастных.

Единственной его слабостью была любовь к нарядам, он любил тряпки, словно женщина. Эдуард накупал себе множество сорочек, галстуков и особенно ботинок, которые собственноручно чистил по утрам в воскресные или праздничные дни, а затем выставлял на маленькой терраске своей хибарки. Эта забавная выставка привлекала внимание зевак, неизменно задававших один и тот же вопрос:

— Почем продаются эти ботинки?

Привычка к экономии и порядку и трезвые советы Анны-Марии помогли Перпетуе припрятать немного денег. Благодаря этой хитрости ей удалось сорвать замысел Эдуарда: не давая жене денег, помощник чиновника по гражданским и финансовым делам рассчитывал, что голод рано или поздно заставит смириться гордую Перпетую, хотя со времени замужества она и думать забыла о какой-то гордости, во всяком случае там, где дело касалось мужа. Каждый день Эдуарда ждала одна и та же досадная картина: возвратившись в Зомботаун в полдень или вечером, он обнаруживал, что его жена не только находила средства как-то питаться самой, но ухитрялась приготовить еду и для него, она ставила перед ним скромный, но вполне достойный обед или ужин, не выказывая при этом ни малейшей обиды, ни малейшего упрека.

— Как это тебе удается, Перпетуя? — говорил он медоточивым голосом. — Ведь я давно уже не давал тебе денег, потому что у меня самого их нет.

— Мать оставила мне немного, — отвечала молодая женщина. — Велела приберечь на черный день.

С горячностью, которая никак не вязалась с ролью мудреца племени, прижившегося в городе, Жан-Дюпон объяснил Эссоле, что Эдуард, характер которого, по его мнению, уже тогда вполне соответствовал его амплуа полицейского, не поверил Перпетуе и поручил следить за ней одному из молодых бездельников, которых голод вынуждал соглашаться на любое дело (в Зомботауне их было полным-полно). Анна-Мария, заметив, что какой-то шалопай постоянно крутится возле их дома, зазвала как-то голодного парнишку к себе и накормила до отвала. Доносчик тут же во всем сознался.

— Ничего не говори мужу, — предупредила Перпетую Анна-Мария. — Не забывай, что теперь ты полностью принадлежишь божьему существу, которое носишь во чреве.

Но Эдуард, еще больше озлобившись, стал вдруг травить Перпетую. Он не ночевал дома по субботам, потом стал пропадать и по воскресеньям, а то исчезал на несколько дней среди недели, правда, дальше этого дело не шло. Он нарочно появлялся в центре города вместе со своей любовницей — обычно в те дни, когда не приходил ночевать домой.