Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью - Монго Бети

Вступив в противоречие с мужем, который выразил прямо противоположную точку зрения, Перпетуя заявила, что она прежде всего попыталась бы отговорить господина Епраима-Юбера Маконду от такого опрометчивого шага и вот по каким причинам:

1. В силу своей принадлежности к категории африканских семей, состоящих из пяти и более человек, он сможет откладывать не более 5 % своего месячного заработка, что составляет (она мгновенно вычислила в уме) 1500 франков.

2. С другой стороны, если он будет упорствовать в своем стремлении, ему ежемесячно придется делать взнос в размере 10 000 фр. 180 000 фр. — общая стоимость мотороллера, 60 000 фр. — треть стоимости, которая вносится сразу. Итого 120 000 фр.

Эту сумму нужно разделить на 12 месяцев (максимальная продолжительность кредита). Таким образом, ежемесячный взнос в шесть раз превышает ту сумму, которую он может позволить себе откладывать ежемесячно. Для господина Епраима-Юбера Маконды это много, гораздо больше того, на что способна пойти его семья. Таким образом, совершая эту покупку, он обрекает семью на лишения и трудности, как моральные, так и физические.

Если же господина Епраима-Юбера Маконду все же не страшат трудности, то ему можно было бы посоветовать вносить торговцу ежемесячно в течение девяти лет (всего, стало быть, сто восемь раз) сбережения, отвечающие его возможностям. В таком случае по прошествии этого срока чиновнику высшего административного аппарата удастся выплатить 162 000 франков из общей стоимости мотороллера, он останется должен (180 000 – 162 000) лишь 18 000 франков, которые сможет внести в течение года, если будет выплачивать каждый месяц 1500 франков, что в точности соответствует его возможностям.

Тут вмешался Жан-Дюпон:

— А почему бы ему не поместить свои деньги в сберегательную кассу вместо того, чтобы ежемесячно отдавать их торговцу? Ведь колониальная контора преспокойно воспользуется его капиталом и даже не подумает заплатить ему проценты.

— Давайте договоримся с самого начала, — ответила Перпетуя с уверенностью, которая повергла в полное замешательство всех собравшихся: — Я нисколько не сомневаюсь, что, если господин Епраим-Юбер Маконда поразмыслит хорошенько, он поставит крест на мотороллере. Хотя на самом-то деле он ни думать, ни считать не станет, разве кто-нибудь может рассчитать так всю свою жизнь? Он просто не пожелает принять во внимание все эти расчеты. Но если бы все-таки случилось невозможное и он прислушался бы к моим рассуждениям, то тогда, конечно, он поместил бы свои деньги в сберегательную кассу. Только я думаю, что лучшую отметку на экзаменах поставят тому, кто посоветует господину Епраиму-Юберу Маконде отдавать свои деньги торговцу в течение девяти лет. Я в этом не сомневаюсь.

Ну что за прелесть Перпетуя!

Какое влияние оказало это событие на судьбу молодой женщины? Даже если нельзя с уверенностью сказать, думал Эссола, что без этого ее семейная жизнь была бы счастливее, то не остается сомнений в том, что это выступление Перпетуи послужило началом краха их семьи, ибо Эдуард сделал унизительное для себя открытие, да еще в присутствии стольких людей: его жена оказалась умнее его. К тому же он был не в состоянии опровергнуть эту бьющую в глаза истину, ведь нельзя затмить солнца!

В течение нескольких недель Эдуард буквально не находил себе места, слыша двусмысленные шуточки своих приятелей. Может, ему следовало радоваться, что он является мужем, а стало быть, и повелителем такой образованной и умной женщины? Даже в Зомботауне многие люди увидели в этом благословение небес, и поначалу казалось, что и Эдуард занял такую позицию и решил, что все случившееся — честь для него. Казалось, он даже гордился этим, хотя и не мог устоять перед соблазном поиздеваться над своей женой.

— Перпетуя, поди сюда! — кричал он ей. — Ну наконец-то! Сбегай, старушка, купи мне три бутылки «Бофора». Вот тебе пятьсот франков. Сколько будет шестьдесят пять на три? Ну что же ты? Шестьдесят пять на три?

— Сто девяносто пять! — торжествующе кричал Жан-Дюпон. — На это у меня ума еще хватает, Перпетуя! Только скажи своему мужу, чтобы на большее он не рассчитывал.

— Как же так, Перпетуя, — говорил Эдуард, — куда же подевалась вся твоя ученость? От пятисот отнять сто девяносто пять, сколько будет?

— Триста пять! — кричал Жан-Дюпон.

— Что же это, Перпетуя, неужели ты разучилась считать?

— Разучилась, — лукаво отвечала Перпетуя, не желая изображать дрессированную собачку.

Люди посмеивались или улыбались с понимающим видом. Но вот стало известно, что Эдуард и на этот раз не прошел по конкурсу — четвертому за два года. И на этот раз ему пришлось распроститься с мечтой занять соответствующую должность, стать настоящим чиновником. Зато никто теперь в Зомботауне не сомневался, что Перпетуя справилась бы с этой должностью без труда. Об этом люди, не таясь, говорили в отсутствие Эдуарда, но, как только он появлялся, замолкали, не желая огорчать его а главное, опасаясь, как бы он не стал мстить своей жене. И все-таки в один прекрасный день ему довелось выслушать одно из таких суждений, о существовании которых он, впрочем, давно уже догадывался. Это случилось во время одной из ссор, которые нередко случались между гостями Жан-Дюпона, в его доме после обильных возлияний. С той поры Эдуард уже не пытался скрыть своей глубокой обиды и неприязни к Перпетуе.

Каракалья, который лишь в силу своей молодости занимал второе место в глазах зомботаунского населения, был лицом весьма значительным, хотя, если не считать цветущего вида его многочисленного семейства, по внешним признакам об этом трудно было догадаться. Получив аттестат еще до независимости, он работал в колониальной администрации в качестве помощника чиновника по финансовым и гражданским делам. После провозглашения независимости его повысили в должности, и этот маленький человечек получал теперь жалованье ничуть не меньшее, чем сам старейшина Жан-Дюпон, с которым к тому же его связывала тесная дружба. Прожив немало лег в Полинезии — самом шикарном квартале африканских чиновников, — он вернулся в Зомботаун, где провел свои школьные годы, ему хотелось быть поближе к дому, который строил для него африканец-каменщик. Этот предусмотрительный отец семейства мечтал расположиться со всеми удобствами. А пока он поселился но соседству с Жан-Дюпоном и часто наведывался к нему, подобно большинству чиновников, проживающих в Зомботауне.

Долгое время Каракалья ездил на работу, довольствуясь самым обыкновенным велосипедом, но теперь решил купить наконец мотороллер. Это была роскошь по тем временам, и мотороллер Каракальи стал предметом всеобщего восхищения и зависти. Сверкающая хромом, мягко рокочущая, изящная «Веспа» пленяла всех соседей и прохожих. Каракалья обкатывал мотороллер по дорогам и проулкам Зомботауна, избегая больших магистралей, где сновали машины и грузовики. Стоило лишь ему остановиться, как вокруг собирались любопытные. Каждому хотелось потрогать мотороллер, подробно расспросить о машине ее счастливого обладателя.

Всеобщее внимание к Каракалье пришлось не по вкусу Эдуарду, и он испытывал к нему, точно так же, как и к бывшему своему школьному товарищу Жану Эквабле, по прозвищу Вампир, чувство острой враждебности. Их семьи соперничали между собой, как это обычно бывает в деревнях, когда несколько семей отправляют учиться в город своих сыновей. Так случилось, что именно Жан-Пьер Онана, по прозвищу Каракалья, стал для своих земляков символом неоспоримого успеха, тогда как Эдуард олицетворял собой трудолюбивую посредственность.

Всякому, кто спрашивал его о цене машины или о том, как он приобрел мотороллер, Каракалья отвечал со свойственной ему простотой, которую высоко ценил весь квартал:

— Сколько стоит? Да считай: двести бумажек, не ошибешься. Забудь о том, что пишут в витринах. Беда с этими штуковинами в том, что, когда их заимеешь, конца не видно дополнительным расходам.

— Все равно как с женщинами! — шутил кто-то.

— Вот именно! — соглашался Каракалья. — А как я купил его? Тоже дело нехитрое. Покупок в кредит я не признаю, это гнусность. Предпочитаю сначала поднакопить, а потом и в лавку идти.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя были эти самые двести банкнотов наличными?

— А какая разница, считай, что наличными, раз деньги лежали в банке. Мне достаточно было только подписать чек.

— Интересно, как чувствует себя человек, у которого есть возможность подписать такой чек. Здорово…

— Послушай, — вмешался однажды Эдуард в разговор Каракальи с каким-то прохожим, которого они оба не знали, — ты, я вижу, занялся саморекламой. Если бы у нас выборы проходили так, как до независимости, тебя бы непременно избрали, не сомневайся. Но тебе не повезло, президент навел порядок, так что эта твоя американская реклама теперь ни к чему.