Дом душ - Артур Мэкен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром, примерно через восемь-девять дней после приезда, я выглянула из окна и увидела, что пейзаж преобразился. Низкие тучи скрыли гору на западе; южный ветер гнал по долине подвижные колонны дождя, а ручеек, рассекающий склон холма ниже нашего дома, обернулся красным потоком, с рокотом несущимся к реке. Поневоле нам пришлось укрыться от непогоды в доме; я занималась с учениками в маленькой столовой, где руины библиотеки все еще загромождали допотопный книжный шкаф. Пару раз я осматривала полки, но не заинтересовалась содержимым; тома проповедей XVIII века, старый труд об искусстве подковывания лошадей, сборник стихов за авторством «достопочтенных персон», «Связь» Придо[105] и случайно затесавшийся том Поупа[106] составляли костяк коллекции, и не было особых сомнений в том, что все мало-мальски интересное и ценное уже забрали. Теперь я от тоски начала заново изучать заплесневелые переплеты из овечьей и телячьей кожи и, к своей вящей радости, обнаружила прекрасное старое карманное издание, напечатанное кем-то из семьи Этьенн[107], содержащее все три книги De Situ Orbis Помпония Мелы[108] и сочинения некоторых других древних географов. Я знала латынь достаточно, чтобы справиться с простыми предложениями, и вскоре меня увлекла причудливая смесь фактов и фантазий – свет, озаряющий клочок мира, и простирающийся за его пределами туман, обитель теней и жутких силуэтов. Когда я листала страницы, мне бросился в глаза заголовок одной из глав в тексте Солина[109]:
MIRA DE INTIMIS GENTIBUS LIBYAE.
DE LAPIDE HEXECONTALITHO.
«О чудесах племени, населяющего внутренние области Ливии, и камне, называемом Шестьдесят-в-одном».
Странное название привлекло меня, и я стала читать дальше:
Gens ista avia er secreta habitat, in montibus horrendis foeda mysteria celebrat. De hominibus nihil aliud illi praeferunt quam figuram, ab humano ritu prorsus exulant, oderunt deum lucis. Stridunt potius quam loquuntur; vox absona nec sine horrore auditur. Lapide quodam gloriantur, quern Hexecontalithon vocant; dicunt enim hunc lapidem sexaginta notas ostendere. Cujus lapidis nomen secretum ineffabile colunt: quod Ixaxar.
«Это племя, – перевела я мысленно, – обитает в местах далеких и потаенных и устраивает нечестивые мистерии на девственных холмах. С людьми у них общего ничего нет, кроме облика, обычаи человеческие им чужды совершенно; и они ненавидят солнце. Речь их больше походит на шипение; голоса грубые, пробуждающие страх. Они похваляются неким камнем, именуемом Шестьдесят-в-одном; ибо на нем изображено шестьдесят символов. Есть у этого камня тайное, невыразимое имя: Иксаксар».
Я посмеялась над этой галиматьей и подумала, что отрывок смотрелся бы на своем месте в «Путешествиях Синдбада-морехода» или другом позднем дополнении к «Тысячи и одной ночи». Встретившись с профессором Греггом в тот же день, позже, поведала ему о своей находке в книжном шкафу – о том, какую фантастическую чепуху мне довелось прочитать. К моему удивлению, он взглянул на меня с немалой заинтересованностью.
– Это и впрямь весьма любопытно, – сказал профессор. – Мне и в голову не пришло заглянуть в труды древних географов – осмелюсь заметить, я многое упустил. Ах, это и есть тот самый отрывок? Стыдно лишать вас забавы, но вынужден забрать книгу.
На следующий день мой наниматель позвал меня в кабинет. Когда я вошла, он сидел за столом и в ярком свете из окна что-то изучал при помощи увеличительного стекла.
– Ах, мисс Лалли, – начал он, – хочу воспользоваться вашими глазами. Лупа хороша, но не сравнится с моей старой, которую я оставил в городе. Не могли бы вы осмотреть штуковину и сказать, сколько на ней вырезано символов?
Он протянул мне предмет, который держал в руке. Я увидела черную печать, которую профессор показывал в Лондоне, и мое сердце забилось быстрей от мысли, что вот-вот приподнимется завеса. Я взяла печать и, поднеся ее к свету, принялась считать гротескные символы, похожие на кинжалы.
– У меня получилось шестьдесят два, – сказала я наконец.
– Шестьдесят два? Чепуха, невозможно. А-а, я понял, что вы сделали: сосчитали это и вот это, – и он указал на две метки, которые я действительно приняла за буквы наравне с прочими.
– Да-да, – продолжил профессор Грегг, – но это явные царапины, нанесенные случайно; я сразу заметил. Что ж, все сходится. Большое вам спасибо, мисс Лалли.
Я собралась уйти, несколько разочарованная тем, что меня вызвали всего лишь для подсчета значков на черной печати, как вдруг в моей памяти всплыло прочитанное утром.
– Но, профессор Грегг! – воскликнула я, сама не своя. – Печать, печать! Выходит, она и есть камень Гекзаконталит, про который пишет Солин, – она и есть Иксаксар.
– Да, – сказал он, – полагаю, вы правы. А может, это простое совпадение. Знаете, в подобных вопросах избыток уверенности вреден. Кошку из пословицы сгубило любопытство, а профессоров губят совпадения.
Я ушла, озадаченная услышанным, и как прежде мои попытки отыскать выход из лабиринта причудливых улик не увенчались успехом. Непогода продлилась три дня: ливень сменился густым туманом, мелким и влажным, как будто мы оказались узниками белого облака, преградившего путь в большой мир. Профессор Грегг затаился в своем кабинете, не желая делиться секретами или беседовать на любую тему, и я слышала, как он ходит из угла в угол быстрым шагом, словно устал от бездействия. Четвертое утро выдалось прекрасным, и за завтраком мой наниматель бодро заявил:
– Нам нужен еще один помощник по дому – парнишка лет пятнадцати-шестнадцати, ну, вы понимаете. Горничные впустую тратят время на мелкие дела, с которыми парень справился бы гораздо лучше.
– Девушки мне ни на что не жаловались, – ответила я. – Энн даже сказала, что тут намного меньше работы, чем в Лондоне, потому что пыли почти нет.
– Ах, они превосходные труженицы. Но я думаю, с парнем дела пойдут намного лучше. По правде говоря, эта мысль
