Элрик: Лунные дороги - Муркок Майкл

Ветер хлестал нас, пытаясь сорвать одежду. Я поплотнее закуталась в накидку. Айанаватта почти не замечал, что температура упала. Он сожалел, что мы подверглись «доисторической» опасности. Такие аномалии, сказал он, стали происходить все чаще. Он считал, что источник наших проблем что-то нарушил в этом мире. На пастбищах великих прерий достаточно добычи для хищных зверей. Но в последнее время они начали мигрировать на юг, и из-за изменения климата их стало все больше.

Я заметила, что стало ощутимо холоднее.

Айанаватта, все так же не обращая внимания на холод, вздохнул:

– Когда-то здешние места стояли нетронутыми. Раньше змеи никогда не спускались так низко по течению. Это значит, что вся рыба в реке скоро исчезнет, и не успеешь даже глазом моргнуть, как нарушится весь естественный порядок вещей. Последствия будут катастрофическими. Оседлый образ жизни станет невозможно вести. Ты видела хоть одно поселение на берегах? Разумеется, нет! А раньше здесь было так хорошо. Девушки махали тебе вслед. Люди приглашали к себе, чтобы послушать истории…

Ворча, он продолжал машинально работать веслом. Встреча с речным змеем не столько напугала его, сколько вывела из себя. Даже я не испугалась зверя. Заведенный порядок и ход путешествия были нарушены, и, кроме того, Айанаватта беспокоился о ветре.

Он снова удивил меня. Он замечал все и вся, хотя казалось, что он погружен в свои речи. Для таких людей слова иногда являются препятствием, глазом бури, местом, откуда они могут наблюдать за миром (хотя сам мир ничего не замечает).

Ветер – король прерии, продолжил Айанаватта. Он – самая важная сила. Айанаватта начал подозревать, что мы как-то разозлили его.

Он перестал грести и вытащил флейту. Выдул несколько пробных нот, а затем заиграл пронзительную медленную мелодию, что разнеслась эхом до дальних гор, а потом вернулась обратно, и казалось – весь мир запел вместе с ним.

Ветер вдруг затих. И когда это случилось, флейта Айанаватты тоже замолчала.

Невероятная красота вокруг нас, что казалась вечной, начала изменяться, когда свет погас и сгустились сумерки. С реки доносилось бормотание и шепот.

Айанаватта сказал, что пороги мы пройдем завтра, а пока нужно до заката разбить бивак. Он пообещал, что сейчас наловит рыбы, если змей что-нибудь оставил.

Когда утром я проснулась, индеец исчез. Лишь ленивый дымок вился над костром, и было слышно, как плещет вода и меланхолично плачет речная птица. Подо мной задрожала земля. Неужели это пороги, о которых мы говорили вчера?

Я быстро встала, почти поверив, что это землетрясение. Слышно было, как громко и пронзительно квакают лягушки и стрекочут насекомые. Чувствовался запах дыма и густой землистый аромат сосен, кисловатый – дубов и сладкий – пепла. Птицы порхали над головой, хлопая крыльями, а затем раздался грохот воды. Я посмотрела вверх и увидела ястреба, несущего в когтях птицу. Задумалась, нет ли какого-то магического смысла в том, что я увидела.

Земля снова содрогнулась, в лесу затрещали деревья. Я поискала глазами лук и стрелы Айанаватты, но не нашла. Только копья лежали на дне лодки, и я вооружилась. Но почти сразу поняла, что каменное копье, даже магическое, не особо поможет новичку. Из глубины леса, разбрасывая поломанные ветви и листья, появилось нечто фантастическое – и нависло надо мной.

Я видела домашних слонов, каких используют в Азии. Но никогда не видела человека, сидящего на спине черного шерстистого мамонта с длинными бивнями, что огибают пространство площадью по меньшей мере футов в двадцать!

Приближающийся наездник выглядел почти как местный воин, лишь одежда немного отличалась; на лице черная раскраска, на бритой голове – длинная прядь волос, в левой руке – копье и боевой щит. Правой он сжимал узорчатый повод своего огромного скакуна. Рост наездника определить было трудно, но сразу стало ясно, что мамонт немолод.

Потрескавшиеся старые бивни были перевязаны, но легко могли убить любого, кто осмелился бы напасть на его седока.

Сердце мое бешено заколотилось. Я пыталась найти хоть какое-то преимущество. В последний момент мамонт миролюбиво поднял хобот. В тот же самый миг и воин в боевой раскраске поднял руку, чтобы успокоить меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мамонт склонился вперед и встал на колени, пришелец беззаботно скатился со спины зверя и спрыгнул на землю.

Тон его голоса совершенно не сочетался с жуткой черной маской.

– Пророчество подсказало мне, что здесь я встречу своего друга Айанаватту, и намекнуло, что с ним будет спутник. Извини, если я потревожил тебя. Пожалуйста, прости за раскраску смерти. У меня только что состоялась довольно напряженная дискуссия.

Разукрашенный человек вел себя с таким же достоинством, как и Айанаватта, но что-то в его движениях показалось мне очень знакомым. Его настроение, однако, было более угрюмым. На черной маске лица ярко горели два рубиновых глаза. Я подняла копье и сделала шаг назад. Мне стало не по себе, когда я узнала его.

Молча, словно зачарованная, я ждала, пока он приблизится.

Глава третья

Князь прерии

Не спрашивай, откуда я пришел, Как имя мне, кто мой народ. Не спрашивай, куда мой путь ведет. Я прозорливец Давандада, Певец, несущий людям весть. С копьем в руке борюсь за справедливость. Я тот, кто на Восток принес Закон. Искать поклялся и молчать об этом. У. С. Харт. Творец законов

Разумеется, это был тот самый юноша, которого я видела в доме. Краска толстым слоем покрывала его лицо, поэтому узнала я его лишь по белым кистям рук и красным глазам. Он же, кажется, меня совсем не узнал и выглядел слегка разочарованным.

– Ты знаешь, где Айанаватта?

Я предположила, что мой спутник, должно быть, не обнаружил в реке рыбы и пошел охотиться в лес, так как его лук и копье исчезли.

– Нам предстоит поохотиться на крупную дичь, – сказал пришелец. – Наконец-то я нашел его. Я бы и раньше с ним связался, если бы смог лучше понять свой сон о пигмеях, – произнес он извиняющимся тоном. Затем юноша вскочил на своего толстокожего мохнатого «скакуна» и повел его к водопою. Я любовалась узорчатым потником и украшенной бусинами сбруей. К резному деревянному седлу был приторочен длинный расписной колчан, из него торчали острые металлические наконечники копий. Седло и часть уздечки покрывали шкуры выдр и бобров. Мамонт, вернее, мамонтиха выглядела не лучшим образом. Вокруг рта и на хоботе виднелись седые отметины, бивни пожелтели и потрескались, но двигалось животное с поразительной скоростью. Мамонтиха грациозно повернула огромную голову и посмотрела мне прямо в глаза, словно хотела убедиться, что я достаточно дружелюбна. Успокоившись, она аккуратно погрузила хобот в холодную воду и от удовольствия завиляла мохнатым хвостом.

Когда животное утолило мучившую его жажду, юноша встал на колени у кромки воды и начал смывать черную краску с лица, волос и рук. Поднявшись на ноги, он снова превратился в того самого юношу, которого я видела в доме. Мокрые волосы местами все еще покрывала грязь или какая-то другая субстанция, которую он нанес, но они оказались такими же белыми, как и у меня. Юноша выглядел лет на десять моложе меня. Но на лице теперь не отражались ни ужас, ни мольба, какие я видела совсем недавно. Он был полон энтузиазма и весьма доволен собой.

Я решила не говорить лишнего. Лучше подождать, пока я не пойму, что все это значит, и лишь затем раскрывать карты. Но намекнуть можно.

– Я Уна, дочь Элрика, – представилась я. Мое имя ничего ему не говорило, но он догадался, что я надеялась на то, что он меня узнает.

– Распространенное имя, – ответил он. – Мы раньше встречались?