Канцлер - Нина Соротокина

— Никакого погребения! Старуха от старости умом тронулась, но жить будет долго. Лидия сребролюбивая, злата алчущая…

— Попроще, Гаврила…

— Жадна она, как кащейка… кость худая, персты цепкие! Ей до девочки и дела нет. Не приезжала Мелитриса — вот и весь сказ. А усадьба справная, Лидия-скареда только и думает, как девочку нашу со свету сжить…

— Гаврила, да будет тебе. Что ты, право, плетешь? — ворчал озадаченный и испуганный Никита. — Как она может сживать со свету Мелитрису, когда между ними расстояние в триста верст?

— Ладно… не будем об этом… не спорю, — звонко и ясно прокричал камердинер. — Вот о чем надо думу иметь… Никита Григорьевич, поверьте старику. Долго жил, много видел… Раз человека нет ни дома, ни в службе, ни, прости Господи, в проруби, то ищи его в Тайной канцелярии.

— Гаврила, со мной была совсем другая история, — терпеливо пояснял Никита. — Кому может понадобится девочка, почти ребенок, фрейлина государыни и дочь героя войны?

— Тайная канцелярия — каты и тунеядцы ядовитые — на такие мелочи не смотрят. Бестужев ваш арестован? Значит, сейчас любого можно брать. Одного не понимаю, зачем ваша принцесса про смерть тетки выдумала?

Никита опять поехал во дворец для беседы с гоф-мейстериной. Ждать пришлось долго. Дежурный камер-фурьер сообщил, что государыня в синей гостиной забавляется в карты, а гофмейстерина при ней.

Карточные забавы продолжались до восьми часов вечера. Никита терпеливо ждал, сидя на подоконнике в узком коридорчике. Остывшая, изразцами крытая печь давала мало тепла. Влажные мартовские ветры надули снега в оконные щели. По ногам дуло, где-то пищали мыши, а может быть, замерзший, измученный долгой зимой сверчок пробовал голос. Никита думал о Мелитрисе. Надо было самому ехать в Котицу. Что дали эти бесконечные обсуждения регламента? Ничего… Для многих это только способ встретиться и поточить лясы, а он пропустил возможность поговорить с этой сушеной мумией Лидией. Пусть она не знает, где девочка, но она могла бы рассказать о каких-то общих знакомых, их местожительстве. Где бы ни была сейчас Мелитриса, можно себе представить, как ей одиноко.

Принцесса Курляндская появилась в дальнем конце анфилады, она двигалась со свечой в руке, по стене с заснеженными окнами за ней кралась причудливая, похожая на одногорбого верблюжонка тень. Увидев Никиту, она явно смутилась, а может, огорчилась и сразу, не приглашая его в апартаменты, начала обиженно шептать:

— Ну вот вы опять пришли. И так поздно. Ведь можно было дождаться утра. Вы опять будете меня спрашивать, а я не знаю, что сказать. Все, что случилось с Репнинской, — мой недосмотр, но сейчас нам остается одно — ждать!

— Зачем вы сказали, что Мелитриса в псковской усадьбе?

— Но она действительно там, в своей Котине.

— Мой камердинер ездил туда. Тетка жива, Мелитрисы там нет.

— Про тетку я выдумала, — созналась принцесса без признаков раскаяния. — Тогда я не могла вам сказать, а сейчас скажу… Это любовная история. Ее похитили! Будем надеяться, что похититель отведет ее под венец. И мы все узнаем.

— Значит, похитили? И вы говорите об этом так спокойно мне… ее опекуну? Я не верю ни одному вашему слову.

— Это ваше право, — принцесса поджала губы. — Только зачем вы тогда спрашиваете?

На принцессе Курляндской было серое платье с длинным лифом и открытой по моде шеей. На цепочке висел маленький гранатовый крестик, а рядом с ним пульсировала голубая жилка. Принцесса поймала взгляд Никиты, зябко закрылась шерстяным платком. От неловкого движения воск из свечи пролился на паркет.

— Принцесса, ваше сиятельство… Мелитриса арестована? — тихо спросил Никита.

— С чего вы взяли? — она почти взвизгнула, и это было так непохоже на ее обычные, мягкие интонации. — Я ничего подобного не говорила. И не ходите ко мне больше. Не ходите! — она быстро прошла в свои комнаты и плотно закрыла дверь.

Этим же вечером с доме Шувалова Никита узнал об аресте Бернарди. И словно доселе мутная картина вдруг прояснилась и встала перед его взором. Он нашел дома письмо Мелитрисы, то самое, где она писала о драгоценном уборе и похищенных письмах. Теперь уже Никита не сомневался, что была связь между посещением ювелирщика и исчезновением Мелитрисы. И связь эта заставляла думать о самом худшем.

Допросы

В самых чрезвычайных, крайних и сложных ситуациях Бестужев умел не только сохранять внешнее достоинство, но и быть величественным. Таковым он был, ставя на кон последний рубль, когда тыщи были проиграны, или принимая завуалированные взятки, или выслушивая брань, иногда матерную, которой награждали его недоброжелатели. Все помнили его надменный, гордый взгляд и какую-то высокую грусть во взоре — грусть о попранной справедливости.

Казалось, что в теперешней трагической ситуации все эти оттенки поведения должны были усугубиться, превратившись в зевсовскую величавость. Метаморфоза была неожиданной. Величавость вдруг сменилась обыденным, совсем не театральным поведением. Из-под личины государственного деятеля проглянул философ, наделенный мудростью и любопытством, он словно со стороны на себя смотрел, размышляя с интересом — а что дальше будет с этим индивидуумом?

Человеколюбивым философом Бестужев был все двенадцать дней, до первого допроса, точнее говоря, до встречи с секретарем Яковлевым, когда он словно с цепи сорвался.

Следственная комиссия по делу канцлера состояла из трех человек: прокурора Трубецкого, сенатора Бутурлина и графа Шувалова Александра Ивановича. Секретарем комиссии был назначен Яковлев, он же готовил вопросы к следствию и сам же их задавал. Бестужев отвечал на них устно, а Яковлев заносил в опросные листы.

Объясним, кто такой сей Яковлев. Был он человеком прелюбопытнейшим: образован, владел пером, знал несколько иностранных языков. Когда-то он был домашним секретарем Бестужева и великолепно знал его характер.

Разлад произошел три с лишним года назад, когда Яковлев навлек на себя сильнейший гнев канцлера. Причину никто толком не знал, но говорили, что Яковлев влюбился без памяти, наделал кучу долгов. Предполагали, что и бестужевский карман пострадал. Все было брошено к ногам прелестницы, но ответной любви он не получил. Словом, бросив жену и детей, Яковлев бежал.

Кроме прочих дел Яковлев заведовал у канцлера выдачей паспортов, посему все были уверены, что себе-то он изготовил подлинную иностранную бумагу. Кто-то присочинил уже, что видел Яковлева в Берлине, мол, выглядел там франтом и похвалялся кучей денег. А откуда деньги, как не от Фридриха II прусского за разглашение наших военных тайн? Уже велся розыск и собиралась команда в Берлин, дабы выкрасть предателя, как он явился сам. Бедный секретарь имел вид бродяги. Оказывается, все это время он скитался по лесам, питаясь грибами и малиною. Убогий вид взывал к прощению. Бестужев отказался простить и принять секретаря, он готов был предать его анафеме. Яковлева приняли Шуваловы. И простили, и долги заплатили и на службу в Конференцию взяли.