Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий

Пока Саша загонялся, пакет благополучно утонул.

– Фух… – выдохнул парень и рассмеялся.

Саша почувствовал, как гаснет в груди вибрирующая тревога, с которой он жил последние три года. Как расслабляются мышцы. Как тянет в сон. Спокойный, безмятежный сон. Когда он вообще в последний раз нормально спал?

Парень улыбался. Смотрел на горизонт и улыбался.

Он смотрел туда – на правый берег города, где небо, окрасившись розовым пламенем, заливало небо зарей и солнце расцветало огненным цветком над Сибирью.

Там, над сизыми перевалами Столбов, над древними сиенитовыми скалами, что стояли посреди тайги уже тысячи лет, взмыл в небо мерцающий огонек. Коснулся облаков. Ослепительно вспыхнул зеленым лучом. Сжался в точку и превратился в звезду.

Саша знал: через пару минут она погаснет, уступив небо солнцу, но придет ночь и крохотная звездочка, мерцающая зеленоватым светом, загорится на небосклоне снова.

Парень улыбнулся. Поправил лямки рюкзака. И пошел по мосту домой.

Город просыпался.

Начинался новый день.

Ирина Хромова

Черная Мадонна

Открытая бричка подпрыгнула на кочке – Константин клацнул зубами и придержал коленом сундук с вещами, опасаясь, что тот перекувырнется через плетеный борт. Июль выдался сухим, и проезжая дорога была в своем лучшем состоянии. Колеса только раз застряли в песке. Константин отмахнулся увядшей веткой от надоедливого слепня, утер пот со лба. Красное солнце зависло над верхушками дальнего леска, обещая завтра ясную погоду. Он провел почти целый день в пути. Н-да… То, что вначале казалось жестом доверия опытного коллеги, в действительности вышло… Умелым перекладыванием неприятных обязанностей. Ничего-ничего! Как каждый солдат носит в ранце маршальский жезл, так каждый молодой врач хранит в своем докторском чемоданчике надежду на собственную практику в Санкт-Петербурге. Когда впереди ждет Бородино, начать можно и с деревеньки Струпино.

Струпино встретило Константина пожарищем. Сгорела ближайшая к дороге изба, и, похоже, совсем недавно – крестьяне еще не начали разбирать почерневшую печь и растаскивать не прогоревшие бревна. Константин поежился. По такой жаре огонь легко мог сожрать все дома. Пожаров одинаково боялись и в столице, и в самом дальнем захолустье.

– Тут недалече, – прервал его размышления глубокий бас, который, казалось, зарождался где-то в глубинах косматой черной бороды возничего. Василий был немногословен, лихих ямских песен не певал, хотя с его голосом и ария Бориса Годунова звучала бы уместно. Бричка повернула, оставляя деревню сбоку, и вскоре выехала на липовую аллею, ведущую к дому помещика.

Константин приподнялся, вытягивая шею, чтобы разглядеть барскую усадьбу. Цокнул языком разочарованно и снова уселся на жесткую скамью. А чего ждать от Струпина? Роскоши дворца Юсуповых на Мойке? Скромный одноэтажный дом выглядел аккуратно, нежно-персиковый цвет стен, обшитых тесом, был еще ярок и красиво сочетался с сочной зеленью невысоких вишневых деревьев, окружающих его. На веранде стоял накрытый к чаю столик с неизменным самоваром. Полный мужчина отставил блюдце и торопливо поднялся на ноги. Его круглое добродушное лицо озарила широкая улыбка, которая увядала по мере того, как он, щурясь, разглядывал пассажира. Когда Василий первым соскочил с повозки и распахнул перед Константином дверцу, от улыбки не осталось и следа.

– А где Борис Борисыч?! – Мужчина нервно потер ладонь о ладонь, потом кашлянул. – Прощения просим-с! – Полилась плавная речь с легким нажимом на «о». – Ситуация у нас, скажем честно, деликатная, а обстановка – тревожная. Немного растерялся. Разрешите представиться: Куликов Петр Акимович, приказчик. А вы, значит, Бориса Борисовича помощник?

Константин пожал протянутую руку, мягкую и немного влажную. Петру Акимовичу было жарко в старомодном сюртуке из тонкой шерсти.

– Здравствуйте! Константин Егорович Бесков, выпускник медицинского факультета Московского университета, поступил на службу в земскую больницу Грайска три месяца назад. – Константин прикусил язык и мучительно покраснел. Что за заискивающий тон! Хорошо хоть дипломом размахивать не стал! – Борис Борисович прислал меня для экспертизы. Мне поручено выяснить причину смерти помещика Костаевского.

– Михаил Андреевич позавчера преставился. Упокой Господь душу его грешную. – Приказчик подхватил Константина под руку и потянул к дому, бросив быстрый взгляд на кучера и на окна, – кажется, за стеклом мелькнули чьи-то лица. Говорил он теперь монотонно, понизив голос почти до шепота. – По дороге из Перемошни в Струпино умер. Его крестьяне нашли, когда с работ возвращались. Привезли в дом. Сейчас на леднике лежит. Обмыли только.

Вдруг Куликов дернул Константина за руку, приблизился к уху:

– Все из-за Житова! Не живется ему спокойно! Раньше они с Михаилом Андреевичем все границу между поместьями делили, а теперь вот что, подлец, удумал. Это он за врачом послал. Подозрительно ему! Думает, что крестьяне барина убили. Проходите, доктор!

Толстяк резво распахнул перед ним дверь, пропуская первым в дом. Константин поежился – голова начинала идти кругом от неожиданных подробностей. Вот уж удружил Борис Борисович! Вошел внутрь, чуть пригнувшись. Полезная привычка, когда ты из-за роста собираешь лбом все притолоки.

В комнате их ждали дворовые – две женщины в одинаковых «городских» серых платьях и крестьянских повойниках, туго обвязанных вокруг голов, и худенькая девочка лет десяти в линялом синем сарафане, загорелой ручонкой прижимавшая к груди тряпичную куклу. Лицо девочки с правой стороны закрывала несвежая повязка, пропитанная кровью и сукровицей. Константин нахмурился – надо узнать, что с ребенком. Крестьяне докторам не доверяют. Им проще к какой-нибудь бабке-шептухе сходить. А бывали случаи, на кафедре рассказывали, что дворяне сами мужиков пользовали. Дверь хлопнула – Василий внес в дом дорожный сундучок с вещами.

– Константин Егорович – врач из Грайска. Накормить его надо и в детской устроить на ночь, а завтра с утра в лучшем виде обратно отправить. Ну, что стоите?! – замахал руками приказчик.

Конюх только дернул косматой головой и вышел на улицу. Женщины низко склонились. Старшая надавила на светлую макушку девочки, которая внимательно глядела на Константина единственным ярко-голубым глазом – другой скрывала повязка.

– Если что потребуется, Глаша и Марья в барском доме работать приучены, что где лежит, знают. Чего глядите, как курицы на зерно? Дел нет? Идите! – Куликов дождался, пока крестьянки пройдут до конца коридора, соединяющего дом с кухней, и снова понизил голос: – Барин много слуг не держит. Вот когда семья на лето из Санкт-Петербурга приезжает, тогда да. Жена-то его, Мария Федоровна, пока и не знает, что овдовела. Осталась без кормильца с четырьмя детьми на руках. Еще и Житов житья не дает! Экспертиза ему понадобилась! Да как отказать-то?

Мужчина облизнул пухлые губы и снова потянул высокого Константина за рукав, словно собирался шептать на ухо:

– Житов-то на что надеется – если подозрение будет, что это крестьяне расправу над барином учинили… – Кадык дернулся над слишком тугим воротником. – Тогда всех из деревни вышлют на каторгу. Разбираться не будут. Вот тогда он ее вместе с землей у вдовы-то и выкупит. По дешевке. Вы смотрите, внимательно смотрите, отец наш. Чтобы все было ясно господину Житову и всем остальным господам по вашему заключению. Михаил Андреевич, хоть и был крут нравом, никаких особых зверств не чинил. Наоборот! Он же Струпино всего пару лет как купил. Тут ведь старое поместье сгорело, так он его отстраивать начал. Пруд выкопал, рыбу туда запустил. Опять же сады фруктовые в порядок привел…

Константина начал сердить словоохотливый приказчик. К чему все эти подробности? Он должен написать заключение, передать его начальнику земской больницы и забыть обо всех этих Житовых, бедных вдовах и деревне Струпино. Вместе с раздражением пришла пульсирующая головная боль, грозящая перерасти в мигрень. Константин незаметно потер висок. Нельзя так! Это все долгая дорога, он устал.