Трудный переход - Иван Машуков

Никита завидовал Епифану, который, по его мнению, хорошо тут устроился.

— Тоже нашёл чему завидовать! — усмехался Тереха.

— А что? — говорил Никита. — Привезти сюда семью. Дом, огород, корова. Живи — не хочу.

— Поди-ка ещё и начальником тут станешь?

— И стану! — подзадоривал Парфёнова Никита. — Начальники-то теперь из нашего же брата.

— Ну, ну, — молвил Тереха. — Валяй.

Однажды днём на Штурмовой участок приехал Трухин. Барак уже заканчивался постройкой; сибиряки под руководством Епифана Дрёмы настлали потолок и возводили стропила. Трухин привязал коня к дереву, поздоровался, обошёл барак со всех сторон, притаптывая ногами высоко разросшуюся траву, пощёлкивая по мягкому сапогу плёткой, надетой на кисть руки. В зелёной фуражке, в чёрном пиджаке и синих галифе, он чем-то неожиданно напомнил Егору убитого в Крутихе Мотылькова. Веретенников следил за тем, как Трухин осматривал барак. "Вот и поговорю с ним нынче", — решил он.

— Поднимай! — кричал Тереха. — Чего стали?

Вчетвером сибиряки тянули бревно наверх. Трухин залюбовался Терехой. А тот, обхватив комель и упёршись ногами, вдруг поднатужился и бросил бревно на настил потолка.

"Силён. Удал", — думал о Парфёнове Трухин.

— Тёсу, хозяин, давай, — вытирая потный лоб, сказал Никита. — На крышу…

— Тёс будет, — ответил Трухин. — Завтра подвезут. А сейчас пока отдохните.

Сибиряки прекратили работу. Егор подошёл к Трухину. Степан Игнатьевич, не один раз уже встречаясь с крутихинцами, невольно выделил среди них Веретенникова, который казался ему чем-то взбудораженным и недовольным. Никита и Влас были с первого взгляда ясны: это вчерашние батраки. Понятен и бубнящий бородатый мужик Тереха. По тому, как настойчиво Парфёнов добивался узнать, нельзя ли жить в единоличности, Трухин ещё на лесобирже понял, что мужик этот один из тех, которые не захотели вступать в колхоз и убежали из дому. "Немало нынче и таких, — размышлял он. — Затронули мы в деревне самый главный корень, а без этого ничего бы и не сделали. Да только плохо, что обидели кое-где середняка". Не из таких ли обиженных Веретенников? И если это так, то как он понимает своё положение сейчас? Три или четыре раза перебрасывался Трухин с ним словами — на лесобирже, в бараке, на лесоучастке, во время штурма на реке. Но это были всего лишь обращения начальника к рабочему. "По душам" не поговорили.

Степан Игнатьевич с интересом посмотрел на подошедшего Веретенникова. При первой же встрече на лесобирже Трухин показался Веретенникову необыкновенным "начальником"; начальников он уже стал отличать среди других людей по повышенному тону, часто недовольному виду и той особой распорядительности, от которой новый человек поначалу теряется, а привычный спокойно делает своё дело, зная, что "так полагается": кто-нибудь должен же распоряжаться! А этот, читая статью Сталина, сам объяснял, как устоял за справедливость" и даже пострадал от перегибщиков. Может, он из тех коммунистов, которые имеют мнение, что с колхозами надо погодить? Веретенников о таких коммунистах слыхал. Однако для разговора с Трухиным всё не представлялось случая. Потом он стал думать, что Трухин на людях-то, пожалуй, и не станет его слушать. "Надо его наедине поймать", — решил Егор. Весьма возможно, что он и на этот раз не подошёл бы к Трухину, если бы не одно обстоятельство, которое его заставило: земля. Что станет с его землёй в Крутихе? Впервые тревожная мысль о земле пришла ему в голову не тогда, когда Тереха спрашивал о ней Трухина на лесобирже, а позднее, когда Веретенников сидел на собрании в Кедровке. После собрания он даже сон видел, как Ефим Полозков на его пашне сеял. Хотя и не сильно завидные пашни у Егора, да они свои — вот в чём вся штука! Егор помнил, как ещё дед его, Кирилл Веретенников, говорил, обращаясь к отцу Егора — Матвею: "Ты, слышь, Матвейка, земельку-то береги, хоть по четверти в год прибавляй к пашне — с хлебцем будешь!"

На пашне Веретенниковых — пот не только самого Егора, но и отца его, и деда. А и за дедом то же, известно, было: всё земля, земля! Род Веретенниковых испокон веков связан с землей…

"Если землю возьмут, тогда и жить нечем в деревне, — думал Егор. — Тогда, может, в лес подаваться?"

— Хочу поговорить с тобой, начальник.

— Я слушаю, — сказал Трухин. — Егор… как по отчеству?

— Матвеич.

— Давай, Егор Матвеич: что ты хотел-то?

Трухин смотрел на Веретенникова ожидающе. Подошли и другие мужики. Тереха Парфёнов захватил пальцами бороду, выбрал из неё запутавшуюся щепку. Никита вопросительно взглянул на Веретенникова, как бы удивляясь, из-за чего тот вдруг вздумал говорить с начальником. Даже Влас подошёл. Присоединился к кучке вокруг Трухина и Епифан Дрёма. Он отстегнул ремни, снял топор и помахал натруженной рукой.

— Хотел я, товарищ Трухин, кое-чего спросить… извиняюсь, конечно, не знаю, как вас величать…

Разумеется, можно было обойтись и без величанья, но раз уж Трухин сам с этого начал, приходилось и Егору спрашивать у него имя и отчество. Так они и принялись беседовать, изредка величая друг друга, и от этого между ними сохранялось в беседе некоторое расстояние.

— Помнишь, Степан Игнатьич, — говорил Егор, — на лесобирже, когда письмо это читали, тогда ещё вон он, Тереха, — Егор кивнул головой в сторону Парфёнова, — он тебя спрашивал, что, дескать, с землёй-то будет? Заберут её у единоличников или не заберут? Ты тогда не ответил.

— С землёй теперь дело ясное, — слушая Веретенникова и понимая, что перед ним умный и убеждённый в чём-то своём собеседник, сказал Трухин. — Земля у середняков-единоличников остаётся, никто её не тронет.

"Так, — с облегчением подумал Веретенников, но он и виду не подал, что слова Трухина прозвучали для него успокоительно. Сухое, с золотистой вьющейся бородкой лицо Егора было всё так же спокойно, хотя даже Тереха заволновался. Он хотел что-то спросить у Трухина, весь уже подался к нему, но Никита сильно толкнул его в бок.

— Ты чего? — обернулся Тереха.

— Слушай, — тихо проговорил Никита.

— Вот теперь в газетах пишут: то и сё, дескать, ошиблись в некоторых местах, — продолжал Егор. — А кто это сделал-то? Кто ошибся?

— Как кто? — сказал Трухин. — Люди.

— То-то и есть, что люди. — Веретенников усмехнулся. — Я когда в школе учился, две зимы ходил, у нас поп, отец Афанасий, бывало начнёт про какую-то башню или там про высокую каланчу рассказывать. Строили её, строили, слышь, люди, аж до самых небес дотянули, а она возьми и рассыпься. Вот те и люди! — При этих словах Егор вопросительно взглянул на Трухина. Ясный намёк заключался и в этой притче Веретенникова и в его вопросительном взгляде: не пустое ли всё дело затеяно с колхозами и как сам Трухин к этому относится? Степан Игнатьевич отлично понял, что хотел сказать Веретенников, и потому укоризненно покачал головой.

— Ты забыл, Егор Матвеич, что там бог достроить-то помешал.

— Верно, бог, — признался Егор.

— Ну, а здесь одни люди строят, без всякого бога. Они ошибутся, они же и поправят.

— Так, — проговорил Веретенников. — Теперь вы мне вот что скажите. Ту башню-то, или, сказать, каланчу, люди шибко торопились выстроить. Им чего-то засвербило поскорее до неба добраться, так она, поди, от этого и развалилась? А если бы они её потихоньку строили, глядишь, покрепче сделали, и она бы век стояла?

— Нам, Егор Матвеич, некогда потихоньку, — сказал Трухин. — Нам надо скорее.

— А пошто? — спросил Веретенников, сам же подумал: "Не из тех, видно, он, которые погодить-то велят".

— Чтобы скорее всё делать, много разных причин, — говорил Трухин. — Вот возьмите вы те же колхозы…

— Ага, — сказал Тереха, — наконец-то о понятном заговорили! А то болтают и болтают про какую-то каланчу. Это всё Егор завёл. Мастер выдумывать-то! — Тереха досадовал, что не всё понимал в беседе Трухина и Веретенникова.

Никита Шестов тонко усмехался, смотря на Трухина. Епифан Дрёма отошёл и сел на бревно рядом с Власом, который уже давно сидел там.

— Колхозы нам надо поскорее ставить на ноги потому, что надо страну, рабочий класс, нашу армию надёжно обеспечить хлебом. Да ещё выделить зерна для торговли с заграницей. Ведь для новых фабрик и заводов нам нужны станки и машины.

— Вот и дали бы нам машины-то. Мы бы втроём или вчетвером, все соседи, её взяли и робили на ней, а жили, как обыкновенно, в единоличности, — сказал Егор.

— А кулакам как — тоже давать машины?

— Куда им ещё! — невольно вырвалось у Егора.

Никита засмеялся, усмехнулся и Тереха. А Трухин подумал, что Егор по характеру своему мужик самостоятельный и уж во всяком случае не подкулачник.

Словно почувствовав друг к другу взаимное доверие, Трухин и Веретенников вели теперь беседу вполне откровенно, без обиняков.