Кастрюлька с неприятностями - Анна Дашевская

Голограмма колыхнулась, как будто сестра Урсула вздохнула, затем запись продолжилась.

«Я оставляю все это именно тебе, не только потому, что ты самая способная из моих учениц. Еще и оттого, что знаю твой въедливый характер. Ты ведь не отступишь, пока не найдешь ответ. И немаловажно то, что мне известно, каков твой Дар — в твоих руках на костях всегда выпадает шестерка. Прощай, милая, и пусть хранит тебя Единый… и твой Дар».

Изображение померкло и начало таять, потом вновь налилось цветом и плотностью, и сестра Урсула. Погрозив мне пальцем, сказала: «А если бы ты попробовала нажимать на перламутровый рисунок, получила бы чувствительный шлепок!».

И все закончилось.

Глава 19

Дневники представляли собой увесистую стопку толстых тетрадей. Конечно, такая стопка никак не могла бы поместиться в обычной шкатулке, так что я в очередной раз порадовалась своей специальности артефактора. Да, я теперь тоже так умею — создать артефакт скрадывания пространства, и пространственный карман у меня получается уже размером не с конфетку, а с целый бутерброд! Быстро пролистав тетради, я поняла, что записи велись не ежедневно, но достаточно часто; одни совсем коротенькие, другие на страницу, а то и две. В сущности, как сама жизнь: какой-то день и не вспомнишь по прошествии времени, а в какой-то вмещается, кажется, целая вечность. Тетрадей было десять, и в каждой, судя по датам, записи за полтора-два года. Н-да, я это буду читать как раз до весны… Конечно, я почти уверена, что интересующие меня события начались не так давно, но все равно, нужно просмотреть все. Вот и славно, нашлось занятие и моему принцу, и Леонарду. Не все ж им местные вина дегустировать.

Письмо лежало на самом дне, под стопкой дневников — довольно толстый белый конверт без каких-либо пометок. Ну да, адрес — в последней тетради. Ну-ка, посмотрим.

Прочитав адрес, я невесело рассмеялась — да уж, когда боги хотят повеселиться, твоя жизнь выкидывает такие фокусы, что только держись.

И адрес, и имя были мне хорошо знакомы: баронесса Лавиния Редфилд, коммандер Службы магической безопасности Союза королевств. Лютеция, Галлия — Люнденвик, Бритвальд.

Я немедленно вытащила коммуникатор и набрала забитый в память номер госпожи Редфилд. Ждать пришлось довольно долго, но, в конце концов, на экране высветилось знакомое лицо.

— Алекс, здравствуй. У тебя что-то срочное?

— В общем, терпит…

— Тогда я свяжусь с тобой сама завтра утром, — сказала она и отключилась.

Ну, в общем, время действительно есть: если письмо лежало здесь больше года, со дня смерти сестры Урсулы, так до завтра оно точно подождет…

Я убрала дневники и письмо и снова замкнула шкатулку. Увы, в пространственный карман пока что ее не запихать, придется убрать в сумку и прикрыть амулетом невидимости. Конечно, сильному магу этот амулет не помеха, только я сильно сомневаюсь, что сегодня вечером в монастыре появится серьезный маг, и сразу полезет проверять, что же лежит у меня в сумке. А от любопытной уборщицы, например, амулет поможет.

Ужинала я вместе с монахинями в их трапезной, как когда-то, когда еще училась. Тогда в школе среди прочих поощрений практиковали и такое — лучшая за неделю ученица допускалась в выходные дни к ужину со взрослыми. Ах, каким значительным событием это казалось нам тогда! Судя по тому, что и сегодня за столом присутствовала девочка лет четырнадцати, правила остались неизменны.

Да что там правила! Прошло больше семи лет с тех пор, как я закончила школу Le Rosey и уехала с родителями в Новый свет, а за столом собрались все те же монахини, и, кажется, даже и разговоры велись те же самые.

Впервые за последние недели я расслабилась и просто слушала, кивала, ела сыр, картошку и салат, пила легкое белое вино с монастырского виноградника, и ни о чем не волновалась. Завтра я буду думать о гибели сестры Урсулы, о раскрытых ею тайнах, о том, каково мне будет жить в роли жены наследного принца Дании и Норсхольма. Все это завтра.

Наутро после большой миски творога с медом я попросила аудиенции у настоятельницы. Мне хотелось узнать поподробнее об обстоятельствах смерти сестры Урсулы. В письме, пришедшем на мой бостонский адрес, говорилось, что она случайно поранилась на прогулке. Еще тогда эта фраза меня смутила, вся местность вокруг монастыря — небольшой лесок, виноградники, деревня — вычищена, как парадная шляпа модника. Нету здесь ни зарослей с колючками, ни непристроенных камней, ни брошенных досок с гвоздями, ни развалин; последний местный злоумышленник умер от скуки лет сто назад… Да и вообще — монахини-розалинки не позволяли себе просто так прогуливаться по окрестностям. Они же не светские бездельницы…

То письмо было, помнится, подписано настоятельницей. Но она ли его писала?

Судя по количеству почты, отложенной влево, а значит, прочитанной, мать Филиппа встала еще до света. Впрочем, это не удивительно: монастырь, школа, где она еще и преподает риторику, научная работа в Философском обществе… Хорошо помню, когда я училась здесь, огонек в окне ее кельи светился, когда мы выходили утром на зарядку, и был последним, что я видела из окна спальни ночью.

— Ну как, нашла разгадку? — настоятельница оторвалась от экрана компьютера и, сняв очки, потерла глаза. — Садись, Александра, не стой на пороге.

— Нашла, мать Филиппа. Там были дневники сестры Урсулы и письмо. И голозапись, адресованная мне.

— Сестра Урсула не запретила тебе рассказывать о чем-то?

— Нет. Дневники я еще не просматривала, если честно. Там много очень. Наверное, правильно было бы начать с записи?

Я вновь нажала на углы шкатулки и увидела сестру Урсулу…

Досмотрев запись, мать Филиппа откинулась в кресле и, задумчиво глядя на шкатулку, сказала:

— Значит, наследник Адельстана… Да, как уж мы надеялись, что это похоронено навсегда, и, выходит, что зря. Я понимаю, почему Урсула не стала срочно бить во все колокола: без доказательств никому бы не дали ничего сделать. Вот только в прошлый раз доказательства всплыли на свет слишком поздно.

Вот интересно, это «мы надеялись» прозвучало так, будто мать Филиппа сама лично с лупой в одной руке и карающим мечом в другой выслеживала и казнила мятежного мага двести восемьдесят лет назад. Или?..

Видимо, на моем лице так хорошо читалась смесь изумления и любопытства, что настоятельница хмыкнула, подошла к высокому книжному шкафу, отодвинула пару томов и достала из пространства за ними ярко раскрашенную жестяную коробку.

У меня вырвалось:

— Ой, пралине из кондитерской мадам Жюстины! У меня до сих пор в такой коробке всякие бусины для амулетов лежат!