Доказательство Канта - Елена Янова

за каким-то кагалом вооруженных девиц, то они за мной, то спасал Тайвина в энный раз от местных страховидных ужастиков, решивших, что он покусился на их гнездо, то — и это было самое страшное — буквально видел, как он издает последний вздох, а я не могу ничего сделать.

Каждый раз на ключевом подыхательном моменте в очередном кошмаре меня выкидывало в следующий, и каждый раз я не успевал. Не вовремя прятался, меня догоняла игла, Тайвин умирал у меня на глазах под тем злосчастным кустом в окружении любопытствующих сциллок или во флаере на моих руках. Да черт его дери, это подсознание!

И усилием воли я выдрался из беспамятства. С трудом открыв глаза, осмотрелся — переодели в больничную пижаму, положили на мягкую кроватку в палату на одного с белыми твердыми стенами… Уже хорошо, а то я было подумал, что крышу надо догонять, шаман недоделанный. Петь он вздумал, наложением рук лечить, тьфу.

Чувство безотчетной тревоги обожгло макушку, и я вскинулся на кровати — не успеваю! Куда не успеваю, к кому, зачем — подумать я тоже не успевал, поэтому осторожно спустил ноги на пол и попробовал их на прочность — пол качался, ноги дрожали, но держали, все вокруг плыло. Я что, головой приложился? И так бедовая, а теперь еще с глюками, м-да.

Чуть привыкнув к вращательно-вертикальному положению, я по стеночке пополз к выходу. В палате, равно как и в коридоре, никого не обнаружилось, и я слегка обиделся — я ж босс, почему мои не пришли? Госпиталь свой, конечно, в доску, но как же охрана у дверей, безутешные плачущие подчиненные у изголовья? Бардак, всех разнесу.

Пока обижался, незаметно для себя дополз до предпоследней по коридору двери и, повинуясь слегка заплетающимся ногам и закону инерции, ввалился в палату к незнакомцу. Мягко прикрыв собой дверь, я оперся на нее и по привычке принялся оценивать обстановку. Вслушался, всмотрелся: за поворотом неторопливо шагали тяжелые ботинки — ага, не бросили-таки бедное начальство. А судя по тому, что не торопятся и в меня иголок никаких воткнуто не было — не так уж я пострадал, значит, просто за кофейком отходили. На кровати, облепленный датчиками, разметался Тайвин. Ну конечно, к кому еще меня могло принести!

Что-то не так. Дыхание тяжелое — но какое еще будет после таких травм. Если один в палате — значит, стабильный, даже в реанимацию не засунули. Что не так… Вдруг я понял — в забытьи ученый почти смахнул с себя датчики, и они фиксируют только основные удары сердца, которые, как я видел по жилке на шее, становятся все более беспорядочными и слабыми. Да у него сердечко сейчас в фибрилляцию скатится, а пока услышат, пока поймут, да пока добегут… одна морока с тобой, очкастый.

У меня оставалось секунд сорок — сейчас мои дойдут до палаты, от души выругаются и побегут меня искать, скорее всего сразу сюда. Они сообразительные, но могут не разобраться, оттащат, время потеряем. Надо спешить. Я отлип от двери, и меня шатнуло прямо к кровати. Как я там делал? Один раз же сработало, должно и второй!

Была не была. Я, понимая, что прекардиальный удар с такой слабостью нормально не выполню, просто со всей дури и массы рухнул гению локтем в область сердца. Явственно хрустнуло — ну прости, издержки ситуации, главное, чтобы оно перезапустилось. И свалился на стул, заботливо кем-то поставленный у изголовья, протянув левую руку к груди ученого. Да, может, я самоуверенный шизофреник, но я точно должен знать, что сделал все, что мог, даже если это что-то будет из области Уилловой эзотерики и фантастики.

Сосредоточился, петь не стал, просто словно подхватил остановившееся от происходящего сердце гения и послал ему точный, но аккуратный удар тем самым, живым, невидимым. А потом еще. И еще. В ритме вальса, давай, запускайся, и когда ж ты мне под кожу залез, чудила ты лабораторная. Оклемаешься — я из тебя еще неприличную бешеную сову сделаю, будешь как мы, научим тебя и человечности, и плакать научим, сухарь ты погрызанный, и людям верить.

Я буду не я, если на третий-пятый посыл я не почувствовал сначала слабый, потом все более уверенный отклик! Воодушевленный, я ожесточенно продолжал странные практики, а второй рукой дотянулся и таки поправил датчик. Аппаратура немедленно взвыла, с одного конца коридора загрохотали берцы, с другого — зашуршали мягкие тапки. Сейчас сбегутся, красавцы. И тут я поднял взгляд и встретился с Тайвином глазами. Очнулся, стервец!

— Вытащил, гамадрил лохматый. А я говорил, брось… — Тайвин язвил скорее по привычке, кривя тонкие губы в улыбке, полной одновременно навалившейся боли и благодарной признательности. Меня словно патокой облили, так приятно стало. Я еще усилил нажим, теперь просто вливая в него таинственное нечто. Тайвин присмотрелся ко мне, перевел глаза сначала на мою руку, потом снова на меня.

— Что это? Ты… — туманность, свойственная только пришедшему в себя человеку, быстро уходила из его взгляда, и ее место заняли маниакальные огоньки, грозившие мне пятьюстами пробирками и тысячей опытов. — Руку убери, ты же последнее отдаешь!

Откуда он знает, я себя чувствую как… как… елки зеленые, руку-то убрать я и не могу! О чем я с растерянной ухмылкой тут же ему и сообщил:

— А я не могу! Заклинило.

— Гамадрил, твою налево, убирай! Эй, кто-нибудь! — на этом моменте дверь в палату открылась, и туда, толкаясь в проеме, влетели все, кто только мог. Пока они пялились на меня, Тайвина, мою ладонь и вообще все происходящее, я наконец понял, что ученый прав, и благодарно отрубился. На этот раз без всяких сновидений.

* * *

…Тайвин, хоть и чувствовал себя крайне преотвратно, быстро навел порядок рядом с собой.