Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Коста, как красиво! — замирающим голосом произнесла она и взяла Костадина за руку.

Костадин повернулся к ней, и Христину поразило выражение его лица. Строгое, застывшее, словно маска, оно в то же время, казалось, излучало какое-то сияние. Увидев в глазах Христины восторг, Костадин улыбнулся и пристально взглянул на нее. Христине показалось, что своим взглядом он хочет ей что-то внушить.

— Не спеши, — сказал он тихо и сдержанно. — Ты еще не видела настоящих наших гор! Там подальше есть место-вот где ахнешь. Дай платок, я завяжу тебе глаза, а когда приедем — сниму. Тебе покажется — это сон, вот увидишь!

— Ах, нет! Я хочу видеть все, — ответила она, думая о выражении его лица. — Но почему ты не радуешься, Коста? Неужели ты так волнуешься из-за охоты?

— Из-за охоты тоже. Не опоздать бы, да и в село надо заехать. И с чего ты взяла, что я не радуюсь? Только у меня это иначе… Да и ты сейчас радуйся поменьше, смотри не устань к самому лучшему моменту. Особенно в лесу, когда спустим собак.

Костадин сжал ее пальцы широкой сильной рукой, в темных глазах блеснула необыкновенная нежность, и в этом открытом взгляде Христина вновь почувствовала все то же, невыразимое словами стремление внушить ей что-то. Это мгновение целиком и полностью завладело ею. Сладостно — острый трепет пробежал по всему телу, и она скорее сердцем, чем умом, поняла, о чем говорит такой взгляд. Ей показалось, что Костадин позволил ей на миг заглянуть к нему в душу, и то, что она увидела там, было до головокружения страшно своей недосказанностью. Этого нельзя было ни выразить, ни облечь в мысли, это можно было только созерцать. Никогда еще не приходилось Христине так осязаемо прикасаться к его душе. Этот взгляд покорил ее, и, чувствуя, что отныне она вся целиком принадлежит Костадину, Христина вспыхнула и с трудом подавила желание обнять его.

Янаки прикрикнул на лошадей, и отдохнувшие животные помчались вниз, развевая гривами и высоко вскидывая крупы. Бубенцы на сбруе зазвенели веселым хором, задрожали торчащие над колесами крылья.

«Как я могла усомниться в нем и смотреть на него как на чужого? Боже, как несправедливо было так думать! Но понимает ли он, как я его люблю? Я и сама этого не знала, я только сейчас поняла это — в тот самый миг», — говорила она себе, изумленная тем, что произошло между ними. Христина зажмурилась, пытаясь вновь представить себе его взгляд и найти слова, которыми можно было бы выразить все то, что она в нем увидела. С этой минуты внешние впечатления перестали ее интересовать, и Христина уже не обращала внимания на развертывавшуюся перед ней панораму. Все это время она думала о Костадине, о том опьяняющем душу мгновении, и мысли ее были высоки и торжественны, как встающие перед нею горы.

Коляска проехала мимо какого-то постоялого двора. Перед ним стояла распряженная телега. Под огромным дубом медленно жевали свою жвачку волы. Тень от дуба ложилась на красивую лужайку за домом. За поворотом дороги коляска покатила среди вековых дубов, над верхушками которых синел гребень Балканского хребта.

— Теперь я тебе завяжу глаза. Дай платок! — сказал Костадин и снял с ее шеи пеструю шелковую косынку. Прикосновение его рук наполнило Христину блаженством, и она порывисто прижала губы к его ладони.

— Завяжи, — прошептала она, счастливо улыбаясь.

— Ты не смотри, пока я не скажу, что пора. — И Христина почувствовала, как его дрожащие пальцы нежно ласкают ее щеки и шею.

«Я, наверное, некрасивая в платке. Как бы он повел себя, если бы не работник? Что бы тогда было в эту минуту? Ах, это непременно произойдет между нами когда-нибудь», — думала она. Шелковистая мягкость косынки напоминала прикосновение его рук. Казалось, что они едут уже долго — долго. Коляска разминулась с телегой, оси которой ласково поскрипывали, потом на Христину повеяло холодом и сыростью, и она почувствовала влажное дыхание дубового леса. Христина дышала полной грудью, глубоко и жадно, расширенные ноздри ловили запах одежды Костадина, сливающийся с запахом леса.

— Теперь можешь снять платок, — раздался наконец его голос, и, выпустив из рук холодные железные поручни сиденья, Христина сдернула повязку.

Зрелище было столь величественно, что в первую секунду Христина не поверила своим глазам. Горы вздымались как будто у самой дороги, прямо из тесного, поросшего лесом ущелья. Их громада, залитая голубым сиянием, была укутана ровным и мягким ковром вековых лесов. С нее, словно гигантские гусеницы, сползали скалистые отроги, и взгляд, пытавшийся проследить все их извивы, терялся в бесконечном разнообразии форм и теней. Чем-то невыразимо чистым и спокойным веяло от этих лесов, доносившийся с них легкий ветерок наполнял сердце умилением и восторгом. Ни одной безобразной скалы или голого утеса — все, казалось, плыло, полное гармонии.

— Тебе нравится? Правда, здесь красивее всего?

— Очень, — тихо ответила она севшим от волнения голосом. — Я как будто во сне.

— Снизу горы кажутся страшными, но здесь все по — другому. Смотришь вокруг — и на душе становится веселее. А если бы ты видела эти леса зимой! Кругом сугробы, на ветках толстые пласты снега. Знаешь, они похожи на громадные плиты, наваленные друг на друга. Просто жутко становится. — Костадин говорил неохотно, сознавая, что слова бессильны выразить его мысли.

— Да, да, — ответила Христина, чтобы его ободрить.

Коляска поравнялась с деревянным строением, примостившимся справа от дороги, похожим на громадный сарай. За ним лежала большая поляна.

— Завернем, бай Коста? — спросил Янаки.

— Давай. Оставим коляску здесь, у Московца.

Янаки свернул и поехал по черному проселку, ведущему к строению.

— Это кышла.[95] Слава богу, прибыли вовремя, роса еще не просохла, — сказал Костадин и вытащил часы.

Только сейчас Христина заметила, что рядом с безобразным деревянным строением есть еще одно, пониже, с окнами и дверью. Дверь отворилась, и на пороге показался среднего роста старик. Он был без шапки, и его седые волосы, кудрявые и свалявшиеся над ушами, торчали в разные стороны. Такая же дикая, давно не бритая щетина покрывала его здоровое, румяное лицо. Старик был бос, в залатанных домотканых штанах и антерии.

— Эй, Московец, встречай! Мы к тебе в гости! — весело закричал Костадин.

— А, добро пожаловать! — громогласно ответил старик. — Табачку привезли?

— Привезли, привезли, и ракии целую бутылку! — Костадин соскочил с коляски. Гончие на радостях подняли громкий лай и запутались в поводках.

— Твои где собаки? Не погрызлись бы. — Костадин тоже говорил очень громко, стараясь перекричать собачий визг и лай.

— Они при свиньях… Давай сюда твоих. — Старик не спеша переступал босыми ногами. Глаза его были воспалены и слезились, но взгляд их был ясен и тверд.

— Зарезать поросенка? — спросил он, взяв у Костадина поводки и отводя собак под навес, чтобы привязать.

— Поросенка? Непременно!

Костадин помог Христине слезть с коляски. Янаки распрягал пофыркивавших лошадей, которые с нетерпением тянулись к свежей траве, покрывающей поляну.

— Эта кышла принадлежит Хаджидрагановым, а Московец живет здесь с тех пор, как я себя помню. Увидишь, какого он нам поросенка зажарит. Снимай поклажу, Янаки. Отдай старику табак и ракию. Видишь, совсем человек истомился. Пакеты там под козлами, — нетерпеливо сказал Костадин и принялся затягивать патронташ.

Янаки распряг лошадей и пустил их пастись.

— Давай пошевеливайся, скорее, скорее! — покрикивал Костадин, весело поглядывая на гончих, которые не переставали скулить и лаять.

— На Тисовой тропе есть косули? Как в этом году с дичью?

Костадин расспрашивал старика, но глаза его беспокойно шарили то по невысокому лесу за кышлой, то по гребню горы.

— Сейчас косули держатся высоко, придется порядочно походить. Ты приготовься и зонтик оставь здесь. Он тебе не понадобится, — обратился Костадин к Христине, которая от поездки и чистого, пронизывающего грудь воздуха все еще испытывала легкое головокружение.

Поняв, что для Костадина сейчас нет ничего важней охоты, Христина, хоть это слегка задевало ее, ласково улыбнулась в ответ, давая понять, что не сердится и все ему прощает.

После того как они подарили старику бутылку ракии и табак и условились, к какому времени надо приготовить поросенка, Янаки отвязал собак, и они втроем углубились в невысокий лес за кышлой, по которому вилась узкая тропинка.

Изрытый свиньями Московца лесок занимал обширную сырую ложбину, по краю которой вилась тропинка. Постепенно лес становился все выше и гуще, тропинка потянулась по гребню крутого отрога, и Христина, которая сначала без усилий шла за Костадином и работником, стала отставать.

— Сними пальто, не то вспотеешь, — посоветовал Костадин.