Человеческая гавань - Йон Линдквист

— Тебе ведь что — то нужно… сделать?

— Что ты имеешь в виду?

Анна — Грета кивнула на карман пиджака:

— Я хотела напомнить тебе о твоем коробке.

Симон выглянул в иллюминатор. Паром только что миновал Седерарм. До Капелыпера оставалось меньше часа ходу.

— Анна — Грета… ты знаешь… Я… отдал его Андерсу.

— Что? Что ты сделал? Зачем?

— Ну… передал. Просто передал, как эстафету.

Анна — Грета нахмурилась и покачала головой, затем повторила свой вопрос:

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы…

— Что — чтобы? Ответь мне — зачем?

Да потому, что я слабый, я боюсь, вот почему. А может, это не единственная причина. Как ответить на этот вопрос? Что ей сказать?

— Я думал, что ему этот коробок может пригодиться. Понятно?

Анна — Грета широко раскрыла глаза. Симон взял вилку и положил в рот кусок яичницы. И тут паром накренился вбок.

Анна — Грета перевела на Симона испуганный взгляд. Паром накренился сильнее. Посуда на столах зазвенела. Двигатели заревели. Симон не спускал глаз с Анны — Греты.

Крен становился сильнее, и Анне — Грете пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Яичница на тарелке Симона начала сползать на стол.

Симон посмотрел в иллюминатор и все понял. Судно уперлось носом в ледяное поле. Где — то на горизонте, за кормой, угадывались Лединге и Ховастен.

Что же теперь делать? Что я натворил?

Люди вставали из — за столов и бежали к иллюминаторам смотреть, что происходит. Слышались взволнованные голоса. Обслуживающий персонал старался успокоить туристов, говоря о том, что никакой опасности нет, все под контролем. Симон сидел как завороженный и совершенно потрясенный.

Голос Анны — Греты вернул его к реальности. Она медленно кивнула и сказала:

— Пусть все идет как идет. Ничего… ты слышишь, ничего.

И она с мягкой улыбкой протянула ему руку. Симон порывисто встал и обнял ее.

— Мне жаль, — сказал он жалобно, — но я не мог поступить иначе.

— Я понимаю, — кивнув, сказала Анна — Грета. Она выпустила его ладонь из своих пальцев и посмотрела на обручальное кольцо, — Я все понимаю, муженек.

И вот Андерс ступил на скалистый берег Ховастена третий раз в своей жизни. Чайки по — прежнему шумели, их стало еще больше, целые стаи, но теперь он их не боялся. Кажется, он уже ничего не боялся.

На острове как будто еще стояла поздняя осень. Снега не было, редкие кустарники сохранили листья, трава по — прежнему зеленела.

Андерс направился к восточной стороне острова. Почему он был так слеп раньше? Ему все должно было стать ясно с самого начала — ведь своими бусинками Майя пыталась показать ему спускавшуюся в море скалу на восточном берегу.

Андерс подошел ближе. Своими очертаниями скала напоминала лестницу. Теперь он видел ее, теперь он был Майей. Да, точно — перед ним была лестница, ведущая вниз. Раньше она была под водой, но теперь она ясно была видна. Куда она ведет, куда спускается?

Кто идет? Кто здесь?

Андерсу пришлось ухватиться за ступени руками. Ее точно строили не для людей, и вряд ли ее строил человек. Разве в древности люди умели вести строительные работы в воде? И вообще, даже если бы и умели, это сооружение явно было нерукотворным. Кто ее создал? Для кого она? Зачем она тут, эта лестница?

Андерс нерешительно сделал первый шаг. Его сердце глухо стучало. В голове билась одна и та же мысль:

Кто? Кто построил это сооружение?

Кто — то. Или что — то. Кто — то или что — то за пределами воображения. Его нельзя представить, нельзя увидеть.

Еще один шаг. И еще один. И еще.

Теперь Андерс оказался на нижней ступеньке и сел, опустив ноги на лед. Он сунул руку в карман и сжал коробок пальцами. По руке побежал как будто электрический заряд, мгновенно достигший головы. Странное предчувствие осенило его.

Андерс открыл коробок и, достав Спиритуса, опустил его на лед. Несомненно, насекомое являлось частью того, что было подо льдом, иначе оно не всплыло бы около Думаре, глухого, заброшенного острова в южной части архипелага Рослаген. Только поэтому оно тут и объявилось, другой причины просто не могло быть.

Андерс подхватил Спиритуса на ладонь и поднес его к глазам. Он пристально рассматривал черную блестящую кожу, потом тихонько подышал на существо.

— Ты мой? — спросил он шепотом, но ответа не получил. Андерс спросил еще раз: — Ты мой?

Затем он плюнул на насекомое. Черная кожа ярко заблестела, насекомое задвигалось.

Я ничего не знаю. Я совсем ничего не знаю, это предчувствие какого — то другого рода.

Андерс соскользнул со ступеньки и очутился на льду. Присев на корточки и коснувшись льда руками, он сосредоточился и стал просить его расплавиться. Лед медленно начал таять, и вскоре Андерс уже стоял на камне, а вода протекала ему в сапоги. Вокруг мирно плескалось море. Птицы, казалось, сошли с ума — они носились над головой Андерса, хлопали крыльями и истошно кричали. Их стало еще больше, чем было.

Господи, с чем он столкнулся? С чем — то огромным, настолько огромным, что он, маленький человек, даже не может представить. Что это такое, чем оно грозит, что оно может с ним сделать?

Андерс сжал Спиритуса так сильно, как только осмелился. Через его тело прошел слабый ток. Вздохнув, Андерс быстро прочел молитву и отдался на волю моря. Волна налетела ему на ноги.

Какая — то чайка со свистом пронеслась у него над головой. На голову Андерса упала струйка птичьего помета и потекла по лбу. Он в ярости вытер лоб рукой и крикнул:

— Скажите мне, что делать! Просто скажите, а не нападайте! Слышите?

Но чайки, разумеется, ответа не дали. Они летали вокруг и по — прежнему истошно кричали. И гадили. Непрерывно гадили.

Отвратительно. Это отвратительно.

Андерс посмотрел на Спиритуса, и тот сейчас напомнил ему кусок дерьма. Андерс старался изо всех сил преодолеть отвращение. Какая мерзость этот червяк. Ненавижу его, как только можно держать его в руках, такую гадость?

Я — машина, а это — аккумулятор. И все. И ничего больше. Ничего больше!

Но его организм не принимал такого объяснения. Желудок скорчился в рвотных спазмах. Андерс поднес правую руку ко рту, сунул Спиритуса в рот и проглотил. Преодолев рвотные позывы, он сложил руки лодочкой, набрал воды и решительно сделал глоток. Спиритус скользнул вниз по пищеводу. Андерс изо всех сил старался сдержаться, чтобы не сунуть два пальца в рот. От отвращения его трясло, в висках стучало, сердце колотилось как бешеное. Так плохо ему еще никогда не было.