Человеческая гавань - Йон Линдквист

Сесилия молчала, и Андерс терпеливо ждал. Наконец он услышал, что она плачет.

— Сесилия? — спросил он. Потом громче: — Сесилия?

Она снова взяла трубку:

— Но как… как?

— Я думаю, что могу ее найти.

— Этого не может быть, Андерс.

Он ничего не стал объяснять — это заняло бы несколько часов. Маяк мигал, как будто подмигивал ему. Что — то случилось. Он вдруг почувствовал, что от маяка исходит тепло.

— Ты помнишь песню, которую пели хором на поминках отца? — спросил он. — «Солнце вечно, море бесконечно»?

— Да, но…

— Это действительно так. Так оно и есть.

Сесилия снова вздохнула, и он мог ясно видеть перед собой, как она медленно покачала головой:

— Ты думаешь, что…

Сесилия не договорила. Она откашлялась и сказала:

— Я не думаю, что сейчас стоит об этом говорить.

— Ладно, — согласился Андерс, — не будем. Всего тебе хорошего. Вполне может быть, что я тебе больше не позвоню.

— Почему?

— Ты хочешь, чтобы я тебе позвонил?

— Нет. Но…

Андерс проглотил комок в горле.

— Я тебя люблю, — сказал он и положил трубку.

Он сам не знал этого, пока не произнес вслух. Может быть, это была неправда. Может быть, это была просто реакция на ее теплый голос или тоска по близкому человеку, ностальгия по воспоминаниям. Может, это была неправда.

А любовь? Кто знает, что такое любовь? И есть ли она? А если есть, то какая она?

Почти стемнело, и над заливом уже вовсю сиял луч Ховастена.

Андерс моргнул несколько раз, а потом покачал головой, удивляясь своей собственной глупости. Почему мопед непременно должен стоять на Думаре, только потому, что они ездят на нем тут? Он может быть где угодно. Ведь море…

И море так велико.

Андерс пошел на кухню и взял большой фонарь. Он проверил, есть ли там батарейки, надел куртку и положил в карман коробок со Спиритусом.

На улице было не так темно, как казалось из дома. Он быстро спустился к причалу, чтобы проверить лодку Симона, как он и обещал.

Так он и сделал. Лодка покачивалась около причала. Андерс сел на корму, завел мотор и направился к Каттхольмену.

Подобно останкам доисторических животных, повсюду на берегу валялись поваленные деревья. Они торчали как ребра гигантских скелетов. Луна еле светила, было довольно прохладно.

Андерс обогнул северный мыс. Остров купался в лунных отсветах. Ничего не изменилось по сравнению с тем последним разом, когда он тут был. Андерс вытащил лодку на берег и зажег фонарь.

Он сделал несколько шагов влево — в сторону дома. Он сел на нижнюю ступеньку и посмотрел на воду.

Десять, девять, восемь, семь, шесть…

Он медленно считал в обратном порядке от десяти до нуля, может быть раз тридцать, и продолжал смотреть на воду. Луна стояла над самыми верхушками деревьев. Андерс почувствовал себя неуютно, встал и зашел в домик.

Видимо, здесь недавно были люди. Деревянный стул сломан, и колода карт рассыпана на полу. В одном углу лежала куча пустых бутылок, на кроватях не было матрасов и одеял.

Андерс подошел к столу. Сквозь небольшое окно он увидел мопед, прислоненный к стене. Он наклонился и стал собирать карты с пола.

И тут он услышал мерный всплеск. Вскоре после этого раздался голос Хенрика.

— Не подходи к дому, — кричал он, — а то получишь топором по уху!

Андерс медленно распрямился и выпустил из рук карту. Это была пятерка пик. Он поднялся из — за стола, завязал комбинезон Майи вокруг пояса и пошел к дверям.

Хенрик и Бьерн стояли у крыльца. Хенрик держал в руках нож, его длинное лезвие острием было направлено прямо на Андерса.

— Мне не хотелось возвращаться в старый дом, — сказал Бьерн, — тут слишком много дурных воспоминаний.

Андерс сидел на верхней ступеньке крыльца и смотрел на них. Они почти не изменились с прошлого раза, но все же теперь он видел перед собой не жутких призраков, а двух жалких мальчишек, у которых ничего не было за душой. И он сказал:

— Это самое печальное зрелище, что я когда — либо видел. Я никогда не говорил, что я любил вас. И вы, понятное дело, об этом не знали, ведь я молчал, и, наверное, зря…

Хенрик опустил нож. Насмешливое выражение исчезло из его глаз. Андерс сказал:

— Это я подарил вам ту кассету, помните?

Бьерн кивнул.

— Что ты хочешь? — спросил Хенрик.

Андерс рукой указал на красный комбинезон, обвязанный вокруг талии.

— Мою дочь. И я думаю, вы знаете, где она. У вас должен быть ключ.

Хенрик криво улыбнулся.

— Ключ?

— Вы можете мне помочь.

Хенрик и Бьерн посмотрели друг на друга. Хенрик взмахнул ножом. Андерс не мог понять, о чем они молчаливо договариваются между собой, сидя на ступеньках крыльца ниже его. Поскольку в прошлый раз это произвело эффект, Андерс стал напевать:

Набирай мой номер вновь и вновь,Набирай мой номер вновь и вновь,Но не говори мне про любовь…

Это была игра на минном поле. Лицо Хенрика расслабилось. Теперь они все вместе сидели рядом и напевали песни «Смите».

И они были так близко друг к другу.

Андерс старался не допустить, чтобы на его лице отразился страх. Он совсем забыл про то, что сегодня не выпил полынную настойку. И вчера не пил. И они про это знали. В противном случае они не сидели бы рядом с ним на крыльце.

Бьерн посмотрел на Хенрика, как будто ожидая, что тот скажет. Хенрик сидел молча, уставившись на горло Андерса. Затем поднял нож и медленно поднес его к Андерсову лицу.

Полынь. Как же я мог…

— Подожди, — сказал Хенрик, — подожди.

Андерс сидел неподвижно даже тогда, когда Хенрик прижал нож к его шее. Он смотрел прямо ему в лицо, но ничего не мог на нем прочитать.

— Твои глаза я вижу, — сказал Хенрик, — они очень выразительные. А что там в черепушке, интересно?

Андерс понял, что шансов у него нет. Он попытался рвануться в сторону, но Хенрик был наготове.

Андерс не успел опомниться, как кровь струей хлынула из пореза на шее. Она залила руки Хенрика и ботинки Андерса. Он попытался зажать рану, но кровь продолжала вытекать сильными толчками. Наверное, Хенрик задел яремную вену.

Хенрик встал перед ним.

— «Что нас ждет в эту ночь?» — спросил Хенрик, и Бьерн ответил:

— «Не знаю».

— «Сможешь боль превозмочь?»

— «Не знаю».

Сколько они могут цитировать эти песенки?

Окровавленная ладонь Андерса скользнула в карман, он ощутил мгновенный прилив силы и крикнул:

— Руки прочь! Я дочь от смерти спасаю!