Толкование на Евангелие от Иоанна. Том I - Кирилл Александрийский

Приняв, таким образом, за несомненное, что Сын есть Бог по природе, мы разрешим, если угодно, вопрос: уделяя Ему честь, равную с Тем, от Которого Он есть, усвоим ли мы чрез это и (подобающую) славу Родившему, — или же совершим противоположное, уничижая Рожденного низшими и меньшими достоинствами, что вернее и действительно делается (противниками). Ведь слава Отцу — родить такого, каков Сам Он есть по природе. Но случится совершенно противоположное — от чего избави Бог, — если Сын не сохранит подобающее Ему благородство, имея менее или в отношении славы, или чего бы то ни было из того, что, без сомнения, должно было бы принадлежать Ему, дабы во всем явиться совершенным и истинным Богом. Но, будучи такой (равной с Отцом) природы, Он чтит Отца, чему не смейся, человек, и не навлекай на себя наказание, охудшая невежественно то, что всего менее следует (охудшать). В самом деле, подобает удивляться пред Ним, конечно, и за то, что Он чтит и любит Родившего, ибо всякий [482] вид добродетели источником как бы некиим и корнем имеет Верховную над всеми Сущность. Явленное прежде в Ней благо изливается и в нас, которые созданы по образу Ее. Вот почему и нам Законодатель возвещал, что должно чтить отца и мать, а также и награду за это полагал прекраснейшую, признавая это, как полагаю, за самое великое дело и настолько свободное от всякого упрека, что оно является даже причиною долгой жизни. Итак, как мы ради подчинения и повиновения родителям не оказываемся сравнительно с ними какой-либо другой природы, но, будучи тем, что и они, людьми от людей, и имея и сохраняя совершеннейшее определение человечества, стараемся оказывать повиновение в качестве достославной добродетели, так должно мыслить и об Отце и Сыне, ибо, будучи тем, что есть, очевидно Богом от Бога, Совершенным от Совершенного, непреложным начертанием сущности Родителя, Он не может помышлять ни о чем другом, как о том, что помышляет и Сам Тот, Которого Он есть и Совет и Слово. Он может желать, конечно, только одинакового с Отцом, одинаковыми, так сказать, законами единосущия соудерживаемый вместе с Отцом в сожелании всего благого.

Поэтому [483] отнюдь не соблазняйся, человек, когда слышишь слова Его: Я сошел с неба, не да творю волю Мою, но волю Пославшего Меня. Что в начале (рассуждения) говорили мы, это опять скажем: об определенном и ясном предмете говорил здесь Христос. Он говорит эти слова, научая тому, что Его смерть за всех была вольною, ибо так восхотела Божественная Природа, но и невольною, по причине крестных страданий и поскольку это касалось плоти, отвращающейся от смерти. И об этом у нас уже было сделано обширное рассуждение. А что и невольным в некотором отношении оказывается для Спасителя Христа, поскольку Он был человек, страдание на кресте, это нам можно видеть и из самой природы дела. Так, мы утверждаем, что делом иудейского безумия было то, что Христос несомненно должен был подвергнуться распятию, и это непременно должно было быть от них, заранее подготовленных к дерзновению на это тем, что они уже совершили по отношению к святым пророкам и бывшим в то время святым. Поскольку иначе было невозможно впавшее в смерть снова восстановить к жизни, если бы не стало человеком Единородное Божие Слово, — и Ему надлежало, конечно, претерпеть (все) бывшее: невольное Он соделал для Себя вольным, и это допустила Божественная Природа ради любви к нам.

Да, художница всего Премудрость, то есть Сын, коварно устроенное вследствие диавольской злобы, разумею Его смерть по плоти, явила путем спасения и дверью жизни для нас, а надежды диавола разрушены, и в конце концов он узнал и испытал, что жестоко для него богоборствовать. Так и божественный Псалмопевец, как мне кажется, согласен с этими словами и указывает на нечто подобное же, когда говорит как бы о Христе и диаволе: «В сети его смирит его» (Пс. 9, 30–31). Сеть расставил Христу диавол — смерть, но этой самой собственной сетью он усмирен, ибо разрушена смерть смертью Христа, и упразднен тиран, не ожидавший падения.

Не трудно составить об этом обширное рассуждение, но мы опять скажем только то, что необходимо в настоящем случае. Если смерть Христа не была собственно и действительно делом желаний иудейских и плодом нечестивой дерзости их, но Божественный суд, как думают некоторые, несомненно, вел к этому; то разве не надлежало, наконец, и Божественной воле исполняться уже как бы вследствие необходимости, чрез посредство людей конечно, а не иначе? Но в таком случае каким образом, скажи мне, могли бы подвергаться еще и справедливому наказанию те, которые служат неотвратимым решениям Божиим? И каким образом будет заслуживать «горе» и «лучше было бы, если бы не родился человек тот», чрез которого предан Христос (Мф. 26, 24)? Если бы страдание было только вольным для Спасителя и отнюдь не мыслилось бы в каком-либо другом отношении невольным, то разве мог бы справедливо подвергаться какому-либо наказанию тот, кто оказался служителем Владычней воли и неотвратимого будущего? Или разве не должно быть очевидным для всех, что благоугодное Божественной и Неизреченной Природе, без сомнения, должно было совершиться, и совершиться, конечно, чрез кого-либо? Но как из этого, так и из многого другого можно увидеть, что если с небес сошел Сын претерпеть смерть за всех, то, конечно, вместе и добровольно и невольно, дабы всех воскресить в последний день, при благоволении на это и Самого Отца ради пользы для всех, но чрез это Он отнюдь не желает считаться иноприродным или в чем бы то ни было меньшим Своего Родителя.

Предполагаю, что противник наш уже устыдится и не станет противоречить нашему рассуждению об этом. Но продолжающему настаивать и рассудившему, что надо продолжать спор, скажу вот что: если сошел с небес Сын для того, чтобы исполнить не Свою волю, как Сам говорит, но (волю) Отца, и тебе, может быть, не покажутся приятными (убедительными) только что сделанные нами об этом рассуждения, то иначе разве не необходимо будет сказать, что желания Их некоторым образом оказываются взаимно противными и воля Их разделяется на противоположные хотения? Но ведь для всех бесспорно, что если нет ничего разделяющего, то, без всякого сомнения, должна быть одна у Обоих воля, — если же Он преследует Свою волю как некую другую, отличную от воли Отца, а между тем исполняет эту последнюю, то разве не будет безрассудным для нас говорить, что есть одна воля, а не другая, отличная от одной?

Посмотрим же теперь, в чем состоит воля Отца, ибо таким образом мы узнаем, конечно, и о другой воле, чего она желает. Итак, воля Отца, как сказал Сам Спаситель, чтобы все, что дал Ему, не погубил (ничего) из него, но воскресил это (в) последний день. Никто не возразит против того, что она блага и человеколюбива. Но перенося мысли к противоположной ей воле Сына, мы должны будем находить Его и не человеколюбивым, и не благим, помышляющим совершенно противное Отцу и не желающим ни спасать нас, ни воскрешать от смерти. И как в таком случае Он мог уже быть пастырем добрым? Как в знак присущего Ему человеколюбия полагал отдание души Своей за нас? Ведь если сошел с небес для того, чтобы исполнить это по добровольному желанию, то как же не собственную волю исполняет, не погубляя то, что предано Ему Отцом, но даже воскрешая в последний день? Если же этого нет у Него в желании, но Он служит желаниям Отца, и воскрешая и спасая, очевидно, погибших и подверженных смерти, то разве мы не истину выскажем, утверждая, что Сын ни благ, ни даже человеколюбив? Да смолкнет поэтому христоборец ввиду того, что возражение его отовсюду несет ему обвинение в богохульстве, и да не лает на нас жестокими словами об этом.

Се бо есть воля Отца Моего, да всяк видяй Сына и веруяй в Него имать жизнь вечную, и воскрешу его Аз в последний день [484] (6, 40)

Уже определив благую волю Отца, уясняет ее снова и полнее предлагает на рассмотрение слушателям посредством повторения того же самого. Ясно раскрывает, какой был способ приведения (верующих Отцом к Сыну) и что приобретают вследствие этого приведения приводимые.

Итак, Сыну, могущему животворить, Отец дает то, что нуждается в жизни. А дает таким образом, что посредством знания влагает каждому истинное понятие о Сыне и способность ясного уразумения того, что Он есть Бог от Бога Отца истинного, дабы, так настроенный и осиянный созерцанием Его, возносился к награде за веру, то есть к вечной жизни и бесконечному блаженству. Таким образом, посредством познания и богоприличного созерцания Отец приводит к Сыну тех, которым определяет сообщать Божественную благодать. Сын же, прияв, животворит и, сообщая собственное благо (жизнь) подверженным по своей природе тлению и внедряя в них, как бы искру огня, животворную силу Духа, всецело их преобразует в бессмертие.