Ведьмаки и колдовки - Карина Демина

 — Ты не красива.

 — Боюсь, дорогой мой бывший зять, многие с тобой не согласятся. Вот королевичу я весьма даже приглянулась… приглянулась бы… потом, позже…

 — Увы, почтеннейшая, — отозвался Матеуш, кланяясь, — к дамам вашего возрасту я могу испытывать лишь симпатию, не более того… да и вправду, попахивает от вас.

 — Древняя кровь… а вот Миндовг бы меня вспомнил.

 — Не сомневаюсь, — Аврелий Яковлевич погладил не то часы, не то сердце, которое от этой беседы успокоилась. — И премного благодарю.

 — За что?

 — За то, что, панна Эржбета, вы разрешили мои сомнения. Тогда я поступил правильно… хотя нет, правильно было бы обратиться в полицию, и многие остались бы живы.

 — Многие кто?

 — Люди…

 — Люди, — произнесла она, растягивая слога. — Лю-ди… тебе ли, Аврелька, о людях думать… не твой ли отец тебя в матросы продал? И не он один. Эти самые люди, о которых ты так печешься, слабы и ничтожны. Их удел — служить.

 — Таким, как ты?

 — Таким, как я. Богами над ними поставленным. Или ты не веришь, что всякая власть свыше дается?

 Аврелий Яковлевич промолчал. Беседу сию, о богах и власти, о том, кто кому и чего должен, можно было бы вести долго. Но вот подозревал ведьмак, что вышло то время, которое колдовка для разговоров отвела… и Себастьян понял.

 Крестничек напрягся, девку свою к себе прижал, словно надеясь хоть так уберечь.

 — Но раз тебе люди эти дороги, то спасай, — с улыбкой произнесла колдовка, руку вскидывая. Скрючила пальцы, дернула незримые нити, которые от меток протянулись…

 …и ничего не произошло.

 Колдовка нахмурилась и вновь руку воздела, вывязала пальцами хитрый жест…

 …ничего.

 Воздух слабо полыхнул, нагрелся.

 — А я говорил, — наставительно произнес Себастьян, — что нельзя самогоном злоупотреблять, особливо в сомнительных компаниях… или не говорил? Это Евстафий Елисеевич придумал листовочки печатать для народного просвещения. А то ж как выходит, панна колдовка, что народец наш зело буйный. Чуть выпьет и за ножи, а полицейскому управлению потом работы… езжай, выясняй, кто и чего сказал, кто посмотрел косо, а кому и вовсе бесы Хельмовы примерещились…

 Колдовка захрипела, царапнув рукой горло.

 — А в прошлом-то годе и вовсе дурная историйка приключилась. Вздумал один умелец из сосновых опилок самогонку гнать, продавал задешево. Вот людишки-то тою дешивизной и спокусилися. Сколько уж раз народу говорено, что не бывает, чтобы хорошее и за медень, ан нет, не слушают, каются…

 — Что ты… — колдовка задыхалась, хватая воздух губами.

 И губы эти менялись.

 Синели.

 Запах мертвечины становился вовсе не выносим, но сквозь эту почти нестерпимую вонь пробивались ноты цветочные, мягкие…

 …Ирженина слеза.

 …светлое благословение.

 — Потравилися массово. Некоторых-то целители спасли, однако же ж были и такие, которые вовсе с концами. И опять же полиция виновата, не уберегла… а что полиция сделает, ежели сам дурак? — ненаследный князь подошел к колдовке и, за плечи взявши, тряхнул хорошенько. — Знаете, больше всего я боялся, что удобного случая не представится… пить вы не пили, за общим столом не ели… береглися…

 — Ты…

 — Я, панна Эржбета, я… чтоб вы знали, до чего тяжко эта ваша Ирженина слеза в перваче растворялась… всю ночь баламутил… но ничего вышло, правда?

 — Ты… не понимаешь… теперь…

 — Отойди, Себастьянушка, — Аврелий Яковлевич положил ладонь на плечо старшего актора. — Сейчас и вправду начнется…

 Болотная лилия.

 Мокрая земля, кладбищенская, жирная, которая рассыпалась комьями, скатываясь с лезвия лопаты… и чернела яма, прорываясь в полу. Белыми червями торчали из нее корни…

 …или не корни, но волосы?

 Побеги-пальцы пробивались сквозь мрамор, тонкие, с черными полукружьями ногтей… шевелились, росли, вытягивая тонкие запястья.

 — Дай, дай… — шелестело, и шелест этот заставил колдовку отступить. — Дай…

 …мутило.

 От слабости.

 От страха, не за себя, но за Лихо, что появился, хотя ж Себастьян просил Аврелия Яковлевича братца услать куда-нибудь… проклятый ведь…

 Мутило от тьмы, которая собралась под ногами, и пол, недавно выглядевший надежным, истончался. Того и гляди, прорвется, выплеснет…

 Тьма полнилась белесыми рыбами потерянных душ, которые чуя слабость хозяйки подымались из самых глубин к поверхности.

 Больше и больше.

 Беловолосые, одинаковые…

 …с раззявленными острозубыми ртами, с пустыми глазницами, но все одно зрячие, жадные.

 — Вы… — колдовка отступила, держась руками за горло. — Вы думаете, что справитесь сами? Справитесь с ними?

 Она слышала их шепот, будто ветер над мертвым морем… будто голос иного запретного мира, который был тих, а все одно оглушал.

 — Мы попробуем…

 — Попробуйте, — она вдруг рассмеялась и, раскинув руки, сказала. — Свободны! Слышите, вы?! Я, силой своей, кровью своей…

 Кровь проступала сквозь кожу, красное сыпью, нитями, что сплетались в ручьи, а ручьи лились на пол, некогда ровный, но ныне пошедший прорехами, словно гнилая ткань…

 — …даю вам свободу… всем вам…

 Колдовка запрокинула голову и захохотала.

 Смех ее, безумный расколол темноту, выпуская сонмы гневных душ. И те взвились вихрем, воем, налетели поземкой…

 — На алтарь! — бас Аврелия Яковлевича потонул в крике призрачной бури. И сам он, ведьмак, оказался вдруг связан путами старого дома, корнями его, на которых разевались жадные до чужой жизни рты…

 — На алтарь! — Себастьян пихнул к алтарю застывшую Клементину…

 Его Высочество подхватил Эржбету и Габрисию… Мазена и без подсказки бросилась к алтарю, которого призраки сторонились.

 …не успели бы.

 …несколько шагов, но все одно не успели бы, потому как души… потому как голод и гнев… сама тьма, слишком долго служившая той, которая ныне лишилась сил…

 — Стойте, — раздался тихий голос. — Стойте…

 И белесое марево замерло.

 — Стойте, — повторила эльфийка, вытянув руку. Тонкие пальцы почти касались рыхлой ноздреватой стены, и та колыхалась, то отползая, то подаваясь вперед, словно ластилась.

 Эльфийку же окутывало пламя, белое и холодное, преобразившее черты ее лица, в котором не осталось ничего человеческого.

 И Себастьян отвернулся, не способный смотреть на это лицо. Древнее добро не менее беспощадно, нежели зло…