Неугомонный - Хеннинг Манкелль

Но обсуждать это с Леннартом Маттсоном он сейчас не собирался. Осенью найдутся другие возможности для разговоров.

Леннарт Маттсон отложил бумагу и с внезапно огорченной миной посмотрел на посетителя. Валландер заметил у него на лбу капли пота.

— Как вы, собственно, себя чувствуете? Бледный какой-то. Отчего вы не на солнце?

— На каком солнце?

— Ну, лето выдалось, пожалуй, не столь уж и плохое, а? Я сам ездил на Крит, чтобы наверняка не промахнуться с погодой. Вы когда-нибудь бывали в Кносском дворце? Там на стенах изумительные дельфины.

Валландер встал:

— Я чувствую себя хорошо. Но, поскольку сегодня немножко светит солнце, последую вашему совету и отправлюсь на воздух.

— Оружие больше не забывали?

Валландер воззрился на Леннарта Маттсона. Еще немного — и врезал бы ему по физиономии.

Валландер вернулся в кабинет, сел в кресло, положил ноги на стол и закрыл глаза. Он думал о Байбе. И о Моне, которая дрожала от страха в своей лечебнице. Меж тем как его начальник радовался статистике, которая явно не говорила правды.

Он поставил ноги на пол, подумал: попробую еще раз. Попробую понять, из-за чего все время сомневаюсь в своих выводах. Хорошо бы мне получше разбираться в политических событиях, тогда бы я не запутался так, как сейчас.

Неожиданно в памяти всплыло происшествие, о котором он во взрослой жизни ни разу не вспоминал. Было это, кажется, в 1962-м или в 1963-м, осенью. По субботам он работал курьером в одном из мальмёских цветочных магазинов. И в этот день ему велели взять букет и пулей лететь на велике в Народный парк. Там выступал с речью премьер-министр Таге Эрландер, а когда он закончит, маленькая девчушка должна преподнести ему цветы. Но дело в том, что кто-то из местной рабочей организации по небрежности забыл заказать цветы. Так что теперь надо спешить. Понятно? Валландер отчаянно жал на педали. Цветочный магазин предупредил о его приезде, его немедля пропустили, живо сняли с букета оберточную бумагу и передали цветы девчушке, которой предстояло их вручать. Валландер получил не меньше пяти крон чаевых. Его угостили лимонадом, и он стоял с соломинкой во рту, слушал высокого мужчину на трибуне, который говорил слегка в нос. И слова использовал трудные, во всяком случае незнакомые Валландеру. Говорил о разрядке, о правах малых наций, о безусловном нейтралитете Швеции и неприсоединении к каким бы то ни было пактам и союзам. По крайней мере это Валландер уловил.

Вернувшись вечером домой, он прошел в ту комнату, которая служила отцу студией. Как ни странно, он до сих пор отчетливо помнил, что в тот вечер отец писал лес на заднем плане своей вечно повторяющейся композиции. Подростком Валландер хорошо ладил с отцом. Пожалуй, это было лучшее время их совместной жизни? Три или четыре года спустя Валландер пришел домой и сказал отцу, что решил стать полицейским. После чего отец едва не вышвырнул его из дома, во всяком случае, очень долго с ним не разговаривал.

В тот вечер он, как обычно, сел на табуретку и рассказал про поездку в Народный парк. Отец часто ворчливо твердил, что не интересуется политикой. Однако мало-помалу Валландер смекнул, что это вовсе не так. Отец верой-правдой голосовал за социал-демократов, питал злобное недоверие к коммунистам и вечно обвинял консерваторов, что они постоянно предоставляют привилегии тем, кому и без того живется хорошо.

Неожиданно он прямо-таки слово в слово вспомнил, о чем они тогда говорили. Раньше отец всегда отзывался об Эрландере с осторожной похвалой, считал, что он человек честный, заслуживающий доверия, не в пример многим другим политикам.

«Он сказал, что Россия наш враг», — сообщил Валландер.

«Это не совсем так. Нашим политическим лидерам, пожалуй, не мешало бы чуток призадуматься о той роли, какую сейчас играет Америка».

Слова отца удивили Валландера. Америка же отстаивает все хорошее? Она же победила Гитлера и тысячелетний нацистский рейх? Из Америки приходили фильмы, музыка, одежда. Для Валландера Элвис Пресли был кумиром, именно в ту пору он больше всего на свете любил «Blue Suede Shoes». Конечно, фотокарточки кинозвезд он уже не собирал, но, когда собирал, фаворитом его был Алан Лэдд,[36] особенно по причине изысканной фамилии. А теперь вот отец вдруг ненавязчиво предостерегает от Америки. Может, он, Курт, чего-то не знает?

Он повторил слова премьера. Неприсоединение Швеции к каким бы то ни было пактам и союзам, безусловный нейтралитет страны. «Ну-ну, — отвечал отец, — он так вот и сказал? На самом деле американские реактивные самолеты летают в воздушном пространстве Швеции. Мы делаем вид, что не присоединяемся к альянсам, а одновременно украдкой играем заодно с НАТО, и прежде всего с Америкой».

Валландер попытался уточнить, что отец имеет в виду. Но ответа не получил, отец только буркнул что-то невразумительное и потребовал оставить его в покое.

«Ты задаешь слишком много вопросов».

«Но ты же сам всегда говоришь, чтобы я не боялся спросить тебя, если что-то недопонимаю».

«Всему есть предел».

«А где он проходит?»

«Сейчас именно здесь. Я пишу не так».

«Не может быть. Ты же каждый день пишешь один и тот же сюжет, еще тогда писал, когда меня на свете не было».

«Ступай! Оставь меня в покое!»

Уже в дверях он сказал:

«Я получил пять крон чаевых за то, что вовремя привез цветы для Эландера».

«Для Эрландера. Запоминай, как людей зовут».

Вот в эту минуту, словно давнее воспоминание отворило какую-то дверцу, Валландер начал догадываться, что шел совсем не той дорогой. Его обманывали, и он давал себя обмануть. Шел по следу собственных предрассудков, а не по следу реальности. Он неподвижно сидел у письменного стола, сцепив руки, меж тем как мысли соединялись в новое, неожиданное объяснение всего случившегося. Настолько головокружительное, что поначалу он отказывался верить, что может оказаться прав. Подумал только, что инстинкт все-таки сработал, предостерег его. Он действительно кое-что проглядел. Спутал истину и ложь, принял причину за следствие, и наоборот.

Он пошел в туалет, снял рубашку, так как взмок от пота. Ополоснувшись, спустился в подвал, достал из своего шкафчика чистую рубашку. Рассеянно припомнив, что несколько лет назад получил ее от Линды в подарок на день рождения.

Потом вернулся в кабинет и долго рылся в бумагах, пока не нашел фотографию, которую получил от Асты Хагберг, — фото полковника Стига Веннерстрёма, беседующего в Вашингтоне с молодым Хоканом фон Энке. Положил снимок перед собой, всмотрелся в лица обоих мужчин. Веннерстрём с его холодноватой улыбкой, с бокалом мартини в руке, а перед ним Хокан фон Энке, серьезный, слушающий то, что говорил ему Веннерстрём.

Мысленно Валландер снова разложил фигурки «Лего». Вот они все: Луиза и Хокан фон Энке, Ханс, Сигне в своей кровати, Стен Нурдландер, Герман Эбер, друг Стивен в Америке, Джордж Толбот в Берлине. Туда же он добавил Фанни Кларстрём, а потом наконец еще одну фигурку, не зная пока, кого она представляет. Затем медленно начал убирать фигурку за фигуркой, пока не остались только двое — Луиза и Хокан. Он выпустил ручку, которую держал в руке. Это упала Луиза. Так она закончила свою жизнь, где-то на Вермдё. Но Хокан, ее муж, по-прежнему стоял.

Валландер записал свои мысли. Сунул вашингтонское фото в карман куртки и ушел из Управления. На сей раз через парадный вход, поздоровался с барышней в проходной, потолковал с только что вошедшими дорожными полицейскими и зашагал в город. Те, кто обратил на него внимание, возможно, удивлялись, почему он шел как бы рывками — то быстро, то медленно. Время от времени взмахивал рукой, будто разговаривал с кем-то и жестами подкреплял свои высказывания.

Остановился у сосисочного киоска напротив больницы и долго стоял, пытаясь решить, что бы такое взять. Но в конце концов так и ушел не евши.

А в мозгу все время кружились одни и те же мысли. В самом ли деле он теперь видит перед собой правду? Мог ли он толковать случившееся настолько ошибочно?

Он бродил по городу, в конце концов вышел на пирс лодочной гавани и сел на лавку. Достал из кармана вашингтонскую фотографию, опять всмотрелся в нее и опять спрятал в карман.

Внезапно ему стало совершенно ясно, как все взаимосвязано. Байба была права, любимая Байба, о которой он сейчас тосковал, как никогда.

За каждым всегда стоял кто-то еще. Ошибка заключалась в том, что он спутал, кто стоял на самом переднем плане и кто скрывался на заднем.

Наконец все стало на свои места, он увидел до сих пор ускользавшую картину. Причем увидел очень отчетливо.

Рыбацкая лодка шла к выходу из гавани. Человек у руля поднял руку, помахал Валландеру. Тот помахал в ответ. На южном горизонте сгущался грозовой фронт. В этот миг ему очень недоставало отца. Так бывало нечасто. Первое время после его смерти Валландер чувствовал пугающую пустоту, но вместе с тем и облегчение, что он ушел. Теперь не было ни пустоты, ни облегчения. Он просто чувствовал утрату, огромную тоску по добрым минутам, так или иначе прожитым вместе.