Неугомонный - Хеннинг Манкелль

— Почему ты так считаешь?

— Некоторые люди не кончают с собой. Только и всего.

Валландер покачал головой:

— Мой опыт говорит о другом. Все люди в определенных неблагоприятных обстоятельствах могут совершить самоубийство.

— Я не стану тебе возражать. Можешь толковать мое мнение как угодно. Безусловно, твой полицейский опыт весьма важен. Но, пожалуй, не стоит совсем сбрасывать со счетов и тот опыт, что приобретен за долгие годы работы в американских спецслужбах.

— Теперь мы знаем, что ее убили. А также знаем, что у нее в сумке обнаружен разведматериал.

Толбот поднял стакан с водой. Наморщил лоб и поставил стакан на место, не отпив ни глотка. Валландеру вдруг показалось, что он вроде как по-особенному насторожился.

— Я не знал. Стало быть, у нее конфисковали разведматериал?

— Вообще-то тебе и не надо бы знать. Меня не уполномочивали давать тебе эту информацию. Но я рассказал, ради Хокана. Полагаю, это останется между нами.

— Разумеется, я никому не скажу. Когда работаешь в секретной службе, это входит в привычку. В тот день, когда заканчиваешь, ничего не должно оставаться. Опустошаешь память, как другие опустошают шкафы или письменные столы.

— А что ты скажешь, если я расскажу, что предположительно Луизу отравили тем способом, каким, бывало, пользовались в Восточной Германии? Чтобы скрывать расправы, маскируя их под самоубийства?

Толбот медленно кивнул. Снова поднес к губам стакан с водой. И на сей раз отпил несколько глотков.

— Такое случается и в ЦРУ, — сказал он. — Нам, конечно, тоже не раз приходилось по необходимости ликвидировать людей. Так, чтобы все были уверены в самоубийстве.

Валландера не удивило нежелание Толбота говорить о вещах, не связанных напрямую с Хоканом и Луизой фон Энке. Но он решил гнуть свое, насколько это возможно, а потому сказал:

— В общем, можно исходить из того, что Луизу убили.

— Может быть, ее ликвидировала шведская спецслужба?

— В Швеции такое маловероятно. К тому же нет причин думать, что ее раскрыли. Иными словами, нет исполнителя с правдоподобным мотивом.

Толбот отодвинулся с креслом в тень. Немного помолчал, осторожно покусывая нижнюю губу.

— Можно подумать, речь идет о драме на почве ревности, — вдруг сказал он и резко выпрямился в кресле. — Конечно, работать в Швеции — совсем не то, что за железным занавесом в пору его существования. Там разоблаченного агента почти всегда казнили. По крайней мере, если он был не настолько крупной фигурой, чтобы использовать его для обмена. Одного предателя на другого. Шпионы, когда слишком долго работают «в поле», постоянно готовые к разоблачению, порой теряют четкость мышления. Стресс слишком велик. Поэтому они иной раз ополчаются друг на друга. Насилие оборачивается внутрь собственного круга. Успех коллеги представляется чересчур значительным. Отсюда зависть и соперничество вместо сотрудничества и лояльности. В Луизином случае такое вполне возможно. По чрезвычайно особой причине.

Теперь пришел черед Валландера отодвинуться в тень. Он наклонился, взял свой стакан. Лед растаял.

— Хокан говорил, что слух о шведском шпионе ходил долго, — сказал Толбот. — ЦРУ тоже знало об этом весьма продолжительное время. Когда я работал в нашем стокгольмском представительстве, мы тратили на это дело серьезные ресурсы. То, что кто-то продавал русским шведские военные секреты, было проблемой и для нас, и для НАТО. Ведь в сфере технических инноваций военная промышленность Швеции находилась на передовых рубежах. И мы регулярно обсуждали сложившуюся прискорбную ситуацию со шведскими коллегами. А также с коллегами, в частности, из Англии, Франции и Норвегии. Агент, с которым мы столкнулись, действовал с необычайной ловкостью. Мы хорошо понимали: наверняка есть еще и посредник, поставщик информации со шведской стороны. Он обеспечивал агента сведениями, которые тот в свой черед переправлял русским. Удивительно, но мы, точнее наши шведские коллеги, не находили ни малейших следов. У шведов был шорт-лист из двух десятков имен — сплошь офицеры разных родов войск. Однако шведские следователи зашли в тупик. И мы не сумели помочь. Все словно гонялись за призраком. Какой-то умник придумал назвать искомое лицо Дианой. В честь невесты Призрака. Я считал это идиотизмом. В первую очередь потому, что не было никаких свидетельств, будто здесь замешана женщина. Но, как выяснилось впоследствии, дуралей со своей догадкой подсознательно попал в яблочко. Словом, вот такова была ситуация вплоть до марта восемьдесят седьмого. Если точно, до восемнадцатого марта. Случившееся в тот день разом все изменило, отправило ряд офицеров шведской разведки в опалу и вынудило нас посмотреть на все это по-новому. Хокан, наверно, не рассказывал?

— Нет.

— Началось все под Амстердамом, рано утром в большом аэропорту Схипхол. Неожиданно у дверей офиса полиции аэропорта появился мужчина. В мешковатом костюме, белой рубашке и галстуке. В одной руке он держал небольшую дорожную сумку, в другой — шляпу, а через локоть перекинул плащ. Казалось, он явился из иного времени, словно бы вышел из черно-белого фильма с мрачной фоновой музыкой. Разговаривать ему пришлось с полицейским, слишком молодым для такой миссии. Но в ту пору свирепствовал грипп, вот парня и отрядили в аэропорт, и теперь перед ним стоял человек, который на плохом английском просил политического убежища в Нидерландах. Он предъявил русский паспорт на имя Олега Линде. Фамилия для русского, пожалуй, необычная, но подлинная. Было ему лет сорок, лысоват, возле носа заметный шрам. Молодой полицейский, которому никогда в жизни не доводилось стоять лицом к лицу с ищущим политического убежища беглецом с Востока, позвал на помощь коллегу постарше, и тот взял это дело на себя. Однако прежде чем этот полицейский по имени Геерт успел задать первый вопрос, Олег Линде заговорил сам. Я столько раз читал протоколы, что самое важное выучил чуть ли не наизусть. Линде был полковником КГБ, служил в спецподразделении, занимавшемся шпионажем на Западе, а политического убежища просил потому, что не хотел более содействовать сохранению разваливающейся советской империи. Таковы были его первые слова. Затем он выложил приготовленную наживку. Он знал о многих советских шпионах, работавших на Западе. Особенно о ряде очень ловких агентов, которые базировались в Нидерландах. Позднее им занялись ребята из контрразведки. Отвезли его в Гаагу, в квартиру, по иронии расположенную совсем рядом с резиденцией Международного суда, и там выпотрошили, как выразились нидерландские коллеги. Уже через считаные дни стало ясно, что Олег Линде именно тот, за кого себя выдает. Его личность держали в тайне, но немедля начали сообщать коллегам по всему миру, что заполучили роскошный экземпляр, подлинно антикварную вещь. Не желаете ли посмотреть? Изучить вещицу? Из Москвы доносили, что КГБ взбудоражен как растревоженный муравейник. Олег Линде был из тех, кто просто не должен исчезать. А он сбежал, исчез без следа, и они боялись самого худшего. Москва поняла, что он в Нидерландах, когда там рухнула вся их агентурная сеть. Он начал свою большую распродажу, как мы говорили. И продавал задешево. Хотел взамен только новое имя и новую личность. Насколько я знаю, он уехал на остров Маврикий, поселился в городе с чудесным названием Пампельмус и зарабатывал на жизнь столярными работами. Очевидно, был краснодеревщиком, прежде чем попал в КГБ. Но в этой части истории я не вполне уверен.

— А что он делает сейчас?

— Спит вечным сном. Умер в две тысячи шестом, от рака. На острове он свел знакомство с какой-то молодой особой, женился, имел детей. Но об их жизни мне ничего не известно. Кстати, его история напоминает о другом беглом агенте по кличке Борис.

— О нем я слышал, — сказал Валландер. — В те годы беглые русские хлынули на Запад прямо-таки потоком.

Толбот встал, ушел в квартиру. По улице промчались пожарные машины с включенными сиренами. Толбот вернулся с полным до краев кувшином воды.

— Именно он дал нам информацию, что шпион, за которым мы так давно охотимся в Швеции, действительно женщина, — сказал Толбот, снова усевшись в кресло. — Имени ее Борис не знал, ее опекали кагэбэшники, работавшие совершенно независимо от других офицеров. Так обращались с особо ценными агентами. Но он был совершенно уверен, что это действительно женщина. Причем сама она не работала ни в армии, ни в военной промышленности. Иначе говоря, у нее был поставщик, возможно не один, который добывал информацию, а она затем переправляла ее дальше. Так и осталось неизвестно, занималась ли она шпионажем по идеологическим причинам или по сугубо меркантильным соображениям. Разведслужбы всегда предпочитают иметь дело с прагматиками. Если идеологические аспекты доминируют, все может легко сойти с рельсов. Фанатикам полностью доверять нельзя, так мы говорим. Мы работаем в циничной сфере, и это хорошо, иначе толковой работы не жди. Мы, словно мантру, твердим, что, может, и не делаем мир лучше, но уж хуже он точно не становится. Оправдываем себя тем, что поддерживаем этакий баланс террора, и, пожалуй, так оно и есть.