Три женщины - Владимир Лазарис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ева вернулась в Тель-Авив, а Кнут уехал в Базель, где с 9-го по 24 декабря 1946 года проходил 22-й Сионистский конгресс. Все ораторы говорили о необходимости скорейшего создания еврейского государства в Палестине, о нелегальной репатриации, многие делегаты в кулуарах делились друг с другом ужасами пережитого. На Кнута нахлынули воспоминания о довоенном конгрессе в Женеве, об Ариадне и совсем свежие — о лагере для интернированных лиц в нейтральной Швейцарии.
Бежать! Скорее бежать! Вон из Франции, вон из Европы! В Эрец-Исраэль!
«Я очень хочу поехать в Эрец как можно скорее, — написал он Еве, — тем более что меня ждет комната у моего „друга номер один“, но примут ли меня в этой бурлящей стране?»[638] А вернувшись из Базеля в Париж, он понял, что не в состоянии принимать никаких решений. «По поводу Эрец, — написал он Еве. — На днях отправляется пароход с детьми. Я мог бы без труда уехать с ними. Но после долгих размышлений решил остаться: я не знаю ни иврита, ни английского (…) там пришлось бы год учить язык, не занимаясь другим делом, а значит, жить за счет благотворительности. Чем я смогу заработать на жизнь? Что я, в Палестине — глухонемой писатель, буду там делать? Здесь для меня подходящая жизнь (за счет моего писательства, потому что я снова стал писателем). (…) Кроме того, я тебе друг и не хотел бы нарушать покой твоей жизни, а твой муж может косо посмотреть на нашу дружбу (…) Относительно детей я решил, что Иосиф останется со мной. Он еще очень мал, чтобы уехать, когда его отец остается здесь. Он чудесный мальчик, разве что я не самый нежный отец»[639].
Прошла весна, кончилось лето. Кнут устроил Йоси сначала в один пансион, потом — в другой. Он пытался как-то склеить свою разбитую жизнь. Прикладывал один кусочек к другому, искал недостающие. Радовался тому, что держится на плаву, зарабатывает на пропитание себе и детям. Купил новый костюм, галстуки, плащ. Обставил дом подержанной мебелью, повесил люстру, создал некое подобие уюта. В хозяйстве ему помогала Бетти.
26
Бетти внешне нисколько не походила на Ариадну. Она была, что называется, «гадким утенком», который так и не превратился в лебедя. Широкое лицо, большой рот. Только в глазах отражалась отчаянная, как у матери, смелость и такая же порывистость. В последний год Второй мировой войны она стала военным корреспондентом французской газеты и выезжала на западный фронт, где шли кровопролитные бои. Ее знали не только во французской армии генерала Латтре де Тассиньи, но и в американской генерала Паттона[640]. В американской армии она получила звание младшего лейтенанта и «Серебряную звезду» за проявленную отвагу от самого Паттона. Во время форсирования Рейна джип, в котором сидела Бетти, подорвался на мине, осколком ее тяжело ранило в голову, и она попала в госпиталь. Потом она всю жизнь мучилась от жесточайших мигреней.
Еще в госпитале Бетти начала вести дневник, куда заносила свои фронтовые впечатления. Среди прочего она описывала, как побывала в маленьком немецком городишке Зигмарингене, славившемся лечебными источниками, который находился километрах в двухстах от Страсбурга. Там в старинном замке, из которого гестапо выгнало его владельца — принца фон Гогенцоллерна, провели восемь месяцев сбежавшие вместе с немцами Петен и все члены правительства Виши. Эти восемь месяцев были даже не пиром во время чумы, а просто опереткой в «стиле фрицевского барокко», как написал тоже сбежавший с ними Селин в своем романе «Из замка — в замок».
Местные жители рассказали Бетти, что Петен и его «изгнанники» услаждали себя концертами, спектаклями, философскими дебатами. Все восемь месяцев в замке шла борьба за власть, и петеновцы грозили по возвращении во Францию расправиться со всеми предателями. Бетти побывала в подвалах этого замка, где после прихода союзников сидели арестованные члены французской милиции. Одну из настенных надписей она переписала в блокнот: «Да здравствует Франция, потому что она вечна! Да здравствует Петен! Смерть кровососу-аристократу де Голлю!»
Эти впечатления попали и в Беттину книгу, которую она назвала «Мушиная пляска». Книга очень скоро была опубликована в Париже и хорошо принята прессой.
* * *
В Палестине к концу 1946 года еврейская подпольная организация Лохамей Херут Исраэль (ЛЕХИ — Борцы за свободу Израиля), боровшаяся против англичан, решила бороться с ними и в самой Англии. Поэтому ЛЕХИ открыла в Париже свое отделение к начала набирать людей. Бетти Кнут приняли одной из первых, и она стала редактором журнала ЛЕХИ на французском языке. У нее был не только боевой опыт ЕА, но и журналистский. Очень важны были ее связи и личные знакомства с бывшими руководителями антифашистского подполья, занявшими высокие посты в послевоенной Франции.
Через Бетти командование ЛЕХИ вышло на полковника французской разведки Александрина, который в свою очередь связал ЛЕХИ с горячим сионистом Андре Блюмелем, до войны заведовавшим канцелярией тогдашнего премьер-министра Франции Леона Блюма. Блюмель помог ЛЕХИ заручиться поддержкой французских военных и гражданских чиновников. Французы тогда не слишком жаловали англичан, из-за которых потеряли Сирию и Ливан, и смотрели сквозь пальцы на подпольную еврейскую организацию, боровшуюся против англичан.
Бетти взяла себе кличку Ираида — анаграмма материнского имени. Один из командиров ЛЕХИ вспоминает, что она была «худой, жилистой, очень эмоциональной, умной и красноречивой»[641].
В 1947 году Бетти оказала ЛЕХИ первую услугу: встретилась с находившимся тогда в Париже советским министром иностранных дел Вячеславом Молотовым (настоящая фамилия — Скрябин), который приходился племянником Беттиному деду.
Встречу Бетти с Молотовым устроил командир парижского отделения ЛЕХИ Яаков Левштейн.
Молотов был взволнован, расспрашивал Бетти о судьбе Ариадны и других родственников.
— Чем я могу тебе помочь? — поинтересовался он в конце беседы.
— Мне ничего не надо, но я прошу вас помочь нашей организации, — ответила Бетти.
Она рассказала Молотову о ЛЕХИ, о борьбе против англичан за создание еврейского государства, прозрачно намекнула, что Советский Союз должен быть заинтересован в устранении Англии с Ближнего Востока.
Молотов усмехался в усы: цели этой неизвестной ему организации совпадали с установкой Сталина вытеснить английский империализм с Ближнего Востока.
— Знаешь, Бетти, — сказал Молотов, разглядывая свою французскую родственницу, — передай твоим товарищам, что
