Три женщины - Владимир Лазарис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суд проходил в парижском отеле «Континенталь». Немцы фотографировали осужденных на их последнем пути к виселице и из этих фотографий сделали плакат, который стал известен как «Красная афиша». Под фотографиями были написаны национальность и вымышленные уголовные преступления, а над ними — вопрос «И это — освободители?» Фотографии были напечатаны на красном фоне. Отсюда и «Красная афиша», о которой после войны была написана очень популярная песня на стихи Луи Арагона[617].
«Красные афиши» были развешаны по всей Франции. Только в нескольких местах кто-то на них написал от руки: «Умерли за Францию», а под одной из афиш кто-то положил на землю букетик полевых цветов.
24
19 августа 1944 года во Франции началось восстание против оккупантов.
В Кастре к повстанцам присоединились еврейские «маки». Немецкий гарнизон, в десять раз превышавший силы повстанцев, был вынужден капитулировать. А члены ЕА сражались вместе с Еврейским сопротивлением в Тулузе, Гренобле, Лионе и Париже. В Тулузе группа ЕА захватила штаб-квартиру гестапо.
«Немногие знают, — писал Кнут, — что Еврейское сопротивление предшествовало общему Сопротивлению во Франции (…) Первое ядро Еврейского сопротивления было создано уже в августе 1940 года»[618].
«…Мы с Ариадной, — сказал Кнут после войны, — были „предсопротивлением“»[619].
Только в середине 80-х годов во Франции заговорили о роли евреев в Сопротивлении и тем не менее запретили прокат такого документального фильма, как «Дело Манукяна» Сержа Моско.
* * *
25 августа 1944 года был освобожден Париж.
На следующий день в столице проходил военный парад, который превратился в грандиозное празднество. Среди миллионных толп ликующих парижан головная машина генерала де Голля[620] двигалась с черепашьей скоростью от Триумфальной арки к площади Согласия, а оттуда — к Нотр-Дам, где состоялась торжественная месса.
Мало кто в ликующей толпе обратил внимание на военный грузовик с молодыми людьми в какой-то форме. Это были члены ЕА. За несколько дней до парада они конфисковали на складе форму петеновской полиции и переделали ее в бело-голубую форму ЕА, украсив трехцветными нарукавными повязками с аббревиатурой слов «Французские внутренние силы», как назывались воинские соединения освободителей.
На военном грузовике стоял ручной пулемет с поднятым вверх дулом, привезенный из Тулузы неутомимой Бетти Кнут (после гибели Ариадны она взяла фамилию отчима), которая среди всеобщего ликования думала только об одном: «Если бы мама это видела!»
* * *
По всей Франции еще сверкали праздничные фейерверки, еще гремели победные выстрелы шампанского, а уже началась большая «чистка». Всех, кто сотрудничал с немцами и служил правительству Виши, предавали государственному, а зачастую и народному суду. Государственный суд приговаривал к разным срокам заключения или к смертной казни, а народ вершил «суд Линча» или устраивал «стрижку». Женщин, обвиненных в связях с немцами и в доносительстве, проводили по улицам, толпа плевала им в лицо и била, потом их сажали на деревянный помост и под свист и улюлюканье остригали наголо.
Среди знаменитых представителей французской культуры, которые, по выражению Сартра, приспособились к трудным временам, под «чистку» попали такие звезды, как кинорежиссер Марсель Карне[621], драматург Саша Гитри[622] и хореограф Серж Лифарь, который во время оккупации был экскурсоводом Гитлера и Геринга по Парижу, о чем свидетельствовали газетные фотоснимки. Да и Кнут об этом писал.
К слову сказать, обладая документами о связях Лифаря с гестапо, Советский Союз в лице своего посла во Франции Богомолова[623] взял Лифаря под защиту, чем спас от тюрьмы и бесславия, а взамен получил часть пушкинского и дягилевского архивов, принадлежавших Лифарю.
Франция наказывала коллаборационистов и награждала борцов за ее освобождение.
Еврейское сопротивление было признано частью общефранцузского Сопротивления, о чем генерал де Голль сказал с солдатской прямотой: «Синагога дала больше солдат, чем церковь»[624].
По спискам, представленным командованием ЕА, правительство Франции посмертно наградило Ариадну Фиксман-Кнут бронзовым Военным крестом и медалью за участие в Сопротивлении. Бетти Кнут тоже получила Военный крест.
Довида Кнута в списках представленных к награде не было.
* * *
Еврейская община Франции потеряла почти треть своего довоенного трехсоттысячного состава: из ста тысяч евреев, депортированных в лагеря, вернулись только три с половиной тысячи.
«Мы похожи на жителей города, разрушенного землетрясением: обходим руины (…) выискиваем то, что еще может пригодиться для оказания срочной помощи»[625], — написал один из вернувшихся.
У многих выживших французских евреев появился «комплекс марранов»[626], как называли тогда это чувство, и они всячески пытались скрыть свое еврейство. В первые послевоенные годы страницы еврейских газет пестрели разоблачениями тех евреев, которые крестились, вступили в смешанный брак или сменили фамилию. Руководство еврейской общины даже не могло провести перепись еврейского населения — столько евреев боялись подписать анкету своей настоящей фамилией. Евреи все чаще крестили новорожденных, все реже делали «брит-мила»[627] и почти не ходили в синагогу. Этот «комплекс марранов» был вызван тем, что чуть ли не сразу после освобождения Парижа начались антиеврейские демонстрации в ответ на попытки евреев вернуть свою экспроприированную собственность. На стенах парижского метро замелькали лозунги типа «Еврейские паразиты» или «Гитлер свалил на нашу голову евреев».
Положение Кнута мало чем отличалось от других евреев, вернувшихся в освобожденный Париж. «Практически я живу не во Франции, — написал он Еве, — а в еврейско-русском квартале, почти герметически закрытом, и ничего не вижу, кроме него»[628]. Ни Ариадны, ни дома, некуда взять сына Йоси из Швейцарии, а сына Эли он отправил в Эрец-Исраэль. «С девочками (…) редко видимся (…) они сами по себе…»[629] — написал он Еве. Двадцатилетняя Мириам собиралась выйти замуж за солдата из Еврейской бригады и уехать с ним в Эрец-Исраэль; восемнадцатилетняя Бетти вполне могла сама позаботиться о себе; любая мелочь была связана с Ариадной; Париж превратился в сплошное воспоминание о ней; он не мог сделать шагу, не услышав ее голос, ее смех; у него начались галлюцинации, его мучила бессонница, а иногда и странная слабость с тошнотой и обмороками, которая, Кнут надеялся, пройдет, как только он сядет за пишущую машинку.
Кнут начал писать книгу о Еврейском сопротивлении и занялся еврейской общественной деятельностью. Основал Еврейский центр по сбору документов и материалов о жизни и борьбе евреев в оккупированной Франции, принял предложение стать редактором газеты «Еврейский мир», начал
