Солоневич - Константин Сапожников

Охотно отвечаю Вам на Ваши вопросы. Сейчас надо кончать всякую полемику на тему о РОВСе. Руководство им досталось глубоко честному и порядочному человеку, далёкому от всяких интриг и мерзостей, которыми была полна история РОВСа. Он принял это назначение как тяжкий крест. Вы верно пишете, что он очень немолод. Но если он даст РОВСу хорошее направление, то организацию можно будет спасти. В данное время Архангельский в Париже и попал в хорошие руки. Ближайшее время покажет его направление. Или действительно честные люди, желающие добро РОВСУ, или… „внутренняя линия“, которая, как Вы верно заметили в Вашей передовой, кончена пока только на бумаге. (Вы были правы, говоря, что вся травля, которая в военных кругах велась против Вас, исходила „оттуда“. То же сейчас происходит и со мной. На меня выливают ушаты грязи, поместили гнусный выпад в журнале „Армия и флот“, готовят, кажется, атаку в „Галлиполийском вестнике“.)

Мой Вам искренний и дружеский совет: пока ничего не писать о РОВСе и подождать ближайшего времени. Я лично заявил Архангельскому сразу же, что предоставляю себя в полное его распоряжение и готов с ним совершенно лояльно работать. Отношения мои с ним были превосходными.

Не откажитесь сообщить, сколько времени Вы пробудете в Берлине, чтобы я мог сообразоваться с этим. Тогда напишу подробнее.

Еще раз желаю Вам всякого добра и благополучия.

Искренне уважающий Вас В. Орехов».

Внешне искренняя тональность письма Орехова имела «подтексты». О них можно судить по посланию редактора «Часового» к С. Л. Войцеховскому, отправленному в тот же день 3 апреля в Варшаву:

«Я получил два дня тому назад письмо от Ивана Солоневича, живущего в Берлине. Все слухи о его „помешательстве“ — клевета. Письмо его написано в самом дружеском тоне и желании полного сотрудничества и контакта. Несмотря на то что я с очень многим из его работы не согласен, и учитывая всё, что нам о нём говорили, я всё же не считаю возможным прекращать с ним отношения. Если он даже и приносит вред, то только личным общением с ним можно этот вред парализовать.

Поэтому я ответил ему письмом, копия коего при сем прилагается. Письмо это ни к чему не обязывает ни Вас, ни меня. Но при известных обстоятельствах такую встречу я лично признал бы желательной. Если Вы со мной не согласны, то всегда можно сослаться на невозможность приехать и „затормозить на ходу“.

Адрес Солоневича, который он сообщил для моего личного сведения:

N. Paramonoff, Haberland Str. 11, Schoneberg Berlin».

Рекомендации Орехова в отношении «перемирия», в крайнем случае «временного нейтралитета», с РОВСом Солоневич не принял. Реакция союза не заставила себя ждать.

Из агентурного сообщения «Беркута» (София, вторая половина 1938 года):

«Раздражение руководства РОВСа в отношении Ивана Солоневича достигло апогея. Примирение невозможно». Редактор журнала «Часовой» В. В. Орехов написал по этому поводу Сергею Войцеховскому:

«Сейчас Солоневич занял совершенно невозможную позицию… Возмущение им повсеместное. Хочется думать, что это — последствия его тяжёлого несчастья. В общем, скажу Вам, что в смысле работы по оздоровлению РОВСа Солоневич талантливо сорвал все мои усилия, а мне пришлось от него отбояриваться, ибо стали думать, что я заодно с ним.

В Софии организовано „Общество друзей „Голоса России““. Инициатором называется Н. И. Плавинский, в числе его помощников упоминают Лохматова, Михайлова, Ковалевского. Они уверяют, что газета вскоре вновь выйдет в свет, но это более чем сомнительно. Газета разрешена не будет. В этом направлении сильно старается РОВС через свои связи у болгар»[143].

Покидая Софию, Иван передал издательские и финансовые дела надёжному и честному до щепетильности Всеволоду Константиновичу Левашову. В тот сложный для Солоневича период газетой «Голос России» заинтересовались японцы. Они были очень активны в Европе, налаживая связи с эмигрантскими деятелями и организациями антисоветского толка, рассчитывая использовать их в своих интересах в будущей войне. Особенно плотно японские эмиссары работали с «новопоколенцами».

Для проведения зондажа о перспективах привлечения к аналогичной работе «Голоса России» в Софию в июле 1938 года прибыл секретарь дипломатической миссии Японии в Бухаресте Такао[144]. Назойливое любопытство дипломата раздражало Левашова, но он, следуя телефонным инструкциям Солоневича, ответил на все вопросы японца, делая акцент на том, что финансовые дела газеты процветают и она «не нуждается в субсидиях со стороны».

Советская разведка раздобыла запись бесед Такао с Левашовым. Дотошный японец оказал большую услугу Лубянке, описав до мельчайших подробностей обстоятельства визита и состояние дел в редакции. Судя по всему, «техническая база» газеты впечатления на японца не произвела:

«Издательство „Голоса России“ помещается в плохонькой комнатке в 4 квадратных метра на заднем дворе дома № 8 по улице Веслецы. Никакой вывески нет, и всё выглядит как подпольная типография».

Левашов сообщил дипломату, что газета издаётся тиражом пять тысяч экземпляров и что наибольшее количество подписчиков находится в Соединённых Штатах:

«Среди русских эмигрантов в Америке есть много интеллигентов, и взгляды, высказываемые Солоневичем, выражают как раз то, что они хотели бы, но не могут высказать. На восток — в Шанхай — отправляется обычно 500 экземпляров, в Японию — 15. В Румынию уходит до 200 экземпляров. Латвия является единственной страной, категорически запрещающей ввоз „Голоса России“».

По словам Левашова, в Советский Союз с каждого тиража тайно ввозится 150 экземпляров, которые оказывают необходимый эффект на подневольных граждан:

«Если верить письмам моряков с советских судов и европейцам, побывавшим в России, газета там передаётся из рук в руки и с нею знакомится большое количество людей».

В ходе бесед Левашов подчеркнул, что «Солоневич своей газетой вносит организующее начало в антисоветское движение белоэмигрантов всего мира. В последнее время, в связи с напряжённой обстановкой в Советском Союзе, его влияние на эмиграцию заметно выросло. Число лиц, которых можно считать его единомышленниками, достигает 10–15 тысяч. Призывы Солоневича затрагивают чувства людей, изгнанных с родины, не сумевших найти себе спокойного убежища. К ним не остаётся равнодушной и та мыслящая часть белоэмигрантов, которая за 20 лет, прошедших после революции, остепенилась и, казалось бы, почти забыла о существовании родины».

Японец записал слова Левашова о том, что Солоневич считает своей основной задачей — объединительную. Среди тех, кто ему намерен содействовать в этом деле, были названы Русская фашистская партия на Дальнем Востоке и фашистские группы в Европе — генерала Туркула, которая вышла из РОВСа, и Меллер-Закомельского в Германии. Русский национальный союз участников мировой войны, созданный Туркулом, в наибольшей степени разделяет чаяния Солоневича, который как вождь завоёвывает всё большее доверие к себе[145].