Ангел возмездия - Борис Мишарин

Он затушил сигарету, отошел от окна и сел в кресло. Задумался немного, потом продолжил разговор:

— Оказывается, у Кэтвара с Мариной есть собственная заимка, домик и банька в лесу, далеко в тайге, на Лене. Помнишь, они рассказывали, как жили там целый год вдвоем? — Татьяна кивнула головой в знак согласия. — Как Кэт убил медведя голыми руками, как уничтожил стаю волков, сколько там ягод, грибов и кедрового ореха? Как вел разговор с кедровкой?

— Да, Коля, все помню, — она заулыбалась, — страшно было, когда он про медведя рассказывал и смешно про кедровку. До сих пор его выражение так и застряло в голове: «задницу кедровке надрать». И ведь надрал, — она откровенно рассмеялась.

— Вот, — поддакнул с улыбкой Михась, — а потом они еще со Стасом туда ездили, пожили около месяца, рыбку ловили и коптили. А Стас все не верил в начале, что Кэт может многое. И с медведем, и с волками, и с кедровками поговорить.

— С рысью еще побеседовать, — добавила Татьяна.

— Короче, Кэт предлагает нам с тобой отпуск в начале августа взять и махнуть к нему на заимку. Побыть там недельки три, отдохнуть, сил набраться, свежим кедровым воздухом подышать. А ты знаешь — он особенный, бактерицидный. Рыбку половить, мяска свежего покушать. Ягодки, грибочки… Как ты, Танюша?

Татьяна ответила, не раздумывая:

— Я, естественно, за! Но ты зубки-то мне не заговаривай. Полная пепельница окурков явно не из-за отпуска. Давай, выкладывай все начистоту.

Михась рассказал вкратце суть вопроса, смотрел на жену и ждал ее реакции. А она не торопилась с ответом, осмысливая сказанное. Налила себе кофе, попивала не спеша.

— Да-а-а, идея действительно заслуживает внимания…

— Нет, ты посмотри на нее, — сразу же перебил Михась, — идея заслуживает внимания. Не заслуживает, а гениальная идея! — возмутился он. — Мы с тобой, два доктора наук, не дотумкали до этого, а он, простой мужик, не ученый вовсе — и догадался.

— Ладно, Коля, не кипятись, чего разошелся то? — она с нежностью взглянула на мужа. — Ты хоть представляешь себе, какой это объем работы? Сколько исследований, экспериментов, сколько всего надо будет перелопатить? Сколько нервов и сил затратить?

— Да все я представляю, Таня, всю напряженку. Зато, какая радость нас ждет, какое счастье замаячит на горизонте. Это же наверняка нобелевка, как минимум. — Он обнял жену за плечи, прижал покрепче. — Ну, что? Поработаем?

Татьяна вздохнула глубоко и радостно.

— Поработаем, Коленька, поработаем. Давай, наметим основные пути, кто чем заниматься станет. Ты же в долгий ящик это откладывать не станешь, правильно?

— Правильно, — подтвердил Михась.

Татьяна посмотрела на него с лукавинкой.

— А чего ты мне тогда про отпуск целый роман наплел?

— Какой роман? — не понял Михась.

— Какой, какой? Обыкновенный, про отпуск не ты разве сейчас дифирамбы пел?

— Какие дифирамбы, Таня? Кэт, правда, предложил нам поехать к нему на заимку, отдохнуть всем вместе.

Михась пока не понимал, к чему клонит Татьяна.

— То, что Кэт предложил — я в этом и не сомневалась ни капли. Но вот поехать-то мы не сможем с тобой.

— Почему не сможем? Возьмем отпуск, сами себе хозяева, и поедем, — оправдывался Михась.

— Тоже мне, хозяин нашелся… Наука у тебя хозяин… дело. Ты что, не понимаешь совсем? Если сейчас возьмемся за разработку этой идеи — не видать нам отпуска, как своих ушей, еще долго, очень долго. Ты же первый от отпуска откажешься сразу. Ты меня-то и то в такие времена замечаешь плохо. Разве что в постели иногда рукой случайно нащупаешь. Что, не правда что ли?

Михась насупился, покраснел немного. Снова взялся за сигарету.

— Таня, ну зачем ты так? Я же хочу, как лучше…

Татьяна подошла к его креслу сзади, обняла мужа, прижалась щекой к нему.

— Конечно, как лучше, милый. Кто бы спорил, но только не я. Зато и люблю, что не мелочишься ты, во всем отдаешь себя целиком. А вот в отпуск мы все-таки в этот раз поедем. И никакие силы нас здесь не задержат. И так три года не отдыхали, о себе тоже надо подумать. Или ты даешь слово, или научной идейкой Кэтовской начнем заниматься с сентября, не раньше. — Она помолчала немного, не отпуская Николая из объятий. — Хоть ты и принимаешь все серьезные решения, но все же генеральный директор здесь я. И в этом вопросе, господин мой научный руководитель, других мнений не потерплю. Согласен, Коленька?

Он заулыбался.

— Куда ж мне деваться, если жена директор, да еще генеральный.

Наталья открыла глаза и потянулась. Вставать не хотелось, настроение прекрасное и еще только час дня. Ночь не оставила памятных следов, пришлось, конечно, немного поволноваться всерьез, но ведь в конечном итоге все обошлось. Порванные блузка и бюсик — разве тема для обсуждения. Сейчас ее больше заботило то, что она скажет на работе, как отчитается за свой прогул. Правду говорить не собиралась — вопросов будет слишком много и личных вопросов. Решила, что и родителям ничего не скажет. Зачем? Только охов и ахов появится тьма, да контроль станет жестче намного.

Она еще раз потянулась в кровати и встала. Первым делом спрятала подальше порванную блузку, решив выкинуть ее на мусорку, когда пойдет на улицу. Села к зеркалу, долго накладывала тени, красила тушью ресницы и наводила румяны. Оглядев себя, осталась довольна, но еще не решила, что делать, чем заняться в появившееся свободное время. Постоянного парня не было, как-то не нравились ей те, которые пытались ухаживать, а избранник, видимо, еще где-то плутал в других регионах страны или на других улицах.

Вспомнила Неизвестного, так решила его называть про себя. Кто он, как попал в этот подвал, как узнал о попытке изнасилования? Старый, молодой? Ничего о нем не знала Наталья, не разглядев и лица под глубоким, все закрывающим капюшоном. Только странная одежда бросалась в глаза — какой-то балахон из средневековых фильмов или, возможно, облачение тибетского монаха. А может, просто тусклый свет лампочки и воображение превратили обыкновенный плащ с капюшоном во что-то таинственно-религиозное.

«Ах, если бы он был молод и красив»!… С каким бы удовольствием она провела с ним вечер, а может и всю жизнь.

Звонок в дверь заставил вздрогнуть, прервал несбывшиеся грезы. Наталья никого не ждала, и никто не знал, что она дома. Может кто-то просто ошибся… Она подошла к двери, спросила:

— Кто там?

— Лазарева Наталья Михайловна здесь проживает?

— А что вам надо? Я вас не знаю, — она пыталась разглядеть в глазок незнакомых мужчин. В поле зрения появились еще двое в форме.

— Открывайте, милиция.

— Зачем? Я не вызывала милицию.

Наталья растерялась и действительно не знала, что делать. Фильмы про оборотней в погонах сдерживали ее желание впустить милиционеров. Какое-то нехорошее предчувствие тяжестью давило внутри.

— Открывайте, Лазарева, хуже будет — дверь выломаем.

Она не знала, что делать — а вдруг это не милиция. Спросила:

— А удостоверение у вас есть?

— Есть, Лазарева, все есть.

В обзоре глазка появилось красная корочка. Наталья прочитала — старший оперуполномоченный УР Самойлов… Дальше прочитать не успела.

— Открывай, Лазарева, не усугубляй свою вину.

— Какую еще вину?

Она в недоумении отодвинула защелку. Вошедший спросил сразу же:

— Лазарева Наталья Ивановна, это вы?

— Я, — недоуменно пожала она плечами. — А в чем, собственно, дело, какая еще вина?

Опер зло глянул на нее, переспросил.

— Паспорт есть?

— Да в чем дело, вы можете объяснить толком. И почему вы по квартире ходите без разрешения, во все двери заглядывайте? Убирайтесь вон сейчас же.

— Паспорт предъявите, пожалуйста, по-хорошему прошу.

Милиционер в гражданке, видимо главный, непреклонно стоял на своем.

— Пожалуйста. — Наталья прошла в свою комнату, открыла шкаф. — Вот, возьмите.

Он полистал его, сравнивая фото с оригиналом, посмотрел прописку.

— Гражданка Лазарева, вы задерживаетесь по подозрению в нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Смортковскому.

— Какому еще Сморчковскому, — оторопела Наталья, — каких повреждений? Вы соображайте, что говорите?

Опер был явно не в духе, смотрел с отвращением и неприязнью.

— Не надо коверкать фамилии — это вам не поможет. На очной ставке вас опознают. Где дружок твой, подельник? Говори быстро, где? — заорал опер.

Наталья ничего не понимала, у нее подкашивались ноги, и сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть наружу.

— Какой подельник? Вы можете объяснить мне — что здесь происходит, и почему вы на меня кричите?

— А что на тебя, сучка, любоваться что ли? — совсем озлобился опер. — Ведите ее в машину, — обратился он к сотрудникам в форме.

— Нет, не трогайте меня, я никуда не пойду.