Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – "смотр сил" - Михаил Назаров

Русская пресса

Ведь русская пресса, только кажущаяся русская, в действительности же почти все органы печати в руках евреев. Я ничего не хочу говорить против еврейства, но когда читаешь еврейские газеты, еврейские мысли, еврейскую защиту, то, действительно, выступать против евреев, значит вызывать упрек, что вы или черносотенец, или мракобес, или реакционер, что не верите в прогресс и т.д. Евреи до такой степени уверены, что захватили в свои руки главный рычаг общественности – прессу, что думают, что никто уже не посмеет возбудить против них такое обвинение не только в России, но даже и в других странах. И до некоторой степени они правы, в их руках, главным образом, капитал, и хотя юридически они и безправны, но фактически они владеют нашим мiром, и в этом отношении пророчество Библии почти на наших глазах сбывается: тяжело их положение, но в то же время мы чувствуем себя под их игом. На это я обращаю ваше внимание потому, что как я уже сказал, никто не думал, что правительство поставит когда-нибудь это дело на суд, всем казалось – не риск ли это со стороны правительства, многомиллионный русский народ думает об этом риске. Да разве мы можем закрывать глаза на то преступление, которое совершилось в Киеве, хотя бы это и грозило нам неприятностями, мы должны раскрыть; но с точки зрения евреев, мы не имеем права на это, иначе мы черносотенцы, мракобесы, реакционеры, и желаем крови. Это, ведь, обвинение почти звучит. Ведь в сущности нас станут даже обвинять, что мы поставили процесс, что мы возбуждаем народ против евреев.

Отнюдь нет. Меня даже удивляет следующее. Если бы евреи желали защитить Бейлиса... то сказали бы – пусть правосудие решит это дело, улик было немного, кроме соображений Красовского... и суд присяжных, которому они верят, мог бы увидеть, что улик мало и можно оправдать, но евреи сами, сознавая, что Бейлис действительно виновен... они стараются запутать это дело, помешать правосудию. И поэтому, когда Бейлис был привлечен, они были изумлены: что такое сделали с Бейлисом, как смели в ту эпоху, когда существует Государственная Дума, когда начнутся разговоры и когда могут привлечь к ответственности целый ряд правительственных лиц. Но правительство посмело, и Бейлис был привлечен.

Бразуль-Брушковский

С того момента, как он был привлечен, заволновались все: прежде всего Бразуль-Брушковский из редакции "Киевской Мысли", а затем Марголин – представитель еврейских обществ, который ведет все крупные процессы; все они в августе и сентябре месяце [1911 г.] зашумели и стали выступать на сцену... Мне будет сказано, что {19} и раньше по другим процессам сотрудники разных газет выступали в качестве лиц, добровольно принявших расследование, мне указывали, что и Короленко выступал по Мултанскому делу [237] и т.д., я этого не отрицаю, и тут мы видим добровольных лиц – Голубева и других, которые добровольно производят расследование, но кто бросит им упрек? Разве они занимались подкидкой [ложных улик], разве они создавали ложные доказательства? Ничего подобного.

А когда обратимся к деятельности Марголиных и Бразуль-Брушковских, тогда увидим, что тут дело другое. Короленко и другие лица действовали безкорыстно, в силу, может быть, своих убеждений в невиновности тех или других лиц, здесь же о безкорыстии говорить трудно. Мы имеем факты, доказывающее корыстное отношение к этому делу. Я не сомневаюсь, что Марголин действовал в качестве представителя еврейского народа. Ведь он даже тут гордо заявлял – я еврей, я представитель еврейского народа. Но Бразуль-Брушковский не еврей, а женат на еврейке и сотрудник "Киевской Мысли", и выступает в качестве добровольного сыщика. Что же они делали? Бразуль знакомится с Красовским, знакомится с Выграновым, и создается план, как бы запутать это дело, как бы задержать его. Чеберякова им кажется подозрительной, у нее умерли дети, чего-то она боится, чего-то не досказывает, очевидно, что-то знает, и чем-то замешана в этом деле... Следовательно, нужно чтобы эта Чеберякова, так как вину она на себя не принимает, чтобы она сделалась свидетельницей какого-нибудь события... И вот за Чеберяковой начинают усиленно ухаживать; так продолжается сентябрь, октябрь и ноябрь [1911 г.]... И вот, в ноябре месяце, 10-го числа, я прошу запомнить эту дату, над Чеберяковой повис, если можно так выразиться, Дамоклов меч, повисло какое-то подозрение в преступлении... Малицкая, живущая под Чеберяковой... которую допрашивал в августе судебный следователь и которая ничего существенного по делу не показала, говоря, что ничего не знает, ничего не слыхала... дала жандармскому подполковнику Иванову показание, из которого оказывается, что она знает гораздо больше. Она знает, что в то время, когда она сидела в казенной винной лавке, наверху совершалось, по-видимо­му, убийство Ющинского, там шли какие-то разговоры, слышались крики, она даже различала шаги Чеберяковой... Гг. присяжные заседатели, представьте себе положение... самой обыкновенной женщины, не занимающейся кражами... вдруг внизу живущий жилец говорит, – я слышал, что наверху происходит. Всякий испугается, поверят или нет, но ведь жилец удостоверяет, что это факт. Этим положением и воспользовались Бразуль-Брушковский и другие лица, которым нужно было это дело запутать. Они все выдумали, и Малицкую кто-то научил... Я уверен, что Чеберяк[ову] стали терроризировать, стали стращать. Ей сказали Бразуль-Брушковский {20} и Выгранов – вот что, Вера Владимiровна, вы будете как свидетельница определенной версии, или возьмите вину на себя. Вину она не хотела принять на себя, хотя ей сулили за это определенные деньги и хотя ей говорили, что вам все равно не поверят, а Бейлиса освободят. Чеберякова на это не пошла, тогда ее стали ссорить с ее любовником... Мифле; она поссорилась с ним, он ее избил. И вот воспользовавшись этим обстоятельством Бразуль-Брушковский, Выгранов и др. придумали версию... что убийство совершено не кем иным, как [слепым] Мифле, при участии Федора Нежинского и Луки Приходько, которых, казалось бы, не следовало и трогать... Из-за чего убили, это другой факт... но для меня важно установить факт, что Чеберякову и Петрова, ее знакомого, они подговаривают подтвердить эту версию у судебного следователя...

Поездка в Харьков

И вот в декабре месяце [1911 г.] состоится знаменитая в своем роде и очень таинственная, очень конспиративная поездка в г. Харьков... Для какой цели везли Чеберякову в Харьков, это осталось для нас как бы непонятным. Чеберякова говорит совершенно определенно, что она поехала туда, не зная даже о цели... Ее повели в "Гранд-Отель", где ее встретил важный господин, ныне оказавшийся Марголиным. Этот важный господин, не подавая руки и восседая на кресле в бархатной тужурке, разыграл из себя, и по-видимому блистательно, члена Государственной Думы... По словам Чеберяковой важный господин, выслушав ее версию о Мифле... сказал: «Это меня не интересует, кого подозревают, а вот, не возьмете ли на себя вину»... Мне скажут – да разве Чеберяковой можно верить?.. Несомненно, она не такая женщина, каждому слову которой можно верить, но во многом показания ее подтверждаются, и если вспомнить показания Бразуль-Брушковского и других лиц, то мы должны придти к заключению, что в этой части показания ее подтверждаются... Затем Бразуль-Брушковский расходует на эту поездку целых 100 рублей, из своего кармана. Для чего он это делает, для чего везет Чеберякову? Чтобы достать какие-то сведения об арестанте Лисунове. Но ведь Лисунов не содержится в Харькове, его там нет, никаких сведений о нем почерпнуть нельзя. Ее везут конспиративно, за нею следит какой-то Перехрист, хотя и не сотрудник, но тоже служащий в "Киевской Мысли", и едет сыщик Выгранов... Марголин не прописывается в гостинице, только впоследствии находят запись в {21} книге, а раньше ее не было и только случайно достают ее в буфетной книжке. Затем Марголин утверждает, что он был с 7 по 8 декабря вечером, а там значится, что  8 ноября он выехал в Москву, вместо Киева, значит и запись неверная. Я нисколько не сомневаюсь, что Марголин знал, что он будущий защитник Бейлиса... И он едет в качестве адвоката таинственно, чтобы никто не знал, что он Марголин... Теперь, когда все это раскрылось, ему ничего не остается, как разыграть роль благородного человека: я, мол, нисколько не скрывался. Нет, вы скрывались, вы умышленно скрывали свою личность, свое звание и свою прикосновенность к делу... И это, гг. присяжные заседатели, до того ярко, до того определенно, что в данном случае я больше верю Чеберяковой, чем Марголину, Бразуль-Брушковскому и другим. Они, несомненно, везли ее в Харьков, чтобы уломать, уговорить принять на себя вину. Они говорили – вас будут защищать лучшие адвокаты, мы дадим вам чистый документ, вас днем с огнем не найдут, берите на себя это дело. Но Чеберякова на это не поддалась. Она чувствовала... что раз она сознается в том, чего она не делала, ее выдадут с головой... Бейлиса выпустят, а ее посадят и денег не дадут, и она отказалась. Как ни гремел звон металла, о котором говорил Бразуль-Брушков­ский... но когда дело идет о каторге, то раздумывают. Раздумала и Чеберякова и вину на себя не приняла. Когда она вернулась из Харькова, то Бразуль-Брушковский сказал ей – знаете, Вера Владимiровна, теперь ахнем на Мифле...