Масть - Виталий Каплан

– И вы его послушались? – с горечью спросил Костя. – Вы, ставший Светлым, послушались Тёмного? Вы так боитесь его? Неужто осталась у него над вами власть? Чем он вас держит, Андрей Галактионович? На какой цепи? Откройтесь нам, быть может, наших сил хватит, чтобы сию цепь оборвать!

– Сумрак с тобою, Костя, да какая там власть, какая цепь? – скривился я. – Всё по доброй воле. Просто дядюшка рассказал мне кое-что. Видишь ли, жалеть несчастный угнетённый народ – это, конечно, прекрасно, но надо ж и головой немножко думать. Коли сбудется задуманное вами, коли ниспровергнете российский трон и учините вместо него республику – что станется? Неужели ты… неужели вы все всерьёз верите, будто воцарится всеобщее благоденствие? Кровь страшная прольётся, Костя! Немыслимая кровь. Злодеяния Емельки Пугачёва по сравнению с ней как лесной ручеёк против Волги! И я этой крови утонуть не хочу! Странное желание для Светлого, да?

– Дядюшка ваш тоже, стало быть, не хочет? – встрял суровый Григорий. – Что ж так? Ему, кровопийце, казалось бы, самое раздолье.

– Он поумнее некоторых, – огрызнулся я. – Ему, может, людишек-то не особо и жалко, но и выгоды никакой от их страданий нет. Зато неудобств полным-полно. Спокойной жизни он хочет.

– Потому и решил нам вредить? – уточнила графиня.

– А это с какой стороны посмотреть, – парировал я. – Быть может, это не вредить называется, а спасать. Ну, представьте вы, ваше сиятельство, что прав он, Януарий Аполлонович, что в корень зрит. Вот скинете вы руками вольных каменщиков государыню с трона, и половина народа возрадуется, а половина вознегодует. Смута начнётся, убийства, погромы, разорения… голод, мор… И как вы, Светлая, себя при том чувствовать будете? Зная, что кашу сию именно вы заварили? Совесть ведь загрызёт, развоплощаться пожелаете!

– Обманули тебя, Андрей Галактионович, – строго заявила графиня. – Пугая такими картинами, Януарий Аполлонович совсем иного хочет. Не оттого ему наш замысел страшен, что крови боится, а оттого, что коли добьёмся своего, то в счастливом новом мире места Тёмным не останется. Слишком мало будет утекающих в Сумрак страданий, чтобы на них на всех вдоволь хватило силы. Поэтому начнутся между ними внутренние войны, в коих победят сильнейшие. Дядюшка же твой хоть и Высший маг, но далеко не самый старый, не самый опытный. Вот и страшится он, что оттеснят от кормушки. Тебе же, наблюдая в твоей душе известные позывы к благородству, сочинил сию басню. Пойми, Андрей, – голос её сделался ласковым, точно у терпеливой бабушки, увещевающей капризного внука, – крови не будет. Не считай нас дураками. Мы всё предусмотрели, учли все интересы.

– А главная ошибка ваша, – вставил невидимый Костя, – что слишком низкого вы мнения о натуре человеческой. Как Тёмному сие было вам простительно, вас так учили. Но теперь, сделавшись Светлым, надо же иначе на мир глядеть! Когда исчезнут причины, побуждающие людей ко злу, тогда расцветут в их душах имеющиеся там добродетели! И вы это увидите своими глазами! Не пройдёт и нескольких лет…

– Давайте всё же к делу, – перебил его Григорий. – Что именно поручил вам, Полынский, ваш бывший дядюшка?

– Почему это бывший? – удивился я.

– Да потому что, став Светлым, надлежало отринуть вам все узы, связывающие с прежней жизнью. Дружба ли, родство ли – всё, что тянет назад, во Тьму. Кто не отречётся от всего того ради Света, тот недостоин Света.

– Григорий, не увлекайтесь! – осадила его Яблонская. – Андрей, так всё же – что вы забыли в нашем хранилище?

– А можно, я тоже спрошу? – сказал я и, приняв молчание за согласие, продолжал: – На чём вы меня поймали? Ведь охранные заклятья нацелены только на Тёмных…

– Какая чушь! – всплеснула руками графиня. – На каждый артефакт высокой силы наложена защитная магия, и она действует совсем иначе. Артефакт считывает ауру того, кто берёт его в руки, и коли эта аура представляется ему неопознанной, подаёт знак тревоги. Чтобы того не случилось, чтобы артефакт тебя признал и покорился, надлежит предварительно особым образом его на тебя настроить. Если я знаю, что кому-то доведётся воспользоваться тем или иным артефактом, то сама и произвожу сию настройку. Иначе колокол тревоги ударит, кто бы ни коснулся, будь он сколь угодно Светлым магом. Я тебе больше скажу, даже Тёмный может воспользоваться артефактом, если я внесу то в настройки. Вот, к примеру, когда вы с Алексеем направлены были в экспедицию, все его артефакты я настроила и на тебя тоже… чтобы в случае крайней беды ты мог их применить.

Вот так! Прямо как шлагбаумом по лбу! Выходит, дядюшка не знал ничего! Пользовался устаревшими, а то и изначально неверными сведениями! И весь наш замысел обречён был изначально!

– Андрей, – заговорила графиня всё тем же бабушкиным голосом. – Как благородному человеку… то есть Иному, тебе следовало сразу же после разговора с Януарием Аполлоновичем явиться ко мне и разрешить все недоумения. Вместо сего ты пошёл у него на поводу и запятнал себя кражей. Что же именно поручено тебе умыкнуть из хранилища? Какой артефакт? И с какой целью?

– Дядюшка подозревает, – подчинился я её нажиму, – что вы опасаетесь, будто одних лишь человеческих сил не хватит, дабы осуществить задуманное. И потому хотите подкрепить магией. Очень сильной магией, которая способна одолеть всю екатерининскую охрану… вы понимаете, надеюсь, о какой охране идёт речь. У вас есть для этого артефакт, который давно уж заряжался силой, над этим многие потрудились… и я в том числе. Вот этот-то артефакт и следовало позаимствовать.

– Что же это за артефакт? – уточнил Григорий.

Вот и настал этот миг. Врать – бесполезно, учуют. Сказать «Белая вода» – разрушить все дядюшкины расклады. Нельзя категорически! Если, конечно, я по-прежнему дядюшке доверяю. А ну как права Виктория Евгеньевна и настоящие его замыслы далеки от озвученных? Но тогда выходит, что надо поверить ей и в другом? В том, что безумная авантюра эта, замена самодержавия народовластием, пройдёт как по маслу и не вызовет никакой крови? Да, дядюшка – хитрец, да, он многое держит в уме и недоговаривает, но ведь смотрел же я на цветок его души, видел же – искренне убеждён он в своих словах насчёт грядущей катастрофы. А кроме того, у меня и у самого голова есть. Как я могу поверить в то, что не случится смуты? На такое способен лишь тот, кто не видел, как выбили дубовые колоды из-под ног и как взметнулись под порывом ледяного ветра два тела в конопляных петлях. Нет уж, верить в народ – это для Кости, которого годы нищенства ничему, видать, не научили.

Я, как и советовал дядюшка, не стал сочинять небылиц. Просто молчал – и долгое это молчание, казалось, раскаляло воздух в кабинете. Вернись ко мне способность видеть цветки душ – наверняка бы запестрило в глазах от алого гнева, оранжевой обиды, лиловой ненависти.