Масть - Виталий Каплан

«Мы ничем не превосходим людей, – вспомнилось прошлогоднее дядюшкино поучение. – У нас есть магия, есть Сумрак, мы не болеем и не стареем… но в остальном мы в точности как они. Ничуть не умнее, ничуть не тоньше, ничуть не способнее. Да, у много поживших – опыт, это верно. Но ведь опыт – это такая штука… распорядиться им можно по-разному. Стало быть, не тешь себя иллюзиями – мы пользуемся людьми не потому, что выше их, а просто нам повезло».

Повезло бы сейчас и мне… Конечно, я пытался отследить линии вероятности, но к этому делу никогда не было у меня таланта. Всё, что сумел установить, – в ближайшие сутки смерть мне не грозит, остальное же слишком зыбко.

Я вернулся в Сумрак, без малейшего труда прошёл сквозь полуторасаженной высоты кирпичную стену, ограждающую усадьбу. Вынырнул, осмотрелся – всё было тихо. Не звенели тонкие нити охранных заклятий, не слышались ничьи голоса, кроме птичьих. Дышала прохладой майская ночь, навевала вовсе уж неуместные сейчас мысли. О том, к примеру, как чудесно было бы сейчас пройтись под руку с Анютой. Увы, сейчас у неё выпирает живот, на восьмом месяце… скоро одним Кирпичниковым станет больше. Я иногда навещал её в Сумраке, стоял в двух шагах – протяни ладонь, коснись! – но не касался. Коснулся, правда, Авдея, молодого её супруга. А незачем на жену руку поднимать! Вот этой руке его устроил я небольшое онемение, часа на два. Воздействие четвёртого уровня, мне теперь таких полагалось всего-то три в месяц. Когда на другой день графиня Яблонская, глянув на цветок моей души, ехидно поинтересовалась, на что же потратил Светлый Полынский часть отпущенной ему меры, то без зазрения совести солгал я: «Собаку лечил, Урагана. Сожрал дрянь какую-то, животом маялся». С Ураганом и впрямь случилась неприятность, но лечил его Алёшка – а он Виктории Евгеньевне старался не попадаться на глаза. Злился, что отлучила его от Журавина.

Однако пора и заняться делом. Вот, кажется, и она – небольшая деревянная будка, более всего похожая на нужник. Только вот не бывает в нужнике такой тяжёлой, обитой стальными полосками двери, запертой на пудовый замок.

Да, всё сходится с Алёшкиным описанием. Сотня саженей к северу от парадного входа в дом, рядом с кустами смородины, и крыто не соломой, а дорогой черепицей. Любопытно, случись рядом посторонний человек – придёт ли ему в голову, что здесь располагается сокровищница тверских Светлых?

Я втянул из Сумрака изрядную толику силы, сотворил заклятье Разведки – и убедился, что магия здесь наложена только на замок и что защищает она только от людей. Даже самый слабенький Иной откроет обычным Отмыканием. Оно и понятно, чужие здесь не ходят.

Впрочем, трогать замок я не стал, а попросту вернулся в Сумрак и прошёл внутрь. «Кошачий глаз» помог мне оглядеться – хотя смотреть особо было не на что. Пустота размером в сажень на сажень, а посередине – квадратная крышка люка. Открывай, спускайся по лесенке, иди.

Я и пошёл.

Подземелье оказалось не больно-то и глубоким, сажени в две глубиной. И там, внизу, можно было идти в полный рост. Пол земляной, но стены выложены кирпичом, потолок дощатый. Ход, однако же, удивил меня своей длиной и извилистостью. Поначалу я считал шаги, но потом бросил: всё равно никаких ответвлений не наблюдалось, никаких ниш и дверей. И тихо тут было, прямо как в Сумраке – ни стука медленных капель, ни мышиного скрёба, ни тяжёлого дыхания земли.

Вскоре обнаружилась и дверь – обычная, деревянные доски окованы медными полосами. Я толкнул её, и та беззвучно отворилась. Не было на ней ни замков от людей, ни охранных заклятий от Иных.

А всего скорее я этих заклятий просто не ощущал – ведь настраивали их на Тёмных.

«В том-то и дело! – объяснял давеча дядюшка. – Мне самому в хранилище их не пробраться. Стоит появиться там Тёмному, и зазвенят в кабинете у графини колокола. Обмануть же сии заклятья невозможно. Как тебе известно, очень сильный маг может сотворить иллюзию, убедительную для слабого Иного. Может и Светлый натянуть личину Тёмного, и Тёмный – личину Светлого. Но так обдурить можно только живого человека… то бишь Иного. Магию же, проистекающую из охранных артефактов, не обманешь! Какой бы силы ты ни был, хоть бы и Высший! Защиту ведь тоже Высшие ставили. Это разве что загадочному другу нашему Отшельнику по силам, да и то лишь потому, что на время и взаправду Светлым стал бы».

А я, слушая его, понемногу начал понимать, зачем ему год назад потребовалось делать из Алёшки Светлого. Наверняка не только затем, чтобы хранилище графинино обчистить, но и затем тоже. «Самое главное вот что, – пояснил он. – Светлые, замыслившие свой заговор, и впрямь верили, что удастся всё исполнить без магии, одними лишь человеческими руками. Но так сложилось, что пришлось им начать действовать раньше, чем рассчитывали, и потому люди, на коих сделали они ставку, не совсем ещё готовы. А потому как ни крути, а придётся заговорщикам, когда дойдёт до решающего мига, поддержать их магией. Не знаю, понимают ли это вожаки заговора в столице, но очень хорошо понимает графиня Яблонская. И на тот предмет есть у неё артефакт чудовищной силы, называется он “белая вода”. Долго она его готовила, долго напитывала силой таких вот, как ты, бездозорных Иных. А пригодится он для того, чтобы уничтожить Светлых из особой охраны государыни. Её ведь не только лейб-гвардия охраняет и не только люди Шешковского. Иная охрана есть, из Светлых, и сильные, от второго ранга и выше. Но “белая вода”, применённая в надлежащую минуту, их рассеет в Сумраке. Они не успеют даже понять, что умерли».

«Как же так? – поразился Алёшка. – Ведь это же прямое нарушение Договора!»

«Верно, – кивнул дядюшка, – да только я Викторию знаю: она всю вину примет на себя и понесёт от Инквизиции заслуженную кару. Но дело-то уже будет сделано!»

«Выходит, – хмыкнул я, – что Светлые ради великой цели убьют своих же? Светлых?»

«Именно так, – подтвердил дядюшка. – Ради Великой Цели. Графиня и себя жалеть не намерена, так что ей тех-то жалеть? Она же полагает, что лучше нескольким Иным умереть, нежели миллионам людей страдать под тяжким гнётом. Ты сам понимать должен, всё ж таки офицер, и хоть в серьёзном деле не побывал, но учили же тебя… Случись не сейчас, а пятью годами ранее война с турками, и командовал бы ты людьми, и посылал бы их на смерть победы ради!»

«Но одно дело – в штыковую на врага, а совсем другое, когда из пушек по своим палить!» – возразил я.

«И такое на войне бывает, – не моргнув глазом отозвался он. – Положишь свой взвод, а неприятель, ту пальбу наблюдая и думая, будто это ихняя батарея наших накрыла, сделает неверные выводы и перегруппируется так, как нашему командованию выгодно… и наголову разобьют его наши в генеральном сражении».