Джек Абсолют - Крис Хамфрис

Он поднял сапог.

— На какой?

— Что теперь?

Он натянул другой сапог и сел, чтобы завязать галстук.

— А ты как думаешь?

Она посмотрела на него в упор.

— Мы выяснили, что я патриотка. Мы отметили, что у тебя есть сомнения относительно правоты вашего дела. Разве в этом нет... предмета для обсуждения?

Справившись с галстуком, он положил руки на колени.

— Ты хочешь, чтобы я стал изменником.

Это был не вопрос.

— Я бы хотела, чтобы ты следовал велению своего сердца, — промолвила она, прижав одеяло к шее и подавшись к Джеку. — Ты ведь друг Америки, друг, а не враг. Да, у тебя остаются опасения, касающиеся лицемерия наших вождей, рабства, судьбы твоих братьев-туземцев. Некоторые из твоих сомнений я разделяю. Но разве ты не понимаешь, что всем этим мы займемся после того, как обретем свободу? Мы будем спорить, расходиться во мнениях, но решать вопросы так, как это принято в семье. Вовсе не обязательно, чтобы сейчас все колонисты придерживались единого мнения по всем вопросам, ибо мы достигли согласия в главном. Наш основополагающий принцип освящен в Декларации независимости. Это ведь право каждого — добиваться счастья!

Мгновение она смотрела на него молча, потом улыбнулась.

— Счастье! Когда в истории человечества оно провозглашалось всеобщей целью? Разве оно не приберегалось только для богатых, для тех, кого поддерживала власть тиранов? Мы непременно добьемся того, чтобы обрести счастье мог каждый, независимо от происхождения!

Джек вздохнул.

— Боюсь, Луиза, что вы будете добиваться счастья для себя за счет других.

Она протянула к нему руку.

— Нет, Джек. Новый мир, который мы стремимся построить, основан на новых принципах. Я же слышала, как ты сам с пылом говорил о свободе, о том, как стремилась к ней твоя мать. Зачем же отвергать истины, к которым призывает тебя голос крови?

— Ты сама не понимаешь, о чем меня просишь.

Он встал и поднял свой красный мундир.

— Ты хотела бы, чтобы я отказался от других истин и от голоса другой крови. Навлек бесчестье на этот мундир. На само имя Абсолюта. Чтобы я отказался и от родового имени, и от родового гнезда. Чтобы наплевал на все, что связывало меня с генералом Бургойном.

Он нервно мял между пальцами красное сукно.

— Я поклялся ему, что увижу тебя мертвым, «Диомед», — продолжил Джек, втискивая руки в рукава. — Ты просишь меня отказаться от самой моей жизни.

— От одной жизни! Но у тебя есть другая. Я видела тебя в лесу, видела, как ты любишь эту землю. И у тебя есть другое имя — разве ты не Дагановеда из могавков? Здесь найдутся земли, которые только и ждут такого человека, как ты. Эти новые владения больше, чем весь Корнуолл. Что касается семьи, ты мог бы завести другую семью... здесь.

Она прижала кулачок к груди.

Он уставился на нее. Слова Луизы снова и снова звучали в его голове. Ему требовалось уйти — хотя бы для того, чтобы обдумать случившееся и найти верные ответы на все эти, такие нелегкие вопросы. Что будет чрезвычайно трудно. У него самого возникали вопросы, все новые и новые.

— Знаешь, я ведь проследил за тобой и Андре до гостиницы.

Она поплотнее запахнула одеяло.

— Когда? Сегодня?

Он кивнул.

— На нем был черный плащ.

— Это... это был не Андре. Это был другой агент.

— "Катон"?

Глаза Луизы сузились, но лишь на мгновение, и Джек заметил это лишь потому, что рассматривал ее почти вплотную. Потом на ее лице появилось недоуменное выражение.

— Кто?

— Брось, Луиза. То первое послание, которое я расшифровал в Квебеке. Оно предназначалось для «Диомеда». Тебя! И ты, несомненно, получила один из дубликатов, ибо твой номер — шестьсот сорок два — ясно указан в твоем дневнике. Но в этом послании говорилось о твоем руководителе, чьи распоряжения тебе предписывается выполнять. Этот человек в черном и есть «Катон»?

С секунду она внимательно смотрела на него, потом пожала плечами.

— Какое это имеет значение? Ты ведь понимаешь, я не могу сообщить тебе его настоящее имя. Во всяком случае... пока ты не определишься насчет своего будущего.

Джек взял пояс с саблей, застегнул его на талии, накинул сверху плащ и, уже держа шляпу в руке, ответил на невысказанный вопрос, который увидел на ее лице:

— Мне нужно время, чтобы все это обдумать. А завтра вечером... нет, сегодня мы играем в пьесе.

Похоже, ему удалось удивить ее.

— Ты что, серьезно? Теперь? После...

— Это еще один день, Луиза. Еще одна ночь. Мир будет продолжать вращаться, независимо от нас с тобой. Хотя, может быть, мы в состоянии оказать влияние на освобождение или порабощение целых народов. Но ведь если бы мы скрылись прямо сейчас, на нас точно пало бы подозрение.

Он улыбнулся.

— Кроме того, в душе я, наверное, и правда артист, а потому хочу доиграть до конца. Даже эту пьесу. Так что давай пока забудемся в Шеридановой драме, а наше будущее определим потом.

Луиза попыталась было заговорить, но он перебил ее:

— Я не стану ничего предпринимать, не буду ничего никому докладывать, пока мы не примем решение... вместе. Даю тебе слово. А ты знаешь, что, при всех прочих недостатках, слово свое я держу всегда.

Она внимательно посмотрела на Джека и кивнула:

— Знаю. Значит, до сегодняшнего вечера — и до конца представления.

— До вечера.

Джек не стал подходить к ней ближе, поскольку боялся, что, сделав это, уйти уже не сможет. Он покинул спальню, спустился по лестнице и вышел через парадную дверь. Выпавший за ночь снег полностью завалил оставленные им следы, и он со вздохом начал пятнать снежный покров новыми. Джек уходил к своей съемной квартире и своему будущему.

Глава 18Соперники

— "О, неужто я не любовник и не романтический"?

Зрительный зал отозвался на эту реплику взрывом хохота. Просто удивительно порой, какие глупости способны насмешить людей. Впрочем, Андре предупредил исполнителей, что публика явится в маленький зал, отобедав и от души выпив. А поскольку «Соперники» считались образцовой комедией, зрители имели полное право оставить за порогом и непогоду, и тревоги военного времени — с тем, чтобы ненадолго предаться безмятежному веселью.

Каждый выход сопровождался приветственными возгласами, каждый уход со сцены — аплодисментами, а любую удачную реплику или мизансцену просили повторить. Джек не мог не признать, что это воодушевляет.

Будучи театралом, он привык воспринимать сценическое действо, находясь по ту сторону рампы, а вот теперь он стоял по другую сторону ее волшебных огней и находил это достаточно приятным. Он начинал постигать то, что пытались донести до него друзья из артистической среды: что значит находиться в центре внимания, что значит властвовать над залом, создавая его чувства и настроения. Это ощущение было сродни опьянению от лучшего шампанского. Или даже от первого любовного переживания. Во всяком случае, погружение в сей водоворот позволяло забыться.