Любовь и Рим - Лора Бекитт

– Чему я могу радоваться вдали от Рима?

– Уединению. Возможности удалиться от суеты большого города, уйти в самого себя. Не мы ли часто говорили о том, что жизнь в Риме полна неудобства и пустоты, вечного движения без цели?

– Так вот чем я должен утешаться? – с иронией произнес Децим. – Только не говори, что о том же самом мечтал Луций Ребилл!

Ливия пожала плечами.

– При чем тут Луций?

– Знаешь, Ливия, – в голосе Децима звучало скрытое раздражение, между тем как взгляд оставался отрешенно-холодным, – каждый шаг человека – это соприкосновение с богами и законом, но вот ты как-то сумела обмануть первых и обойти второй. А еще говорят, упавшая звезда никогда не возвращается на небо! Ты спала с Гаем Эмилием еще до того, как вышла замуж за Луция. (Щеки Ливий пылали; Децим никогда не выражался так прямо и резко, он всегда казался вежливым, покладистым, радостно-беспечным.) А потом убежала с ним от мужа. Эти два поступка заслуживали самого сурового наказания, но тебе все сошло с рук! Захотела развлечься с любовником и развлеклась, пожелала вернуться к мужу и вернулась. А я? Да, я не стал служить в армии, не собирался заниматься политикой: за это меня сослали сюда. Скажи, разве я был достоин такого приговора?

Ливия долго молчала. Они миновали рощицу и вышли в поле. Здесь был чистый, прямо-таки сверкающий воздух, и ветер привольно метался над землей, он разносил по округе запахи нагретых солнцем трав и свежей листвы.

– Децим, разве ты не знаешь, что твоя жена ждет ребенка? – тихо спросила молодая женщина.

Он нервно передернул плечами.

– Да?

– Она такая юная и неопытная, что даже не понимает, что с ней происходит.

– Ты ей объяснила?

– Пришлось, – сказала Ливия, глядя брату в глаза.

– Может, ты помогла бы ей понять еще что-нибудь? В первую ночь я чувствовал себя настоящим насильником, да и потом тоже. Много ли она знает слов, кроме «да» и «нет»? Она вздрагивает от звука моего голоса, я не могу различить ее в толпе рабынь! И все это – прихоть моего отца, который сосватал мне эту овцу, чтобы я помнил, какой я пастух!

– Значит, все-таки плохо жить без любви? – спросила Ливия.

– Опять ты за свое! Да при чем тут любовь?

– Тогда в твоих силах сделать Веллею другой.

– Такой, какой Луций сделал тебя?

Ливия чуть повела бровями. В эту минуту ее всегда столь выразительное лицо выглядело холодным, словно выточенным из камня. Она ничего не ответила, а тем временем Децим продолжил довольно развязным тоном:

– Ты никогда не задавалась вопросом о цене своего нынешнего благополучия, Ливия? Вы снова сошлись и теперь, должно быть, проводите бурные ночи, а уж днем Луций наверняка только и мечтает о том, как его изберут эдилом! Клянусь громовержцем, так и будет, а еще через несколько лет он наденет тогу с пурпурной каймой!

– К чему ты клонишь?

– Тебе не приходило в голову, каким образом имя Гая Эмилия могло попасть в проскрипционные списки? Цель жизни твоего супруга в погоне за высшим и единственным благом – властью – и преклонении перед величайшим божеством – деньгами. У таких людей всегда очень четкие представления о том, как устроен мир, и если они встречаются с чем-то непонятным, начинают теряться. Но потом собираются с силами и устраняют препятствия, неважно, за счет чего и как. С тобою проще – в конце концов Луций сообразил, что тебя можно взять речами о любви и клятвами в вечной верности. Ты полагаешь, он все тебе простил и не таит никакой обиды? Да, ему нужна именно ты, потому что союз с тобой сулит ему такую поддержку, какой он не получит нигде. В Риме все решают личные связи, а потому без помощи нашего отца твой умный и честный Луций никто и ничто! К тому же зачем будущему сенатору лишние слухи и грязные сплетни? Взвесив все это, он решил пожертвовать мужской гордостью ради равновесия в своей жизни. Что касается Гая Эмилия… Когда-то я предупреждал: он поплатится за вашу связь своим положением, имуществом, а, возможно, и жизнью. Так и случилось. Когда ты сбежала из дома, Луций пришел к нам; он прекрасно знал, что Гаю Эмилию грозит смерть и конфискация всего, что он имеет, и я сразу понял, что твой муж приложил к этому руку. Он служит в магистрате, ему ничего не стоит донести на того, у кого есть что отнять!

Ливия побледнела. Она замерла, прижав руки к груди; в ее сердце полыхал огонь, но разум оставался холодным и твердым. Да, это могло быть правдой. Она вспомнила историю с письмом, попавшим в руки Луция. Конечно, ведь она сама подозревала, что именно муж донес на Гая. Правда, потом подозрения утихли… Мог ли Луций, такой мнительный, обидчивый, самолюбивый, столь легко забыть прошлое? Вряд ли. Значит, он ей лгал? Неужели она всегда была только средством к достижению цели?

Вдруг она встрепенулась:

– Но я никогда не называла Луцию имени Гая Эмилия. Кто мог это сделать? Отец?

– Не знаю, – вяло произнес Децим, между тем как его глаза мстительно сузились – Может, и он. Почему бы и нет? Для него, как и для твоего супруга, то, что не соответствует их представлению об идеале, всего лишь постыдная слабость!

– Ты уверен в том, что говоришь, Децим? – прошептала Ливия.

– Еще спрашиваешь!

Едва дождавшись следующего утра, Ливия уехала домой. Прощаясь с Веллеей, она заметила, что та едва сдерживает слезы, и на мгновение крепко прижала невестку к себе. В эти минуты Ливия горько пожалела о том, что не успела отогреть сердце юной женщины и разогнать ее страхи.

Она вернулась в Рим к вечеру и, сразу же отправилась на поиски Луция. Она шла по дому решительным шагом, пронизанная гневом, в развевающейся одежде, с пылающими щеками, и это напоминало путешествие в незнакомую страну: она не ведала, что увидит, услышит, а главное, почувствует, когда переступит ее границы.

Одетый в домашнюю тунику Луций сидел на мраморной скамье в перистиле и держал на коленях Асконию. Он что-то тихо говорил девочке – на его спокойном лице лежал отсвет любви и радости. Ливия остановилась у колонны, и в этот момент муж увидел ее. Он тут же поднялся с места и устремился к жене. Ливия не отрываясь смотрела в его лицо, и ей казалось, что она видит на нем выражение разумного сочувствия, легкого удивления и… любви.

– Ты приехала? Что-то случилось?

– Я соскучилась, – сказала Ливия. Она взяла у него Асконию и прижалась своей щекой к прохладной щечке девочки.

Она пошла в дом вместе с Луцием и что-то отвечала ему, хотя ее мысли были далеко. Она знала, что бессмысленно задавать вопросы, и не смела принять решение. Ливия боялась нарушить хрупкое равновесие настоящего момента – вопреки всему, ей хотелось верить в то, что Луций изменился: наконец преодолел, нет, не неловкость и стыд, а страх, страх перед искренностью и откровенностью сердца и души, и это – в мире жестоких условностей, груза религии, войны разумов…