Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - Юрий Макаров

Среди гвардии у каждого полка была своя репутация. Одни были более популярны, другие менее. Но публично выражать о чужих полках свое мнение, особенно не очень лестное, было строжайше запрещено. Бывали случаи, правда, много раньше моего времени, когда за недостаточно почтительные отзывы о чужих полках, неосторожных офицеров вызывали на дуэль, что иногда кончалось увечьями и смертью. Официально считалось, что все полки Российской армии, в частности гвардии, одинаково хороши, но что есть между ними один полк, который лучше их всех. И это, конечно, свой собственный. Тому же учили и солдат.

Были полки, между которыми наблюдалось соперничество и даже некоторая натянутость отношений. Так не очень жаловали друг друга Кавалергарды и Конногвардейцы, Уланы и Конно-Гренадеры, Преображенцы и мы. Между нами и Преображенцами отношения были подчеркнуто корректные, но близости никакой. И это при том, что зачастую нами командовали бывшие Преображенцы, а Преображенцами наши. Нужно сказать, что когда оба полка выступили в поход, все разногласия исчезли бесследно и сами собою. На войне «чада Петровы» дрались бок о бок и чувствовали себя братьями, какими они и должны были быть.

У многих полков были прозвища, которые держались главным образом в солдатской среде. Измайловцев, за их белые околыши, называли «хлебопеками». Нас, Семеновцев, почему-то «кузнецами», а Преображенцев — «Захарами». Кличке этой имеется псевдоисторическое объяснение. Существовало шуточное предание, что будто бы императрица Елизавета Петровна, которую Гренадерская рота Преображенцев возвела на престол, получив за это название «лейб-компании», приехала раз в казармы поздравить своих лейб-компанцев с праздником. Случилось это 5-го сентября, в день Захария и Елизаветы, именины самой царицы. Получив от солдат поздравление, она поинтересовалась узнать нет ли между ними Захаров, дабы поздравить их в свою очередь. Как только она это сказала, вся рота, как один человек, выступила вперед. Захарами оказались все. «Захары», и солдаты и офицеры принимали свою кличку добродушно и нисколько на нее не обижались.

Почти все, что я здесь описываю, прошло и быльем поросло и разумеется никогда не возвратится. Возвратиться этому так же невозможно, как невозможно, чтобы нынешние современные молодые люди оделись бы вдруг в чулки и пудреные парики, а женщины в высокие корсеты и кринолины. Жизнь идет вперед. Написанное здесь есть маленькая страничка из быта дворянской России, с которой быт прежних гвардейских офицеров был органически и неразрывно связан. Быт есть тот фон, на котором пишется история, а потому и заслуживает быть правдиво и беспристрастно списанным.

Подпоручик Николай Ильин — редактор царской телеграммы

Со мною в корпусе учился кадет Николай Ильин. Он был на класс моложе меня. Знал я его хорошо главным образом потому, что один год, когда я был в 5-ом, а он в 4-ом классе, по общему ротному ранжиру мы стояли в строю рядом, а в спальне получили рядом кровати. На следующий год осенью, когда мы все вернулись с летних каникул, Ильин во всей 1-ой роте оказался по ранжиру чуть не 5-м. Как это часто случается с детьми, он в 3 месяца вытянулся на полголовы и продолжая расти буйно, кончил Корпус правофланговым.

Когда в нашем 7-м классе были выпускные экзамены, 6-й класс распустили на лето. Потом я уехал в Петербург, поступил в Павловское училище, и на два с половиной года потерял Ильина из виду.

По случаю Японской войны производство офицеров в 1905 году было сделано 22 апреля, т. е. на 4 месяца раньше положенного срока. После производства и явки в полк, представления командиру, офицерам, и всяких других формальностей, меня по положению отпустили в 21-дневный отпуск и я уехал к матери в деревню. Вернулся я, когда полк был уже в лагерях. И сразу же пошла стрельба, ротные учения, затем ротные смотры и т. д., и т. д.

В начале июля получаю я на полк из Москвы письмо. Письмо длинное и обстоятельное. Пишет Ильин. Оказывается, он фельдфебель Его Величества роты Александровского Училища, производство будет этой осенью, в августе; он послал просьбу о приеме в полк, просит меня его кандидатуру поддержать, а главное, как можно скорее и как можно подробнее написать ему про полковую жизнь, про полковые порядки и сколько нужно иметь своих денег, чтобы жить и служить.

Я посоветовался с Кокой Крузенштерном, который был на три года меня старше и который меня на первых порах «опекал», и ответил в таком духе, что, мол, о полковой жизни и порядках нужно писать книгу, а не письмо; что первый год или два к молодому офицеру присматриваются, а посему нужно держать себя тише воды — ниже травы, чем скромнее, тем лучше. Что же касается своих средств, то если он будет питаться в Собраньи, что рекомендуется, то жалованья он вообще на руки получать не будет. А при таких условиях, устроившись с кем-нибудь из офицеров на холостой квартире, хотя и трудно, но можно прожить, получая из дому 75 рублей в месяц, и от времени до времени сотню, другую на новый мундир или ликвидацию счетов по Собранью. Но с такими финансами о существовании Петербургских холостых удовольствий, дорогих ресторанов и т. д. нужно забыть, шампанского без нужды не пить, почаще ходить пешком, а из развлечений ограничиться посещением семейных домов и театра, благо и то и другое стоит дешево. Ильин за это письмо меня поблагодарил и сказал, что если примут, то он выходит.

Через несколько дней в читальне, после обеда, было назначено «общее собрание». Председательствовал старший полковник К. А. Баранов. Сначала решали какие-то мелкие вопросы, потом Баранов посмотрел в свои бумажки и сказал:

— Господа, в этом году выпуск молодых офицеров будет в августе. Из Александровского Училища подали просьбу о приеме в наш полк два юнкера: фельдфебель Ильин и портупей-юнкер Азанчевский-Азанчеев. Андрей Александрович, Ты говорил мне, что Азанчевский твой племянник?

Командир 9-ой роты капитан Швецов наклонил голову.

— А об Ильине, господа, никто не может ничего сказать?

Молчание. Я робко поднял руку.

— Подпоручик Макаров.

Я встал, пунцово покраснел и прерывающимся голосом — мое первое выступление на общем собрании — начал говорить:

— Позвольте доложить, господин полковник, что я очень хорошо знаю Ильина. Мы были шесть лет вместе в Корпусе. Отец его отставной полковник, кавалерист, живет у себя в небольшом имении в Тульской губернии. Могу засвидетельствовать, что сам Ильин человек скромный и хорошо воспитанный.

— Вы с ним в переписке?

— Так точно.

— Вы его предупредили о необходимости иметь некоторую помощь из дому?