Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья - Николай Борисов

Окрестности Ростова дышат глубокой стариной. Ростовские легенды, собранные (а отчасти и вымышленные) в середине XIX века местным крестьянином А. Артыновым, знают имена Владимира Мономаха и киевских богатырей. Родом из Ростова был один из васнецовских «трех богатырей» Алеша Попович.

Чтобы почувствовать красоту ростовской котловины, не пожалеем времени и свернем с шоссе по узкой, но асфальтовой дороге вправо, в сторону старинного села Скнятинова. Для каждого, кто хоть немного знаком с древнерусским языком, это имя — как сертификат антиквара. Наши предки любили переделывать непривычные для слуха греческие имена на свой, славянский манер. Так Георгий превратился в Гюргия, а затем и в Юрия. Имя Константин произносили как Стяньтин, Косьтяньтин или Скнятин. Таким образом, Скнятиново — это «обрусевшее» Константинове. Учитывая историю села и его расположение на вершине холма, можно полагать, что имя свое оно получило от знаменитого князя Константина Ростовского, старшего сына Всеволода Большое Гнездо. В истории Ростова этот князь сыграл примерно такую же роль, как Долгорукий — в истории Москвы.

Скнятиново приметно издалека по утопающей в зелени пятиглавой церкви, поставленной на самом краю плавно уходящей далеко вниз огромной котловины, посреди которой синеет Ростовское озеро.

Ростовская земля как губка пропитана историей. Здесь, возле Скнятинова, 14 мая 1436 года гремела битва между московским великим князем Василием II и его кузеном, мятежным Галицким князем Василием Косым. (Возможно, это был теплый и светлый день, когда так приятно ни с кем не сражаться, а просто лежать на траве и глядеть на проплывающие в небе облака.) Некоторое время сражение шло с переменным успехом. Но в итоге Василий Косой проиграл, был взят в плен, привезен в Москву и там ослеплен. Остаток своей жизни мятежник провел во мраке кремлевских подземелий…

В сравнительно недавнем прошлом землями к югу от Ростова владели богатейшие помещики России — братья Орловы и Шереметевы. Не имея привычки к мелочному скопидомству, они отпускали своих крестьян на легкий оброк. Предприимчивые по натуре, ростовские крестьяне быстро богатели и строили в селах каменные церкви и двухэтажные дома. Крупнейшее из ростовских сел, Поречье Рыбное, летом 1823 года посетил любознательный до всего выдающегося император Александр I. «Желал бы я, чтобы везде были такие крестьяне, как в Поречье», — мечтательно заметил государь (128, XIV).

Вернувшись на Ярославское шоссе, наверстываем упущенное, не забывая, однако, поглядывать по сторонам.

Остаются позади древнее Деболовское с его загадочным скандинавским городищем и прелестным храмом в честь Смоленской иконы Божией Матери, шереметевские села Львы и Песочное — и вот уже в открывшемся вдруг просторе встают над болотистой низиной тонкие очертания церквей и колоколен. Это цель нашего пути — Ростов Великий…

Глава сорок пятая.

Постоялец

В своих прогулках по Ростову я часто прихожу к старому Мытному двору, где под тихими сегодня галереями шумела когда-то ростовская ярмарка. Но не история влечет меня сюда, а невзрачный двухэтажный дом из серого кирпича, который стоит через дорогу от бесконечной аркады ярмарочного двора. Сейчас там разместилось отделение милиции, а двор заполнили сине-белые патрульные машины. Но прежде, во времена «развитого социализма», в этом доме находилась единственная на весь Ростов гостиница «Неро».

Памяти незабвенной гостиницы «Неро» посвящаем мы эту главу.

Гостиница имеет для путника такое же значение, как Иерусалим для паломника. Она — цель дороги. И как всякая достигнутая цель, гостиница наводит на грустные размышления. Здесь приоткрывается запретная тайна бытия. «Яко бо гостинницы (пришельцы. — Н. Б.) есме на сем свете, вся бо света сего яко во сне видящим подобна», — учил древнерусский сборник поучений Измарагд. Все мы — гости на этом свете, и всё, что видим, — сон.

Поселившись в гостинице, путешественник выпадает из привычной колеи. Он свободен от повседневных житейских забот и предоставлен самому себе. Его одолевает бог весть откуда нахлынувшая тоска. В тусклом зеркале гостиничного номера он видит незнакомое лицо. Одни, испугавшись, начинают пить горькую, другие впадают в меланхолию, третьи погружаются в размышления и воспоминания.

Смущенного одиночеством постояльца окружает собрание незнакомых вещей, которые глядят на него со странной значительностью…

Сейчас во многих крупных городах появились претенциозные отели нового типа. Внутри эти заведения более или менее успешно копируют структуру, отделку и порядки западных образцов. Местный колорит проявляется главным образом в хмурых взглядах охранников, приторной любезности персонала и безвкусице «русских сувениров» за стеклом киоска.

Но оставим эти кисловатые плоды скороспелой европеизации и вспомним гостиницы традиционного типа, которые и сегодня можно встретить в любом провинциальном городе. Там без грима предстают законы русского бытия.

Старая деревянная лестница…

Что придает гостиницам их неповторимое очарование? Вероятно, оно связано и с временностью пребывания здесь. Вступая на порог гостиницы, уже наперед знаешь, что скоро покинешь ее. Не случайно Отцы Церкви и великие поэты так часто использовали образ гостиницы как символ мимолетности земного бытия…

А сколько тайных встреч и любовных восторгов видели тусклые гостиничные зеркала! Здесь любовь всегда приправлена близостью разлуки и оттого особенно горяча. Эту сокровенную сторону гостиничной жизни тонко чувствовал Бунин. Вспомните хотя бы его «Солнечный удар».

…«Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору, среди редких кривых фонарей, по мягкой от пыли дороге, показался бесконечным. Но вот поднялись, выехали и затрещали по мостовой, вот какая-то площадь, присутственные места, каланча, тепло и запахи ночного летнего уездного города… Извозчик остановился возле освещенного подъезда, за раскрытыми дверями которого круто поднималась старая деревянная лестница, старый, небритый лакей в розовой косоворотке и в сюртуке недовольно взял вещи и пошел на своих растоптанных ногах вперед. Вошли в большой, но страшно душный, горячо накаленный за день солнцем номер с белыми опущенными занавесками на окнах и двумя необожженными свечами на подзеркальнике, — и как только вошли и лакей затворил дверь, поручик так порывисто кинулся к ней и оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой» (16, 219).

Гостиница — порог небытия. Здесь сладко любить и легко умирать. Это последний образ земли для уходящих кораблей.

«…Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов» (16, 462).

Символический взгляд на гостиницу придает каждой минуте пребывания здесь, каждой мелочи ее убранства какой-то особый, сокровенный смысл. И в этом отношении библейская простота провинциальных гостиниц как нельзя лучше соответствует их предназначению.

В пестром сообществе традиционных российских гостиниц есть свои «сословные различия». Одно дело — многоэтажная гостиница с рестораном на главной площади областного центра, другое — скромное здание из серого кирпича на тихой улочке райцентра. И все же родовые черты неискоренимы.

Итак, попробуем хотя бы ненадолго вернуться в этот дорогой сердцу старого путешественника мир советской гостиницы. В этой экскурсии в прошлое гораздо больше настоящего, чем может показаться на первый взгляд.

Вид из окна

Моя гостиница с выкрашенным в цвет монашеской власяницы фасадом и нержавеющим названием «Юбилейная» располагается в центре города, на площади Ленина. Ее главный фасад обращен на пустынную площадь, одну сторону которой занимает дощатая трибуна, с которой отцы города машут шляпами народу в праздничные дни, а другую — странное, раскрашенное в сине-белые цвета и похожее на севший на мель пароход здание сельхозинститута.

«Отчего бы, — порой думаю я, глядя на этот унылый пейзаж, — не поставить гостиницу на берегу реки? Ведь она рядом, вон за теми деревцами вдоль тротуара. И как славно было бы любоваться из открытого окна ее зыбким течением, вспоминать проплывавших тут когда-то варягов и греков»… (В рыночную эпоху хозяева заведения могли бы брать дополнительную плату за вид на реку из окна номера.)