Впереди идущие - Алексей Новиков

– Либо платите, сударь, либо съезжайте с богом!

– В следующий понедельник, сударыня!.. Будьте совершенно уверены, непременно в понедельник…

А сам весь вспотеет, бедняга, от унижения – и шасть на улицу, благо пришла весна.

Громко цокают кони подковами, неся по торцовой мостовой Невского проспекта щегольские экипажи. В кофейнях – полно посетителей. Расторопные лакеи разносят заказанные яства. А в дальнем углу залы примостится какой-нибудь посетитель из тех, кто закажет за весь вечер стакан чая и потребует «Отечественные записки».

Молодому человеку, вошедшему в кофейню на Невском, повезло. Как раз освободился свежий майский номер журнала. Хватит, стало быть, чтения на весь вечер. Виссарион Белинский умеет вместить важнейшие мысли в разбор самой пустяковой книжки. Это он,. конечно, пишет о каком-то альманахе «Метеор» и заносит в статью горячие строки в ограждение русской литературы от пустопорожних метеоров:

«Быть поэтом теперь значит – мыслить поэтическими образами, а не щебетать по-птичьи мелодическими звуками. Чтобы быть поэтом, нужно не мелочное желание высказаться, не грезы праздношатающейся фантазии, не выписные чувства, не нарядная печаль: нужно могучее сочувствие с вопросами современной действительности».

– Так! – соглашается посетитель кофейни. – Вся наша действительность есть один мучительный вопрос. – Прихлебывая остывший чай, он погружается в чтение статьи.

«Всякая поэзия, которой корни не в современной действительности, и всякая поэзия, которая не бросает света на действительность, объясняя ее, есть дело от безделья, невинное, но пустое препровождение времени, игра в куклы и бирюльки, занятие пустых людей».

Совсем было зачитался молодой человек, но в кофейне стали гасить огни. Нехотя оторвался он от журнала и ушел в белую ночь, – может быть, на Васильевский остров или в Коломну, а может быть, на Петербургскую сторону.

Давно спят люди на окраинах столицы. Что им вешняя, напоенная светом ночь, когда завтра нужно сызнова гнуть спину от зари до зари?

Только Невский проспект, Морская улица да набережные Невы живут привычной жизнью. Ночью подолгу бродят здесь одинокие молодые люди в странном одеянии: у одного совсем расползается плед, у другого широкополая шляпа потеряла от ветхости и форму и цвет. Днем не увидишь на аристократических улицах этих неведомых людей; ночью, кажется, им принадлежит город. Иногда их называют мечтателями. Но о чем мечтают они? Или эта мечтательность развивается тогда, когда убедится человек, полный сил, что нет ему места в шумном кипении столичной жизни?

Мечтатели? Пусть так! Но им ли, обездоленным, не знать могучего сочувствия к вопросам современной действительности? В печати об этих вопросах иначе, как обиняком, слова не скажешь. Кто не знает, однако, о чем идет речь? Пока тяготеет над народом рабство, пока властвуют над ним мертвые души, нет и не будет жизни России. Сколько сказано об этом потаенных слов, сколько взлелеяно надежд, сколько накопилось ненависти! А порядок жизни все тот же.

Еще разъезжают из ресторанов загулявшие компании, а следом за запоздавшим прохожим медленно движутся женские тени. То пугливо спрячется тень в подворотню, то, выждав время, опять выйдет на панель. Так и кружат они в поисках добычи, усталые, голодные, хмельные, с испитыми лицами, с размазанными румянами на дряблых щеках. Ковыляют почти старухи, на которых никто не смотрит, шмыгают девчонки, дрожащие от страха.

Федор Михайлович Достоевский, возвращаясь после поздней прогулки, миновал Невский проспект, а у Пяти углов свернул в узкий Графский переулок. Поднялся по темной лестнице, вставил ощупью ключ и открыл входную дверь. Прислушался – тишина. Слава богу, сожителя нет дома. Прошел к себе, зажег свечу, сел к столу, вынул тетрадь, исписанную бисерным почерком, протянул было руку к перу – и задумался.

Привиделся ему мелкий петербургский чиновник, титулярный советник Макар Алексеевич Девушкин, да так явственно привиделся, будто прожил он с Девушкиным всю жизнь, будто вместе с ним ходил в должность, а по вечерам сидит с Макаром Алексеевичем в его убогой каморке, отделенной тонкой перегородкой от чадной кухни.

На кухне и в коридоре шумят и бранятся многочисленные жильцы. Макар Алексеевич Девушкин по кротости характера избегает столкновений. Он запаривает щепоть чая, а отчаевав, раскладывает на столе казенные бумаги и, склонив лысеющую голову, старательно списывает копии.

Что же может случиться с титулярным советником, который, прослужив в петербургских канцеляриях чуть не тридцать лет, дальше должности переписчика-копииста не пошел и стал робок так, что каждая пролетающая муха может перешибить его своим крылом. А вот – случилось же!

Однажды по весне пробудился Макар Алексеевич ясным соколом. Может быть, впервые в это утро, даром что вошел в почтенные лета, услышал, как чирикают птицы. А дальше – больше: вся жизнь вдруг представилась титулярному советнику в розовом свете.

Все произошло в то время, когда стал писать Макар Алексеевич фигурные, по его выражению, письма соседней девице Вареньке, с приведением в этих письмах, правда, не совсем к месту, таких, к примеру, стихов: «Зачем я не птица, не хищная птица!»

Насчет стихов можно с уверенностью сказать, что такой грех случился с титулярным советником тоже в первый раз со дня рождения на свет.

Но кто же та девица Варенька, из-за которой начались такие невероятные события в каморке при кухне, снимаемой от хозяйки Макаром Алексеевичем Девушкиным?

Варенька – девица-сирота, попавшая в беду. Если же говорить фигурально, претерпела Варенька жестокий ущерб в девичьей чести по собственной беззащитности и людскому коварству. Мало ли подобных историй случается в Петербурге с неимущими девицами, прежде чем выпьет несчастная настой из серных спичек или выйдет к ночи на Невский проспект…

На помощь обиженной сироте, пока не случилось с ней горшее, и ринулся, как лев, титулярный советник Девушкин. А фигурные письма родились сами собой. Всяко ведь бывает, когда увидит человек жизнь в необыкновенном, розовом свете.

Все это, может быть, и действительно привиделось Федору Михайловичу Достоевскому, коли с детства живет человек фантазиями. Но зачем же повесть-то писать?

Мало ли повестей и романов выходит на Руси, однако же, конечно, не о канцелярских копиистах и уж во всяком случае не о претерпевших девицах. Книгами, одобренными начальством, торгуют в книжных лавках и с ларей в Апраксином рынке; их продают на развале россыпью, а книгоноши тащат добрым людям целыми мешками. Хочешь – покупай «Могилу инока» или обзаведись «Дежурством демона на Васильевском острове»; хочешь – вникай по дешевке в «Тайну жизни» или наслаждайся «Одой в честь прекрасного пола».