Лица века - Виктор Кожемяко

Будут выявляться имена, и они уже выявляются – скажем, в литературе. Жаль, что пока их нет в современной драматургии. Для Московского Художественного театра и Чехов, и Горький, и Леонид Андреев были современниками. Такой мощи талантов сегодня, к сожалению, в драматургии нет, хотя, может быть, где-то они есть уже – просто им не дают выявиться. Уверена, заявят о себе так или иначе!

Основная задача нашего коллектива – продолжать лучшие традиции Московского Художественного театра. И то, что работающие на эту идею актеры понимают важность задачи и свою ответственность, дает веру: обязанности и обязательства, связанные с сохранением самой идеи реалистического Художественного театра, мы выполним.

Актеры МХАТ говорят о себе так: мы – «нутряки». То есть мы работаем через себя, через нерв, через сердце. Работаем на эмоциональном пределе. Это гораздо сложнее, чем в условном театре. Условный спектакль можно и четыре – пять раз в день сыграть, когда тобой овладевает жажда халтуры. А если работать не только техникой, всем существом своим…

Но, повторяю, мы не одиноки! По принципам реалистического театра успешно работают многие. И это дает надежду на победу. Она – за актерами, которые умеют играть больших авторов, в состоянии понять глобальность темы и через себя донести ее до зрителей, подключив их к теме своими нервами. От нерва к нерву, от сердца к сердцу – вот принцип, за которым, по моему убеждению, будущее русского театра.

Таланты в России всегда были и всегда будут. В Америке есть великие драматические авторы – и Юджин О' Нил, и потрясающий Теннеси Уильяме…

В. К. Кстати, ваш автор, Татьяна Васильевна! «Кошку на раскаленной крыше» невозможно забыть.

Т. Д. Хотелось бы посмотреть, как американские актеры играют Юджина О' Нила и Теннеси Уильямса. Мне говорят: ничего этого ты не увидишь, потому что их там не играют. И хотя меня каждый год приглашают в Америку, и я благодарна за приглашения, но – не еду.

Если даже в мире все забудут, что есть такое чудо – под названием «драматический театр», то России это не грозит. У нас эмоциональная память дольше, страдания больше, искусство выше. Так было и есть.

Если говорить об укреплении веры в смысл жизни, то следующим после церкви идет у нас именно драматический театр. И он никогда не кончится.

Февраль 1998 г.

Имя и честь театра

НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА ЮРИЙ СОЛОМИН

Юрию Соломину, одному из талантливейших воспитанников школы Малого театра, на рубеже веков выпало стать в полном смысле спасителем «Дома Островского» от разрушительных атак на него со всех сторон.

Приняв должность художественного руководителя Малого в самое трудное время, Юрий Мефодъевич вместе с народным артистом СССР Виктором Ивановичем Коршуновым, директором театра, сумел отбить все попытки сделать из гордости русской сцены нечто совсем другое. Болит у него душа и за русский театр в целом…

Виктор Кожемяко. В начале года состоялся всероссийский, как это было названо, форум «Театр. Время перемен». Я видел вас на телеэкране в ходе форума, вас спрашивали о вашем впечатлении, и я понял из короткого вашего высказывания, что вы не особенно оптимистично настроены по поводу «времени перемен» для отечественного театра. Не могли бы несколько подробнее поговорить об этом?

Юрий Соломин. Когда проводятся форумы или какие-то съезды под лозунгом типа «Театр. Время перемен», то я в это не очень верю. Потому что театр – живой организм, неразрывно связанный со всей окружающей жизнью. И время перемен, если уж об этом говорить, оно касается всех. А тут, когда такое кидают, по-моему, вкладывают нечто другое и больше формальное. И все-таки, почему он живой? Потому что вся актерская наша профессия, а стало быть, и театр сотканы из живых связей с людьми, из живых мыслей, которые волнуют нас ежесекундно, из того биения сердца, которое связывает людей, находящихся в одном помещении. Ведь мы в зрительном зале со зрителями находимся в одном помещении, нас разделяет лишь узенькая полосочка света рампы, а так как бы нечто одно целое. Одно бьющееся сердце, одни бьющиеся мысли, одни слезы, которые возникают в зрительном зале, – то по ту сторону рампы, то по эту. Аплодисменты, смех… Потому я и говорю, что время перемен, которое касается нашей жизни, вообще всех нас, существующих, окружающих, всей жизни вокруг нас, – оно касается и тех людей, которые наполняют зрительный зал – и справа от рампы, и слева. У нас одни проблемы, у нас одни чувства, у нас одна боль и одна радость. Я бы сказал так: мы настолько близко стоим к зрителю, к народу, настолько близко мы с ними соприкасаемся всеми нашими нервными окончаниями, можно сказать, что нам не надо самих себя искусственно выделять в особую какую-то статью. Мы особые уже тем, что имеем возможность говорить от лица миллионов людей то, что их волнует. Пожалуй, даже ни один депутат не имеет такой возможности, хотя у них свои округа есть. На мой взгляд, как никто другой, мы выражаем те чувства и выступаем от имени тех миллионов людей, которые доверяют нам и как профессионалам, и, наверное, как людям, потому что некоторые из нашего брата-актера ведь становятся символами того или иного времени.

В. К. То, что вы стали символом, – безусловно. Это я уже от себя говорю.

Ю. С. Мне трудно так говорить, но я бы мог назвать символом определенного времени, скажем, Мордюкову. Это очень талантливая актриса, мы даже приглашали ее когда-то в наш театр, и жаль, что она отказалась, поскольку, дескать, никогда не играла на сцене. А разве не стал символом своего времени Вячеслав Тихонов? Я многих мог бы назвать…

В. К. И в вашем театре такие есть тоже. Если взять из другого времени, то артисты-символы Евгений Самойлов, Николай Анненков, который столетие свое скоро отметит…

Ю. С. Мне как бы неудобно называть моих коллег по сцене Малого театра, но я скажу, что каждый театр, даже из провинциальных, небольших, имеет свой символ. То есть в каждом есть артист, которому по-особому верят, на которого ходят… Я бы так сказал: артист, на которого ходят, – это артист, которому верят.

Вот почему не надо нам выгораживать себя в какую-то отдельную касту. Сейчас мы знаем, что в нашей стране очень многие страдают, экономически страдают, все это мы прекрасно понимаем. И большинство театров, особенно провинциальные театры, актеры, испытывают те же самые тяготы, те же самые страдания, что и окружающие их люди. Вот почему я говорю, что они не могут выражать других каких-то чувств и эмоций. Потому что они живут в одном доме, ездят в одном транспорте, у них одна боль. Смотрят одну и ту же телепрограмму… То есть это та боль, которая существует сегодня у большинства наших людей.