Спецназ. Любите нас, пока мы живы - Виталий Носков

В суточном наряде по охране больницы Алексей стоял в гражданской одежде. Из-за отсутствия милицейской формы, как стажер, он чувствовал себя не совсем уютно и держался поближе к Павлу Ромащенко — сержанту со стажем, одетому в камуфляж, с пистолетом Макарова в потаенном кармане.

Ромащенко, отслуживший срочную службу в войсках КГБ, понимал, что с одним ПМ больницу на пятьсот коек не защитишь, знал он и то, что для мусульман больница — место почти священное: ни один похититель людей или дебошир сюда носа не сунет, иначе покроет свою фамилию позором на веки.

Находясь в больнице, видя, как беспомощны люди в хирургическом отделении, как возвышенно спокойны в родильном доме юные матери, Павел, Александр и Алексей не представляли возможность теракта, равного Буденновскому. Весь мир тогда осудил кровавый рейд Шамиля Басаева. Но Саша Детистов все же спросил старшего наряда Ромащенко:

— А если снова рискнут? Они же отмороженные — эти басаевцы, дудаевцы. По зэковским законам живут. Опознаватель «свойчужой» включат и на больницу. Чечен попадется — проходи, дорогой! Русский — под нож его!

На что Павел Ромащенко ответил:

— У меня в ПМ восемь ангелов со стальным сердечником. Значит, восемь раз помогу Аллаху убрать недостойных жить.

Русские парни в Дагестане умели при случае изложить свои мысли по-восточному метафорично. Сержант знал, что все внимание силовых структур, оберегавших город, сейчас направлено на административную границу с Чечней, горотдел тоже выделил людей в это опасное место службы.

Граница с Чечней шла как по суше, так и по Тереку — многоводному весной. Зимой же в отдельных квадратах он становился мелким, легко проходимым. Павел горько улыбался, когда видел или слышал обывателей, предлагавших окружить Чечню забором из колючей проволоки и тогда, дескать, войне конец: раковая опухоль сепаратизма и бандитизма сама — собой рассосется. Спокойный, доброжелательный Павел носил в себе обострённое чувство справедливости, умел принять решение даже во вред себе. Он был проверен армией, нелегкой работой в кочегарке, где до службы в милиции трудился вместе с отцом. Однажды он пошутил с сестрой, и она твердо запомнила — брат говорил о своем желании стать генералом. Кизлярскиё парни, дипломатичный народ, совмещали в себе суровую стойкость терских казаков, вежливую обходительность, напористость дагестанцев.

Павел Ромащенко был женат, но семейная жизнь не ладилась. Ходя по ночным, гулким коридорам больницы, чувствуя у сердца величественную тяжесть пистолета Макарова, Павел не позволял себе захлебнуться в личном.

Чеченские полевые командиры считали дагестанский Кизляр русским городом. Держа свою историческую память в постоянном напряжении, им не надо было агентурных донесений — каков процент русских, аварцев, даргинцев, лезгин в руководстве города и района. Самым важным для них было то, что испокон веков чеченцы считали Кизляр русской военной крепостью… В середине 19-го века он был форпостом российского владычества на Северном Кавказе. Кизляр атаковал Шейх-Мансур, но был отбит русскими пушкарями, регулярной конницей, казаками и пехотой. С падением советской власти в 1991 году те, кто был рядом с Дудаевым, только и делали, что старательно переписывали историю. Идя по стопам своих предшественников Дудаев, Яндарбиев, Масхадов, Басаев, Гелаев видели особый магический смысл в том, чтобы повоевать там, где что-то не удалось знаменитым абрекам, где чеченцы не взяли верх. В тайных планах Дудаева было распространение своего могущества все дальше и дальше: на Дагестан, Кабарду, Карачаево-Черкесию, Калмыкию, Татарстан, Башкирию. Россия слабла в арифметической прогрессии с ослаблением здоровья своего Президента, и надо было, не теряя время, изматывать её испытанными в партизанских войнах приемами: даже медведь спасается бегством от разъяренного пчелиного роя.

Президент Ичкерии считал свой народ нацией, рожденной повелевать. Он не верил, что вдоль границ с Чечней есть мирные города, населению которых война в Ичкерии так же обременительно — ненавистна. Имеющий военное образование Дудаев, исходя из боевого здравого смысла, называл все кавказские города вдоль границ его республики тыловыми базами российской группировки, развернутой в Чечне. Ему не нравилось, что в тихом и по чеченским меркам богатом Кизляре ничего важного в пользу Ичкерии не происходит.

Всю обстановку вокруг Чечни надо было вздыбить. Оставаясь наедине с собой, Дудаев не раз благодарил судьбу, что никому, кроме чеченцев, внутренний смысл жизни Ичкерии неподвластен для осмысления. Ошибкой, облегчившей путь Джохара Дудаева к власти, было, что его враги и доброжелатели примерялись к нему, изучали и видели его перспективу с позиций европейской демократии. Тайны чеченского Адата, как были, так и остались секретом для крестоносцев — друзей ли врагов. На поле битвы за создание Всемирного Исламского Халифата можно было манипулировать европейскими демократическими идеями и законами, как поверженными полками.

В главной книге крестоносцев — Библии, которую Дудаев читал, говорилось: «Сначала было слово, и слово было Богом». Генерал Джохар Дудаев стал мастером на этом поле битвы. Чеченцам во вред своим врагам он позволял любые преступления и умел объяснить это столь новаторски-изощренно, что западные журналисты уходили с пресс-конференций чеченского президента максимально удовлетворенными, пиша о чеченских боевиках, как о расшалившихся школьниках или рыцарях без страха и упрека, стоящих на передовых позициях в борьбе с ненавистной западу Российской империей.

В своих мысленных переживаниях мама сержанта Ромащенко Анна Ивановна, больная астмой, не обращалась ни к Президенту Ельцину, ни к Президенту Дудаеву. Она уже давно научилась не обращать на них никакого внимания, считая их телевизионные мелькания способом защиты от людской критики. Чем хуже шли дела в государстве, тем чаще Бориса Ельцина показывали. Джохар Дудаев тоже часто выступал по чеченскому телевидению: топорщил усы-иголочки и угрожал не только России, но и всему миру, «равнодушному к проливаемой чеченцами крови».

В ночь с 8-го на 9-е января сон Анны Ивановны был полон забот о семье. Засыпая, она чувствовала, как копятся под веками слезы. Паша снова ушел от жены и, не желая расстраивать мать, сначала две ночи прожил у друзей, а летом он даже переночевал на скамейке перед пятиэтажкой матери, зная, что любая неприятность может спровоцировать у нее астматический приступ. Павлу было страшно все чаще и чаще видеть, как беспомощно задыхается мать, как она мертвенно бледнеет, черты лица заостряются… Он старался оградить ее от знания, как несладко складывается его внутренняя жизнь, его любовь, как и у многих его товарищей раздавленная невозможностью высокой зарплаты, большой квартиры, неспособностью Павла отвезти жену на курорт, даже поездка в рядовой милицейский Дом отдыха социальным статусом сержанта Ромащенко не предусматривалась.

Все это раздражало его молодую жену, тещу… Им хотелось жить сейчас, в январе 1996 года, а не потом. Попытки объяснить своей красивой и, в общем-то, хорошей девчонке, что у него стабильная работа, на которой можно расти, и он, Павел, занят самым мужским делом на свете — охраняет покой и достоинство людей — вся эта информация встречалась женой и тёщей с большим осуждением, выражение их лиц было тускло-похожим: дескать, мы твоя Россия. Давай обеспечивай!

Последний скандал сильно порезал ему сердце. И он снова ушел в дом матери, где было твердое осознавание, что смысл жизни не в тотальном стремлении к роскоши, приобретательстве, а в дружбе, уважении друг к другу, в способности помочь, теплоте и любви, какую не купишь за деньги, не завоюешь достатком.

«Конечно, — думал Павел, стоя у окна на втором этаже кизлярской больницы, — Живи мы в Москве, собрались бы и чтобы не дуться друг на друга, пошли бы в театр и, посмотрев на чужую жизнь, окунувшись в неё, может, научились тому, чего не знаем».

Пистолет в потайном кармане под левой подмышкой холодил сердце. Новый день, способный принести перемены к лучшему, наступать не спешил.

До начала боевых действий в Чечне, Кизляр был городом, где миролюбие почиталось, как высшая мудрость. В нем не было моды на агрессивность, национализм. Культура межнациональных отношений испытывалась каждый день — на базарах, в школах, на улицах. Люди добрососедствовали, никого не шокировало, когда дагестанец брал в жены казачку. Дагестанцы были хорошими мужьями: все заработанное несли в семьи.

Кизляр был городом, где люди стремились построить свой дом, иметь фазенду. Здесь можно было насладиться скромной семейной жизнью. Плодородная земля одаривала хорошими урожаями, Каспий и Терек питали рыбой.