Русская Вандея - Иван Калинин

Сфабрикованное воззвание Азина к красноармейцам напечатали во множестве экземпляров и очень усердно развешивали в более видных пунктах, перед сдачей их неприятелю.

Авось подействует и вызовет «внутренний взрыв», о котором все время мечтали эс-эры!

Они очень ловко спекульнули именем злополучного начдива, в действительности, очень быстро расстрелянного вскоре же после пленения. Мертвец ведь не мог опровергнуть того, что ему приписывали.

27 февраля южно-русское правительство объявило программу своих работ. Фронт в это время совсем приблизился к Екатеринодару. Красные части перешли речку Челбас. Сидорин попытался последний раз толкнуть свои войска в бой, сосредоточил большие массы конницы против красных, — и в результате едва сам не попал в плен. Донцы тоже утратили боеспособность и могли двигаться по инерции только в одном направлении — назад!

Шкуро, не сумевший увлечь своих родных кубанцев на борьбу, 17 февраля получил от Деникина задание формировать партизанские отряды. Народ не хотел воевать. Как всегда, последнюю надежду возлагали на партизан.

Но и Шкуро ничего не мог сделать. Кто хотел грабить, предпочитал итти не к «волкам», которых иногда гоняли в бой, а к шайкам зеленых.

Ген. Улагай принял командование кубанской «армией», т. е. разогнанным у Белой Глины сбродом, который в панике утекал в Усть-Лабу, чтобы поскорее перебраться через Кубань и драпать через горы на побережье. Единственное боевое распоряжение нового командарма заключалось в приказе своему поезду возможно скорее выбираться в Екатеринодар, подальше от своей армии.

Ловкий предприниматель, полк. М.Н. Гнилорыбов, тоже «формировал», т. е. получил деньги на формирование «отряда Верховного Круга».

Южно-русский белый стан явно заканчивал свое существование. Но, умирая, оставался верен себе: политиканствовал до конца.

1 марта, за два дня до сдачи Екатеринодара, открылась 4-я сессия Краевой (Чрезвычайной) Рады!

Добрых две трети кубанской земли уже находились в руках врага. Съехалось лишь сто четырнадцать депутатов, менее половины. Но говорильный зуд был так велик, что и эта горсть признала себя правомочным законодательным органом и начала работать языком. Катастрофическое положение мало трогало этих людей, не допускавших даже мысли, чтобы кто-нибудь когда-нибудь заткнул им навсегда глотки.

— Наблюдаемое сейчас движение на улицах Екатеринодара является стихийным отливом, — радовал Раду вновь избранный глава правительства В. Н. Иванис. — Но достаточно одного толчка на фронте, чтобы большевистский фронт, остающийся уже несколько дней без перемен, покатился обратно. Кубанское правительство, если ему придется покинуть Екатеринодар, не уйдет в такие места, откуда бы оно не могло поддерживать связи с населением. Правительство пойдет навстречу фронту.

На 2-е марта Рада назначила пленарное заседание, но в этот день, вместо разговоров, пришлось укладывать пожитки.

Страдавшая запойной болтовней «цитатель народоправства» «проговорила» и свою столицу, и свою эфемерную государственность.

XXVII

В ЗЕЛЕНОМ КОЛЬЦЕ

Ничего нет ужаснее, как крик: — «Спасайся, кто может!»

Он окончательно заглушает здравый смысл, убивает все человеческие чувства, превращает людское общество в дикое звериное стадо.

23 марта этот крик пронесся по Екатеринодару. — За Кубань! — отозвалось эхо.

Десятки тысяч людей и десятки тысяч всяких экипажей, от изящных колясок до архаических калмыцких кибиток, устремились к заветному мосту.

Уже целую неделю перед тем обозы переправлялись через реку в большем или меньшем порядке. Теперь здесь возникла свалка.

Кубань раздулась от дождей, ливших в последние дни, и никого не пропускала через себя иначе, как по железнодорожному мосту.

4 марта в городе поднялись местные большевики и обстреляли переправу. Отступающие казачьи части даже не отстреливались, занятые разгромом винного склада на окраине Екатеринодара.

Самые трагические сцены разыгрались возле моста, когда распространилось известие, что больше никого не пропустят.

Одни бросались в воду и тонули. Другие, как безумные, все-таки лезли на мост, рассчитывая как-нибудь перебраться пешком. Офицеры, ехавшие с семьями, выскакивали из телег и, проклинаемые женами, не взирая на плач детей, кидались в кучу, рвавшуюся через мост.

Стоны, рев, проклятия…

Грянул взрыв.

Между правым и левым берегами разверзлась пропасть, разделившая человеческое стадо пополам. Для одних кончились скитания по Кубани; дальнейшая судьба их в руках победителя. Для других опять скорбный путь, голодный, мучительный, в беспросветную даль.

В Георгие-Афипской, в пятнадцати верстах от р. Кубани, столпились верхи всевеликого.

Кубанская армия, т. е. банды кубанцев, не разбежавшихся по домам, перейдя в Усть-Лабинской Кубань, направилась горами к Туапсе, почти никем не преследуемая. На соединение со своим воинством поспешило и кубанское правительство, думавшее искать помощи у Грузии. Один только опереточный кубанский командарм ген. Улагай попал со своим поездом в гущу донцов.

Река Кубань задержала наступление красных лишь на несколько дней.

Деникину было бы в пору позаботиться о постепенной эвакуации своего бродячего государства в Крым, за границу или в Грузию, если только он не хотел сдаваться на милость победителя.

На деле вышло по-иному.

Деникин, плюнув на все, распорядился заготовить в Новороссийске пароходы только для корпуса Кутепова и для «единонеделимцев». Этих было не так уж много по сравнению с всевеликим.

Донские политические деятели еще чесали языки в Георгие-Афипской. Так как Верховный Круг перед самым бегством высказал недоверие Деникину, то донские «хузяева» считали, что не следует итти туда, куда повезут добровольцев, а надо двигаться за кубанцами, пробиваться в Грузию. Ведь это демократическое государство; когда-то окраина России, а теперь самостоятельная, меньшевистская республика. Она пособит демократам-казакам набраться силы и снова, после передышки, двинуться на добывание своих казачьих вольностей либо с помощью пушек, либо с помощью авторитета Лиги Наций.

Крым, напротив, пугал казачьих политиков. Сейчас там хозяйничал Слащев, двойник ген. Покровского. Только одна орловская история в Крыму несколько обнадеживала демократов. Вот что там случилось, по словам «Вестника Верховного Круга».

В то время, как Перекоп защищала горсть храбрецов, штабы пухли от укрывшихся в них дезертиров. Ген. Слащев отдал приказ об очистке тыловых учреждений и о борьбе с тыловой разрухой. Но принятые меры не дали должных результатов.

На фронт вместо здоровых комиссий направляли офицеров — инвалидов.

На ст. Джанкой ген. Слащев вышел к присланным из тыла офицерам и резко спросил:

— Что это за сволочь ко мне прислали?

Возмущенные офицеры заявили, что большинство из них ветераны германской войны, георгиевские кавалеры, и что подобная форма обращения недопустима. Слащев извинился и отдал распоряжение об отправке прибывших офицеров в госпиталя.

В это время были получены сведения о сдаче Одессы и о казнокрадстве высших начальствующих лиц. Среди крымских офицеров, недовольных Слащевым, началось брожение. В Симферополе возникла обер-офицерская организация, во главе с командиром 1-го Крымского добровольческого полка капитаном Орловым. Последний издал следующий приказ:

«Исполняя долг перед нашей измученной родиной и приказы командира корпуса о водворении порядка в тылу, я признал необходимым произвести аресты лиц командного состава гарнизона г. Симферополя, систематически разлагавшего тыл. Создавая армию порядка, приглашаю всех к честной, объединенной работе на общую пользу».

Вслед за тем, дабы прекратить безнаказанный грабеж высшими начальниками казенных денег и приобретение ими валюты, Орлов распорядился, чтобы банки и казначейства не выдавали частным лицам свыше 10000 руб. и учреждениям свыше 50000 руб.

Адмиралы, генералы и прочие воры всполошились. Они обрисовали Слащеву Орлова как большевика. Тщетно герцог Лейхтенбергский, служивший в полку Орлова, доказывал, что обер-офицерское движение есть естественный протест офицерских низов против потерявшего стыд и совесть генералитета. Слащев все-таки приказал схватить Орлова и повесить вместе с членами его семьи без суда и следствия.

Ген. Май-Маевский, пропивший Харьков, двинулся против Орлова из Севастополя и победителем вступил в Симферополь. Орлов ушел со своим отрядом в Ялту и Алушту. Завязались переговоры. Мятежник требовал удаления генерала Шиллинга, адм. Бубнова, Ненюкова и других казнокрадов.

В это время (в феврале) к берегам Крыма выехал со своими бандитами ген. Покровский. Безработный кондотьер предложил крымским генералам выловить мятежного капитана. Но, едва он высадился в Ялте, Орлов арестовал его, не причинив, впрочем, никакого вреда генералу-от-виселиц.