Творения, том 12, книга 1 - Иоанн Златоуст

БЕСЕДА 5

Беседа его же, сказанная в храме святой Ирины, касательно усердия присутствующих и нерадения отсутствующих, и относительно псалмопения; также о том, что для женщин природа нисколько не служить препятствием в стремлении к добродетели.

1. Как приятно чтение Писания - приятнее всякого луга, усладительнее сада, и особенно, когда с чтением соединяется разумение! Луг, красота цветов, зелень дерев, роза, плющ и мирт услаждают зрение, но, по прошествии немногих дней, вянут. А чтение Писания окружает дух стеною, очищает совесть, изгоняет низкие страсти, насаждает добродетель, делает помысл возвышенным, не допускает погружаться в неожиданные обстоятельства дел, ставит выше диавольских стрел, переселяет на самое небо, освобождает душу от уз тела, даёт легкие крылья, - всё хорошее, что кто бы ни назвал, поселяет в душе слушателей. Потому я непрестанно и об отсутствующих скорблю, и ублажаю пришедших, - потому что вы собираете сокровище неистощимое, богатство неисчерпаемое и изобилие без зависти, и отойдёте домой, исполнившись многой радости. Ничто не может доставить столько удовольствия, как чистая совесть; а совесть делается чистою, хотя бы она была отягчена безчисленными грехами, наслаждаясь непрестанным слушанием. Ничего она не прилагает к прежним прегрешениям, но истощает даже то, что есть, и весьма косную душу заставляет браться опять за то же самое дело.

Потому именно приглашаю вашу любовь постоянно об этом говорить отсутствующим, скорее: их привести к общей матери, и сделать участниками духовной прибыли, - потому что это общение доставляет не умаление какое - нибудь, но приумножение. Но, о, власть денег, очень многих из наших братий отлучающая от стада! Ведь ничто иное уводит их отсюда, как тяжкая та болезнь и иногда негасимая, печь; это - владычица, грубее всякой грубости, мучительнее зверя, свирепее демонов, - она кружит теперь на площади, владея своими пленными, давая тяжкие приказания и нимало не дозволяя вздохнуть от гибельных трудов. Но что они будут делать, когда придёт тот страшный день, то неподкупное решение и Судья неумытный, когда завесы небес совлекутся, и сонм ангелов снизойдёт с Судиёю, когда явится всё обнажённым и открытым? Ни красноречие ораторов, ни изобилие денег, ничто другое не будет тогда в силах уничтожить правду. Когда неподкупный и до ясности всё знающий поставит пред Своими глазами самые грехи, как бы начертанные на какой-либо картине, тогда не будет ни царя, ни простеца, ни бедного, ни богатого, ни мудрого, ни неученого, но снимутся все эти личины, и каждый выразит собою зрелище своих дел; невидно будет облечённого в диадему, ни одетого в пурпур; не будет несущегося на колеснице и с тысячью жезлодержцев, с шумом выступающих на площади, - всё это будет удалено, и каждый приведётся обнажённым, с залогом гибели или спасения от своих дел, - каковы окажутся дела каждого, такой понесёт приговор. Много для вас может быть блага, что слушаете эти слова с такою охотою; стон каждого и удар в чело показывают мне плод этих семян. Потому и скорблю об отсутствующих, что, будучи в состоянии насладиться таким попечением, они изобилуют ранами и постоянными струпами, и не знают даже, что болеют, - почему их и трудно сделать здоровыми. Кто с ними будет беседовать об этом? Сожительницы - жёны? Но у них одна забота - надоедать сожителям о золотых украшениях, одеждах и роскоши и хлопотах по дому. Рабы? Но как, если они не владеют сколько-нибудь свободною речью и сами стараются об одном - об исполнении своей службы? Судьи? Но у них речь не о чем ином, как только об устроении общественных дел. Цари и носящие диадему? Но и у них весь труд, всё старание на счёт власти, могущества и денег. Сами они с собою? Но как (смогут они) не имеющие когда вздохнуть от бремени дел, тратящие на это и ночь и день? Итак, чего не жалче имеющие на себе множество ран, и не приходящие сюда, где они могут научиться тому, что, хотя у них и есть раны, возможно освободиться от них и получить здоровье? Итак, когда они позаботятся о своей душе? Желательно, чтобы постоянно приходящие в церковь, вкушающие духовного учения, и при таком попечении о них, были в силах превзойти и обуздать дурные пожелания и внимательно отнестись к деланию добродетели.

2. Но чтобы, непрестанно обвиняя тех, не лишить вас обычного, мы вот опять предложим вам привычную трапезу, и расскажем вам о пользе самого псалмопения. Вот какой-нибудь псалом соединил различные голоса, и поднялась одна созвучная песнь, все - юноши и старцы, богатые и бедные, жёны и мужья, рабы и свободные начали петь одну мелодию. Если музыкант, соединив с помощью строгого искусства различные струны, делает из многих (струн), остающихся многими, одну, то что удивительного, если сила псалма и духовной песни делает то же самое? Не только именно нас присутствующих, но и скончавшегося она соединяет с живыми, потому что и он, этот блаженный пророк, пел псалом с нами, - хотя впрочем в царских дворцах так не бывает, но облеченный в диaдeмy сидит, а все, даже состоящие в самых больших достоинствах, предстоят молча. А здесь не так, но пророк говорит, и мы все отвечаем, и все вместе вторим; и нельзя здесь видеть ни раба, ни свободного, ни богатого и бедного, ни начальника и простого; всё это неравенство жизни изгнано прочь, и один хор составляется из всех, - здесь большая равноправность, и земля подражает небу. Столько благородства в церкви! И нельзя сказать, что господин славит со многим дерзновением, а раб принуждается к молчанию; или опять - богач пользуется речью, а бедный осуждается на безмолвие; или ещё - муж говорит с полною свободою, а жена стоит молча и безгласно. Все мы, наслаждаясь тою же самою равночестностию, возносим общую жертву, общее приношение; и не имеет этот чего-нибудь больше, чем тот, ни тот больше чем этот, но все в той же самой чести, и различными языками воссылается одна речь к Устроителю вселенной. Различие не в рабе и свободном, не в богатом и бедном, не в жене и муже, но в духе, в усердии и нерадении, в порочности и добродетели. Так я могу называть и бедного богатым, и богатого бедным, и мужа женою, и жену мужем, и мудрого простым, и простого мудрым, не сливая природу вещей, но вводя лучшее, всё упорядочивающее руководство. И как, скажешь, может быть муж женою, и как жена мужем? Не тогда, когда переменяется природа, но - воля. Когда я вижу мужа с золотыми украшениями, с румянами, завивающего волосы, душащегося благовонием, нежащегося в мягком опоясании одежд и в походке, думающего о роскоши, то как я могу назвать такого мужем, если он изменил благородство природы и перелаживает себя на манере женского пола? Если жену, делающую это, Павел не удостаивает считать даже между живыми, но устраняет из хора живущих, поставляет наряду с мертвыми, говоря: "…сластолюбивая заживо умерла" (1 Тим. 5:6), то как муж зачтётся в разряд мужей, делая то, что делая, жена даже жизнь губит? Не указывай ты мне на мужа по плащу, ни по поясу, ни по тому, что он важничает в своём доме, бывает страшен и грозен, но по любомудрию в духе, - когда он сдерживает свои страсти, когда превозмогает болезни души, когда властвует над домом внутри себя, - разумею дом в душе, - и не увлекается нелепыми помыслами; в этом более всего (обнаруживается) муж. А если он думает о пьянстве и похмелье, и день тратит и издерживает на разгул и безчинства, став от страсти мягче всякого воска, - как я могу назвать такого мужем, пленника, купленного раба, уступающего всем страстям, хрупкого, нежащегося, роскошествующего, отвергаемого всеми, не могущего даже встать для состязания? Или вы не знаете, что у нас борьба и состязание не с людьми нам сродными, но с невидимыми силами, полчищами демонов, по божественному Павлу: "…наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной" (Еф. 6:12)?

3. Это - более всего дело мужа. Итак, наряжающийся, но не юнеющий, румянящийся, но не мужающийся, - как он приступит к состязанию? Или как он может назваться мужем, будучи слабее, по состоянию, всякой жены? Потому же самому, как его я не могу назвать мужем, но слабее жены, так и жену, поступающую на подобие мужа - твёрже всякого мужа, если с духовным оружием, одевшись в панцирь правды, возложив на себя шлем спасения, держа наготове щит веры, опоясавшись поясом истины, держа меч духа, она вступает в состязание, - в сиянии от оружия, мыслию будучи выше неба, разсеевая полчища демонов, разрушая власть диавола, пронзая страсти, производя, чаще военных, поражения, не людей, но нелепых помыслов. Жена и муж в телесном отношении разделены, ей определены ткацкий станок, веретено, корзинка (для работы), надзор за домом, пребывание во внутренних покоях и воспитание детей, а мужу - место суда, совещания, площадь, войны, битвы и состязания; но в борьбе за благочестие - общее ристалище, общая борьба; одинаково и жёны вооружаются, и не оставляют подвига, но также строятся в боевой порядок, венчаются, объявляются победительницами, получают за отличия награды, похвалы, венцы, и у них победные знаки блестящи, победы непрерывны и одна следует за другой.