Сочинения в трех томах. Том 1 - Майн Рид

— Кстати, — спросил Генрих, — не можете ли вы мне сказать, почему испанские сооружения были покинуты на произвол судьбы? Мне никогда не приходилось слышать о причине падения этих прекрасных колоний.

— О, — горячо воскликнул Сэгин, — причина коренится в неспособности испанской нации к колонизации! Нужно, чтобы явилось племя настойчивое, не избалованное удобствами и прелестями жизни, способное выдерживать борьбу. А потомки Кор-теца оказываются бессильными перед энергией апахов, навагоев и команчей, когда-то побежденных их славным предком. Посмотрите на испанские владения в Соноре, Чигуагуа — они почти обезлюдели! Посмотрите на Новую Мексику — население ее терпит ежегодные нападения со стороны индейцев. Однако доктор делает мне знак. Правда, мы достаточно наговорились, и я по солнцу вижу, что пора нам в путь. На лошадей — и вперед! Дождя давно не было, и потому можно ехать берегом, а иначе, милый Генрих, пришлось бы горами сделать лишних пятнадцать миль. Держитесь ближе к скалам и следуйте по моим пятам: ваши товарищи знают, что каждый шаг должен быть рассчитан в этих проходах.

Солнце было близко к закату, когда наш маленький отряд добрался до лагеря охотников за черепами. Появление его не вызвало в лагере никакого волнения. Каждый продолжал заниматься своим делом, не оказывая вновь прибывшим никаких особых знаков почтения или уважения.

Генрих устал от продолжительной езды; он разостлал одеяло и сел, прислонившись к дереву; но, несмотря на утомление, не мог сразу заснуть: настолько заняла его новая обстановка. Ему казалось, что он видит перед собой картину, изображающую ночлег разбойников в ущельях Абруццо.

Лагерь был расположен на берегу Дель-Норте на лужайке, обрамленной каштанами, которые высоко поднимались над малорослыми, густо разросшимися пальмовыми деревьями. Плохие палатки шли вперемежку с кожаными индейскими шалашами. Но большинство охотников довольствовалось растянутой на жердях буйволовой шкурой. Далее в чаще можно было разглядеть более сложные сооружения из ветвей, покрытые пальмовыми листьями или тростником, срезанным на берегу реки. От множества тропинок, шедших в лес, поляна казалась перекрестком. В лесу виднелась еще другая зеленая поляна, где на длинных веревках паслись мустанги и мулы. Всюду были разбросаны уздечки, седла и тюки. Перед шалашами и хижинами висели заржавленные сабли, на земле валялось оружие. Вокруг громадных костров из целых горящих деревьев сидели кучками люди, грелись, жарили какой-нибудь кусок на ужин себе. Некоторые заняты были починкой оружия или платья.

Говор этой орды представлял смесь всевозможных языков и наречий. До уха Генриха долетали отрывки французских, английских, испанских и индейских фраз. Это были большею частью грубые возгласы или перебранки. Можно было подумать, что различные нации выслали сюда своих представителей для состязания в ругани.

В этой разношерстной толпе можно было, однако, различить три группы. В каждой из них господствовал какой-нибудь один язык, и замечалось некоторое сходство в одежде. Три человека, беседовавшие неподалеку от Генриха, казались типичными представителями этих групп. Первый был мексиканец; на нем были зеленые бархатные штаны, стянутые у пояса и широкие внизу, с изнанки подбитые черной кожей с вытисненными на ней узорами и обшитые серебряной бахромой. Сапоги были темно-красные с широкими носками, с громадными шпорами, с массой навешенных побрякушек, которые при малейшем движении издавали бряцание. На поясе был красный шелковый шарф; концы его с бахромой висели на левом боку; коричневая суконная куртка охватывала вплотную стан, оставляя открытыми только широкий ворот и вышитую грудь рубашки. На голове была широкополая шляпа из лакированной кожи, украшенная серебряными галунами. На одно плечо был накинут плащ, на другом висела охотничья сумка. Он опирался на штуцер, пояс его был увешен пистолетами, слева висел большой испанский нож, дополнявший вооружение.

Второй из собеседников был англичанин, он тоже стоял, опираясь на свой длинный карабин, и казался очень высокого роста. Он был плотно сложен и олицетворял собой наследственную силу саксонцев. Широкое здоровое лицо наполовину скрывалось за густыми бакенбардами. Цвет лица, по природе светлый, от загара и долгих странствий по морю и по суше сделался совершенно темным. Костюм был вполне местный; каждая часть его носила печать своего происхождения: очевидно, материал был добыт с помощью собственного пороха и пуль. На нем была блуза из замши, сделавшейся мягкой от дыма, панталоны и мокасины из того же материала, только с подошвами из толстой буйволовой кожи. Блуза была подпоясана, наверху она заканчивалась большим отложным воротником. На голове саксонца было нечто вроде чепца из шкуры енота; спереди его украшала мордочка зверька, а сзади — хвост, развевавшийся султаном. Вооружение составляли: мешок из кожи дикой кошки для пуль, ружье длиною в пять футов, кривой нож, тяжелый пистолет. На груди висел мешочек, украшенный колючками дикобраза; в нем находились принадлежности для курения — единственный признак роскоши у саксонца.

Что касается третьего охотника, дружелюбно разговаривавшего с двумя первыми, то не могло быть никакого сомнения, что это индеец.

Покинутый Сэгином и доктором, которые отправились осматривать лагерь, Генрих обратился за разъяснением к Годэ.

— Что это? Пленные индейцы? Но они не связаны и свободно расхаживают по всему лагерю.

— Это союзники, — отвечал канадец, — из племени делаваров и понов.

Забыв всякую усталость, Генрих пошел в ту сторону, где стояли индейские хижины. Итак, он видел перед собой потомков того знаменитого племени, которое первое сразилось с белыми на островах Атлантического океана. Он подходил к ним с чувством и любопытства, и уважения. Одни сидели вокруг огня и курили из своих красных изящно вырезанных трубок, другие важно прохаживались около. Среди них господствовала тишина, резко отличавшая их группу от остальных. Время от времени кто-нибудь задавал вопрос и получал краткий ответ; иногда обмен мыслей происходил с помощью кивка головы, жеста руки; трубки молча переходили от одного к другому.

Генрих, глядя на этих детей пустыни, испытывал чувство более сильное, нежели простое любопытство. Ему приходила на память вся история войн с племенем делаваров. Перед ним были типичные представители этого избранного племени.

Так вот они, потомки свободолюбивых отцов, которые, преследуемые белокожими, лишь с боя уступали каждую пядь земли; все более и более углублялись они внутрь страны, вплоть до самого «кровавого» участка. Бледнолицые не прекращали преследования, а они, не желая ни за что селиться рядом с победителями, должны были пробиваться сквозь своих же собратьев, превосходивших их втрое численностью. Кровавые битвы, измена, нарушенные