Флоренский. Нельзя жить без Бога! - Михаил Александрович Кильдяшов

путь дисциплины мысли и подчинил свои интересы и влечения не своему хотению, а ближайшим практическим нуждам государства, и знаю, что в этом отношении делал нечто полезное». И здесь нет никакого стремления оправдаться, оградить себя от опасности. Всё изложенное — биографические факты, тем более что в той же записке отец Павел прямо говорит, что у него есть свои философские взгляды, не совпадающие с нынешней идеологией, «чуждые всем или почти всем».

8 июня Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило освободить Флоренского из-под стражи и лишить его права проживания в шести городах страны — в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону — сроком на три года: так называемая, «высылка минус шесть». 13 июня Флоренский дал подписку выехать в Нижний Новгород и через месяц, получив приговор на руки, отправился к месту высылки.

«Первые три дня ночевал в канаве», — вспоминал он начало своего нижегородского периода. После удалось найти съёмное жильё — полуподвальную комнату «ниже земли». Постоянно, покрывшись нарывами, болели ноги. Неустроенный быт, невозможность работать в полную силу в отрыве от домашней библиотеки, кабинета, институтской лаборатории. А ведь надо продолжать исследования, писать для «Технической энциклопедии». Но самое мучительное — тревога за семью: младшие болеют, старший Василий выдерживает судьбоносные экзамены в университет, жена, дорогая Аннуля, всё время плачет в разлуке.

Но и теперь отец Павел не ропщет. Гений всюду найдёт единомышленников. В городе действует радиолаборатория М. А. Бонч-Бруевича. Тот всеми силами пытается принять Флоренского на работу, но не успевает оформить пропуск, и в итоге, вопреки расхожим биографическим сведениям, в нижегородской лаборатории отец Павел задействован так и не был.

Ободряли коллеги из ВЭИ. Прислали однажды коллективное письмо: «Шлём Вам привет и горячие пожелания на скорейшее возвращение назад к нам. Работа в Лаборатории идёт, конечно, уменьшенным темпом — не хватает Вашего руководства».

Регулярно писали жена и дети: «Как мы без тебя скучаем, тоскуем и каждую минуту вспоминаем дорогого любимого папу, которого отняли у нас недобрые люди. Тоскливо, как без солнышка, идут дни без тебя. Не радует нас и сад, и хорошая погода, стоявшая эти дни». Нижегородская переписка с семьёй оказалась горькой прелюдией к дальневосточной и соловецкой. Для каждого отец семейства искал слово ободрения, каждому давал наставления.

И всё же ссылка не тюрьма и не лагерь. Отец Павел находил силы любоваться городом, Волгой, Нижегородским кремлём, кремлёвским садом, цветущими липами. На пару дней в конце июля приехали сын Василий и ученик по Академии Сергей Голованенко. А 18 августа — жена и дети: Кирилл, Ольга, Михаил, Мария.

Удалось всем разместиться в съёмном жилье отца. Какое счастье! Снова вместе! Ходили в церковь, много гуляли, купались в Волге, загорали, путешествовали на пароходе. Две недели будто «дачной приятной жизни», «около папы отошли все заботы» — так вспоминала то время Анна Михайловна. Даже думали о переезде в Нижний всей семьёй. Как это ни странно, ссылка оказалась для Флоренского краткосрочной передышкой, в которой он почувствовал себя «свободнее, чем когда бы то ни было».

Уже в первые дни ссылки родные и близкие обратились в Политический Красный Крест (Помполит), где ключевыми фигурами тогда были Горький и его жена Екатерина Павловна Пешкова. В 1920-е годы им удалось многих вызволить из заключения, многим сократить сроки ссылок. Именно от Пешковой в начале сентября Флоренский получил телеграмму: «Приговор отменён. Разрешено свободное проживание». Она первой узнала о том, что 31 августа состоялся пересмотр дела и приговора. Справку об этом из нижегородского ОГПУ Флоренский получил 14 сентября.

На следующий же день он выехал в Москву, и когда добрался, какое-то время жил у Лисева, опасаясь продолжения преследований в Посаде. И в самом деле, в эту пору в доме Флоренских произвели два обыска. Пытались найти оружие и переписку с заграницей, опечатали кабинет.

Возвратился отец Павел уже в совершенно иную атмосферу: интеллигенция в стране была подавлена, запугана, кругом царили подозрительность, разобщённость, доносительство. Один из сотрудников лаборатории материаловедения, прежде уволенный Флоренским за абсолютное профессиональное несоответствие, воспользовавшись ссылкой отца Павла, попытался восстановиться на работе и ради этого всячески клеветал и интриговал. Но авторитет Флоренского оставался по-прежнему велик, и клеветник ничего не добился.

В 1929 году развернулась травля Василия Флоренского. Против него, потратившего немало сил для поступления в университет, была направлена статья в «Комсомольской правде» с подзаголовком «Дополнительный набор для детей… попов»: «Среди принятых оказался сын „спеца“ Флоренского, который по совместительству работает священником». Возникла угроза отчисления. Отец стал отчаянно вызывать удар на себя. Обратился за помощью к партийному руководству Электротехнического института. В официальном заявлении написал, что он — истинная причина травли своего сына, что через сына хотят навредить ему: «Я полагаю, что принеся в жертву современности свои интересы и способности ради работы в области, которая прежде всего сейчас требуется государству (экономика и проч.), советский гражданин может заслуживать доверия и защиты от лиц, которые не хотят даже открыть своё лицо, когда нападают. Иначе самые добрые намерения служить государству останутся неизбежно невыполненными, так как появляется апатия и усталость».

ВЭИ вступился: дали две положительные характеристики Павлу Александровичу Флоренскому, подготовили опровержение статьи в «Комсомольской правде». Свою рекомендацию приложил и «большевик ленинского призыва», редактор «Технической энциклопедии» Мартенс: «Я считаю проф. Флоренского одним из наших крупнейших ученых, которому Советская наука многим обязана и который еще больше даст ей впереди. Крайне важно создать для него нормальную обстановку для его научной работы». Все материалы отправили в партийные органы и в газету. Открытое письмо «Комсомольская правда» так и не опубликовала, но Василия Флоренского отстоять удалось — учёбу он продолжил.

Примерно в это же время стали подвергать сомнению производительность труда и качество работы отдельных лабораторий ВЭИ, куда вернулся отец Павел. Неуёмные газетчики в своих статьях призывали проработать или вовсе сменить руководство. Особенно доставалось лаборатории Флоренского: «самотек и бесконтрольность — вот, что гуляет по лабораториям материаловедения». На этой волне негатива на институтской проходной отца Павла дважды лишали пропуска, якобы за опоздания. Его пытались обвинить в гибели четырёх человек в результате взрыва, произошедшего в ходе лабораторного эксперимента. Свою невиновность Флоренскому удалось доказать с большим трудом.

«Был в ссылке, вернулся на каторгу», — скажет он тогда, изнурённый всем происходящим.

Не избежал он травли и за статьи и книги. Больше других здесь усердствовал Эрнст Кольман. Ушлый человек, всю жизнь остававшийся на плаву, водивший дружбу с виднейшими людьми своего времени, в 1930-е годы фанатичный марксист-ленинист и в точных, и в гуманитарных науках, а в брежневские времена эмигрировавший как «инакомыслящий».

С особым рвением он ополчился на статью Флоренского «Физика на службе математики». Не очень-то вникая в научные идеи, Кольман