Флоренский. Нельзя жить без Бога! - Михаил Александрович Кильдяшов

А семью годами раньше статьи «Физика на службе математики» опубликована статья «Запасы мировой энергии», где Флоренский говорит о Солнце, движении Луны и Земли как о неисчерпаемых источниках энергии. Но главный энергоноситель — атом: «Один грамм радия при полном превращении энергии дает столько же энергии, сколько 250 килограммов угля при горении». Осознавал отец Павел и разрушительность этой силы. Сейчас известно, что в ВЭИ он размышлял в том числе над трансформацией водорода, упоминал в рапортах Главэлектро «секретную работу № 7», осуществляемую на средства военного ведомства.

Детская память дочери Ольги сохранила такой эпизод: «Мы с папой гуляли вдвоём в окрестностях Сергиева Посада. Он начал говорить: „Я мог бы изобрести оружие, которое завоевало бы весь мир, — он сжал кулаки, желваки заходили (так, когда скрипят зубами), — но я не буду этого делать, нет, не буду“. Мне стало смешно, о чём он говорит — папа и оружие несовместимо! — но я не стала возражать, я понимала, что он говорит это себе, а не мне „не буду“».

Проблема ядерного оружия была для Флоренского не только нравственной, но и религиозной: человек посягает на разложение материи, на мир, созданный Богом, на тайну Творения. Это был тяжелейший выбор: на одной чаше — служение Родине, её оборона, на другой — отказ от дерзновенного приближения Апокалипсиса.

Время необратимо, и всё же порой представишь, насколько иным мог быть русский ХХ век с Флоренским, шагнувшим в его вторую половину. Великая Отечественная война могла бы закончиться гораздо раньше: как пригодился бы гений отца Павла советским военным конструкторам. Человек прорвался бы в космос раньше и дальше, на Марсе бы, действительно, уже «яблони цвели», будь рядом с Королёвым и Гагариным Флоренский.

Его ум сам по себе был оружием, которое отец Павел сохранил как духовный меч. Посягнуть на этот ум, обратить его в свою личную пользу порывались многие. К этому мечу присматривались, им хотели вооружиться те, в чьих руках был властный жезл. С ними Флоренский встречался на заседаниях ВСНХ и в лабораториях ВЭИ.

Мифами окутаны отношения Флоренского с Троцким. Нередко степень их знакомства слишком преувеличена. Неясны причины, неведомы подробности возможных встреч. Одни эпизоды — свидетельства из первых уст, иные — рассказы о рассказах, воспоминания о воспоминаниях. Факты и легенды порой дополняют друг друга, порой противоречат друг другу. В тумане истории отчётливо виднеется лишь один достоверный эпизод.

…Троцкий в лаборатории Флоренского. Приглашает выступить на конференции:

— Только не в этом костюме, — указывает на подрясник.

— Я сана с себя не снимал — не могу в штатском, — отвечает отец Павел.

— Да… Ну тогда можно в этом костюме.

Сложно судить о том, насколько эти призрачные контакты повлияли на дальнейшую судьбу отца Павла. Тем более что в ту пору Троцкий уже был смещён со всех ключевых постов. Ни оказать серьёзного покровительства, ни инициировать жёсткого притеснения он уже не мог. Хотя времена для Флоренского вскоре наступили суровые.

Был в ссылке, вернулся на каторгу

Работа в электротехническом институте, сопричастность ГОЭЛРО и ВСНХ стали для Флоренского на какое-то время «охранной грамотой», советской «осанной». Но за этим всё же последовали свои «страсти».

1928 год ознаменовал смену политических вех: отношение к «бывшим» в стране заметно ужесточилось, и те, кто после Революции устремился под спасительный покров Преподобного, стали выгодным объектом гонений для неистребимой породы властных карьеристов. В своём «головокружении от успехов» к десятилетию Октября выслужливые партийцы и газетчики обнаружили целое «гнездо черносотенцев под Москвой». «Ископаемые образчики», «рассадник мракобесия», — писали тогда посадские газеты о городе и неугодных его жителях; «гнездом дармоедов и паразитов» называли Лавру. «Бывшим» в подобных статьях приписывались несуществующие должности и мнимые злодеяния.

Катализатором так называемого «сергиево-посадского дела» стал загадочный выстрел в окно заведующего агитпропом уездного комитета ВКП(б). Над головой агитатора, занятого в вечерний час чтением, просвистела вражеская пуля, потревожив его домашний покой. Жертва нападения чудом уцелела, но возмездие для стрелка должно было быть неотвратимо.

В город не замедлил приехать представитель московской прокуратуры, и хоть стрелявшего в итоге так и не нашли, все нити, безусловно, вели к «черносотенцам». При этом местным жителям было хорошо известно, что атакованный агитатор зарекомендовал себя как большой охотник до женского пола, и вполне возможно, что стрелял либо чей-то «осчастливленный» муж, либо лишившаяся терпения жена агитатора. Возможно, что выстрел и вовсе стал провокацией.

Но как бы там ни было, всё случившееся послужило стремительной раскрутке «посадского дела». Участились доносы, усилилось «очищение от „бывших“», ужесточилась антирелигиозная пропаганда.

В череде разоблачительных газетных публикаций Флоренский был впервые упомянут в связи с книгой «Амвросий Оптинский, резчик XV века», написанной совместно с Олсуфьевым в пору работы в Комиссии по сохранению наследия Лавры. Книга была «разоблачена» в статье как религиозная пропаганда, массово распространяемая под маркой государственного учреждения, авторы этого «псевдонаучного» труда охарактеризованы как «ловкие нахалы», что «состоят в связи с господом богом», а непосредственно Флоренский назван «знатной птицей с хорошим черносотенным стажем и черносотенной головой».

В мае 1928 года Посад пережил три дня и три ночи массовых арестов, санкционированных тогдашним зампредом ОГПУ Ягодой. Компетентные органы задержали порядка ста пятидесяти человек, восемьдесят из которых были в результате осуждены. Среди них оказались церковные старосты, монахи, зажиточные крестьяне, торговцы и производственники, порождённые НЭПом, бывшие дворяне, царские офицеры, служащие. Из особо близких Флоренскому — профессор МДА С. С. Глаголев, охранитель лаврской ризницы иеромонах Диомид (Егоров), хранительница Абрамцева Александра Саввишна Мамонтова. Олсуфьеву удалось избежать ареста благодаря командировке, а затем отъезду из Посада. То есть не столько были важны тогда конкретные личности, сколько число арестованных, и если человек во время непосредственных обысков и задержаний оказывался вне юридической зоны действия посадских органов, то специального розыска никто не организовывал. В этой связи ещё более странен арест Флоренского, ведь он в тот период как работник электротехнического института должен был курироваться московскими органами.

21 мая, после обыска в доме, отца Павла задержали. Ночь он провёл в местной пересыльной тюрьме. В восемь утра арестованных посадили в несколько вагонов и отправили в Москву. Затем Ярославский вокзал. «Чёрные воронки». Бутырка — через двадцать два года после ареста за проповедь «Вопль крови». В тюрьме Флоренский просидел с 22 мая по 8 июня. Не падал духом, поддерживал ближних, непрестанно молился, даже там носил подрясник.

Сохранилась объяснительная записка отца Павла к допросу, где он воспринимает своё задержание и заключение как ошибку, уверяя, что никогда не вёл антисоветской пропаганды, не имел связи с эмигрантами, а напротив, трудился на благо Отечества как физик, был постоянно занят: «Совершенно сознательно я встал на