Корона для миледи - Патриция Брейсвелл

Он наклонился вперед, спрятав лицо в ладонях. Вина за все лежала не на королеве, а на Свене, короле Дании. И вместе со Свеном — на Этельреде, короле Англии, из-за кровавой бойни, которую он учинил в прошлом ноябре и которая привела викингов к берегам Англии. Ричард, брат Эммы, также сыграл в этом свою роль, искусно уклоняясь от своих союзнических обязательств. Время его поездки к южным границам, открывшей путь датскому флоту в его северные порты, безусловно, было выбрано не случайно. В сравнении с деяниями столь могущественных игроков роль Эммы в этой трагедии не имела большого значения.

Открыв глаза, Эмма услышала пение птиц. Она поморгала. Ночной кошмар, в котором были Свен и Эксетер, кровь и ужас, был так правдоподобен, но все же вот она, в целости и сохранности, в Англии, в теплой постели, в комнате, привычно пахнущей горящими в очаге дровами.

Она поискала глазами Этельстана и увидела его рядом, с лицом, спрятанным в ладонях, как будто он молился. Она вспомнила прошедшую ночь, как он пытался ее утешить, а она на него злилась. Такая ярость была бы к лицу мужчине. Мужчина может дать выход своей злости в свирепости, может швырять вещи, драться, даже убить своего неприятеля. Однако леди и в особенности королева всегда должна оставаться невозмутимой. Королева обязана превращать свое чувство вины в молитву, а свою злость сосредоточить на острие иглы для вышивания. Той ночью она была далека от такого поведения. Как этот человек, которого она любит, посмотрит на нее после того, как она на него набрасывалась, словно умалишенная? И простит ли он и все другие ей ту катастрофу, которая постигла Эксетер по ее вине? Она почувствовала, как слезы снова наполняют глаза при этой мысли, но она сразу же их вытерла. Сегодня она будет держать себя в руках. Сегодня она снова будет королевой.

— Милорд, — сказала она, садясь на постели.

Подняв голову, он опустился на колено возле кровати.

— Как себя чувствует моя королева? — прошептал он и, потянувшись, взял ее руку.

Она ощутила тепло его грубой ладони, когда он поднес ее пальцы к губам и поцеловал. Это легчайшее прикосновение влажных губ к ее тонкой коже сказало ей, что, с чем бы ей не пришлось столкнуться вне этих стен, здесь она прощена.

— Я снова стала собой, — уверила она его. — Но, боже мой, как бы я хотела вернуться в прошлое и по-другому прожить вчерашний день! Все было бы иначе.

Этельстан сел на кровать, сжимая ее ладонь.

— Даже если бы вы и могли это сделать, — сказал он, пристально глядя ей в глаза, — неизвестно еще, было бы сейчас лучше. Возможно, что нет. Свен Вилобородый — грозный противник. То, что произошло вчера, — скорее всего, один из множества планов, которые он заготовил для нападения на Эксетер и захвата королевы. Никто не скажет наверняка, как бы все обернулось, если бы вы, или я, или Хью, или любой другой из вашего окружения действовал бы иначе. Будьте благодарны, как благодарен я, что вы невредимы, вы здесь, а не в трюме корабля-дракона Свена.

Эмма взглянула на него с удивлением. То, что он отказывался возложить на нее хоть какую-то вину, для нее явилось почти чудом. Но, даже изумляясь великодушию его слов, она не могла не содрогнуться, вспомнив, какой опасности он подвергал себя вчера вечером. Знал бы Свен, что в его руках была не только королева Этельреда, но и старший этелинг…

— Милорд, — сказала она, — я благодарна вам за спасение моей жизни, и я благодарна Богу, что он направлял вас и хранил. И вы правы в том, что все могло закончиться гораздо хуже. Если бы вас захватили, или ранили, или убили…

Он коснулся кончиками пальцев ее губ.

— Давайте порадуемся тому, что есть, и не будем понапрасну сокрушаться о тех бедах, которые могли бы произойти, но не произошли.

Эмма покачала головой.

— Это легче сделать, когда не о чем сожалеть.

— Сожаления бесплодны, Эмма. Они всегда держат в прошлом. Но лучше смотреть в будущее, пытаться изменить то, что можно исправить, чем оплакивать то, что изменить уже нельзя.

Она задумалась над словами Этельстана, рассматривая его лицо: широкие скулы, волевой квадратный подбородок со светлой, коротко остриженной бородой, голубые глаза, которые сейчас глядели на нее, не мигая.

Хотя это было лицо молодого человека, в его твердом взгляде читался острый, как бритва, ум.

— Ваш взор всегда обращен в будущее, — сказала она ему. — Похоже, в последние месяцы вы обрели особый дар предвидения. Вы знали, что будет делать Свен, и приняли меры, чтобы помешать ему осуществить свои планы. Если бы только ваш отец прислушался к вам, если бы я только… — Она запнулась. — Ах, я опять принялась сожалеть о прошедшем. Это потому, наверное, что я не хочу думать о своем будущем.

Связанная с человеком, которого она не могла любить, которому не могла даже доверять, в своем будущем она могла прозреть лишь неудовлетворенность и печаль.

— Чего вам бояться в будущем, миледи? — спросил он, и его голос, потеряв теплоту, стал твердым. — Вашему положению королевы ничего не грозит. Вы вернетесь к двору короля, в его постель, и родите ему детей, как и подобает королеве.

Эмма слышала горечь в его словах, и ее сердце сжалось. Этот человек, который ей ничем не обязан, рисковал всем — своей жизнью, своей честью ради нее. Как же она могла это оставить без ответа? Разве она не может ради него набраться смелости и сказать правду хотя бы сейчас?

Он бы ушел, но она схватила его за руку и, соскользнув с кровати, встала перед ним.

— А вы и вправду думаете, что я желаю того будущего, которое вы описали? — спросила она. — Вы думаете, я не отбросила бы корону прочь от себя, если бы этим я могла, сохранив свою честь, получить в свои руки нечто такое, что мне дороже всего на свете?

Эмма ощутила, как непрошенные слезы наполняют ее глаза, но ей уже было все равно. Сейчас в ней говорила не королева, а женщина.

— Вы думаете, я не просыпаюсь по ночам, изнемогая от желания того, что мне никогда не будет позволено? Каждый новый день я начинаю, проклиная судьбу за то, что связала меня с отцом, но не с сыном!

Наконец она сказала это вслух, произнесла то, чего нельзя было произносить. Но она не жалела о сказанном, чего бы это ей ни стоило. На лице Этельстана отразилась неуверенность, как будто он ожидал, что сейчас она откажется от своих слов. Но Эмма лишь глядела на него полными слез глазами, и он неистово привлек ее к себе. Она упала в его объятия, как обученный сокол бросается на приманку, не думая ни о прошлом, ни о будущем, забыв, что праведно, а что грешно. Она отдала себя так полно, как никогда раньше, — инстинкту, властному позыву страсти и наслаждению.