КПСС у власти - Николай Николаевич Рутыч-Рутченко

вели непримиримую борьбу с «объединенной оппозицией», с ее обеими группировками: с Троцким и его сторонниками — в силу полного игнорирования последним национальных интересов страны, в силу страха перед коллективизацией (сторонником которой был Троцкий), в силу того, что он всегда рассматривал крестьянство как «колонию» для выкачивания любыми способами средств для своих международных революционных планов; с Зиновьевым и его группой — в силу того, что он мало разбирался в европейской ситуации, предсказывая в 1927 году из месяца в месяц войну с Англией. Зиновьев был далек от понимания того, что в партии никакого интернационального порыва дано уже не было. Витая в эмпиреях пролетарского интернационализма, Зиновьев (несмотря на долгое пребывания в ИККИ) был склонен невероятно преувеличивать каждый социальный конфликт на Западе, строить на основе чуть ли не каждой забастовки планы революции в той или иной стране.

Отношение большинства в партии к оппозиции накануне и во время XV съезда было враждебным, ибо оппозиция предлагала жестокую антикрестьянскую политику, индустриализацию военными методами, что неизбежно было связано с нарушением экономического баланса, с таким трудом достигнутого к 1927 году. Большинство членов партии, чувствуя укрепление своего личного положения и материального благополучия, было далеко от стремления к международной революции, к которой звали и Троцкий и Зиновьев.

В середине 1928 года в ЦК было направлено письмо от имени Фрумкина[438], близкого к ядру Московской организации ВКП(б), возглавляемой правыми — Углановым, Михайловым, Куликовым, Котовым. В этом письме, не отрицавшем никаких решений XV съезда, требовалось проведение более планированной, нормальной индустриализации, без перенапряжения сил и истерических темпов, которые лишь приводили к колоссальным, непроизводительным затратам средств и сил при порой ничтожных результатах. В письме далее требовалась, отнюдь не отменяя разработанного и введенного Рыковым нового прогрессивного налога, отмена «чрезвычайных мер», допускаемых в борьбе против зажиточного крестьянства. В письме также указывалось, что практика ЦК в осуществлении решений XV съезда в области внутренней политики становится все более и более «троцкистской».

Насколько нам известно, это письмо никогда не приводившееся в печати полностью, явилось первым официальным документом так называемой «правой оппозиции». Правая оппозиция была в гораздо меньшей степени организована, чем «троцкистский блок» или «ленинградская оппозиция». Характер выявления в партии правой оппозиции носил своеобразный «непротивленческий» оттенок; это была так называемая «тактика отказа от руководящих постов».

До сих пор мало известно о характере столкновений правых в Политбюро (Бухарина, Рыкова и Томского) со Сталиным. Наиболее ценной информацией является запись Л. Каменева об его тайной встрече с Бухариным 11 июля 1928 года, устроенной при посредничестве Сокольникова.

Встреча эта была тщательно подготовлена Бухариным: в 9 часов утра 11 июля 1928 года в квартире Л. Б. Каменева раздался звонок и к нему, не предупредив его по телефону, вошел его единомышленник по «ленинградской оппозиции», бывший наркомфин, а в это время заместитель наркоминдела Г. Сокольников.

Сокольников передал Каменеву предложение Бухарина о встрече. Каменев согласился и, как было обусловлено, Бухарин должен был прийти сам (если через час Сокольников не вернется) на квартиру Каменева.

Бухарин пришел и между ним и Каменевым состоялась беседа, запись которой, пересланная тайно Каменевым Зиновьеву в Воронеж, попала в руки троцкистов и была через шесть месяцев опубликована ими в их «Бюллетене оппозиции» за границей[439].

Обращаясь к Каменеву (но не к Троцкому), Бухарин заявил: «Мы рассматриваем линию Сталина, как смертельную опасность для революции. … Наши расхождения со Сталиным гораздо более серьезны, чем между нами и вами …»

«Уже несколько недель, — рассказывал Бухарин Каменеву, — как я не обращаюсь больше к Сталину. Это беспринципный интриган, который подчиняет все своей жажде власти. Он меняет взгляды (теоретические), только для того, чтобы освободиться от кого-либо в данный момент. Он маневрирует, чтобы представить нас, как партийных раскольников».

Рассказывая о своих отношениях со Сталиным, Бухарин приводит известный «гималайский» инцидент в Политбюро, произошедший, видимо, за несколько недель до разговора с Каменевым. Как рассказывает Бухарин, Сталин в разговоре наедине сделал ему предложение разделить власть за счет остальных членов Политбюро. «Ты и я — мы Гималайские высоты по сравнению с остальными, остальные — ничтожество» — говорил Сталин.

Через некоторое время, во время разногласий на одном из заседаний Политбюро в мае 1928 года, Бухарин привел эти слова Сталина в присутствии остальных членов. Разыгралась дикая сцена. «Ты врешь, — кричал Сталин, — ты это выдумал, чтобы натравить на меня других членов Политбюро».

«Не думай, — отвечал ему Бухарин, — что Политбюро является консультативным органом при генеральном секретаре».

После этого заседания Бухарин, по его словам, перестал разговаривать со Сталиным и прекратил с ним все личные отношения.

Бухарин, определяя политическую линию Сталина, сформулировал ее в разговоре с Каменевым следующим образом: «Капитализм вырос благодаря наличию колоний, займов и эксплуатации рабочих. Мы лишены колоний и займов, нашей базой остается крестьянство». Этот тезис Преображенского констатировал Бухарин и продолжал, — «отсюда, по Сталину, — чем больше укрепляется социализм, тем сильнее увеличивается классовое сопротивление». Характеризуя это сталинское положение как «идиотскую безграмотность», Бухарин объяснял ею требование Сталина безоговорочного подчинения ему всего партийного аппарата. Как результат всего этого, Бухарин видел установление «полицейского режима» в партии.

«Что делать … что делать?» — непрерывно повторяет он в этом разговоре с Каменевым, не отдавая себе отчета, что полицейский режим и для народа и для партии (для последней с 1921 года) установлен еще Лениным и что сейчас. речь идет лишь о полицейском режиме для небольшой группы политической бюрократии. Бухарин забывает также, что его ближайший друг — А. И. Рыков — в своем ответе нынешнему его собеседнику — Каменеву — на XV съезде прямо и откровенно ссылался на «ленинские решения» X съезда партии, о чем мы уже говорили выше.

Давая оценку положению в ЦК и объясняя причину своего поражения, Бухарин приводит довольно интересные подробности о целом ряде представителей высшей политической бюрократии.

«Мы (т. е. Бухарин, Рыков, Томский, Угланов — Н.Р.) — говорит он — пытались говорить со многими, но большинство ЦК еще не поняло, насколько опасно положение. Ленинград (речь, очевидно, идет о Кирове, Позерне, Чудове. — Н.Р.) с нами, но они страшатся мысли о смещении Сталина. А. Андреев с нами, но его убрали на Урал. Сталин купил украинцев (речь, очевидно, идет о Петровском, Постышеве, Скрыпнике и др. — Н.Р.), убрав Кагановича с Украины. Калинин и Ворошилов отошли в сторону в последний момент. Серго (Орджоникидзе. — Н.Р.) глуп. Он пришел ко мне, обливая Сталина грязью самым бесстыдным образом, а в решающий момент изменил».

Бухарин и здесь проявляет удивительное ослепление. Он забывает, что на XV съезде Орджоникидзе возглавлял комиссию по вопросам оппозиции