Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков

унитаз не садятся. Недавно губернатора сняли за то, что, балбес, наябедничал всему интернету, что на приеме в кремлевском салате червячка нашел. Вот дурак-то! Несколько мгновений Гена не отваживался открыть судьбоносное, без преувеличения, письмо, сидел и чувствовал, как тяжелеет затылок. Наконец решился.

Геннадий Павлович, зря Вы, коллега, «почистили» свою чудесную «Клептократию» перед тем, как послать ее мне. Та, которую я получил вчера, была острее, ярче, задиристее. Хорошо и честно! Власть должна знать, что о ней думает народ в лице его лучших представителей. И совсем уж напрасно Вы подписались псевдонимом. Ваш стиль перепутать ни с кем другим нельзя. Если опубликуете первый вариант статьи где-нибудь, я с удовольствием перечитаю. По-моему, Вы преступно относитесь к своему таланту: Вам надо писать, а не тратиться на редакционную рутину. Жизнь коротка. Вы старше меня и должны понимать это лучше. Заходите, если совсем станет плохо!

С клептократическим приветом,

Фон Дрон

Скорятин задохнулся от подлой невероятности случившегося. В глазах потемнело, а сознание заволокло дурнотой, какая бывает, если внезапно узнаешь о смерти близкого человека, с которым еще вчера обсуждал планы на отпуск.

– Су-уки! – заорал Гена и хватил по столу кулаком с такой силой, что треснуло стекло, а карандаши вылетели из малахитового стаканчика, как стрелы из арбалета. Опрокинув кресло, главный редактор выскочил из кабинета и промчался мимо Ольги, воздушной волной сметая со стола легковесные машинописные странички. От удивления секретарша выронила мобильник, откуда струился бархатный баритон: «Мы уедем, уедем…»

«К саблезубым медведям…» – срифмовал ошеломленный Скорятин на бегу и чуть не заплакал.

Кабинет Дочкина был заперт, но изнутри доносились Жорино хихиканье и дамское ржание. Во всей редакции так смеялась только Заходырка. Гена обрушился на дверь:

– Открой, скотина!

Веселье стихло, послышался совещательный шепот. Тогда Скорятин с размаху ударил ногой, оставив на фанеровке черный зигзаг от микропорки:

– Дочкин, открой! Я хочу посмотреть тебе в глаза, скотина! – И снова шарахнул ботинком, уродуя хлипкий шпон.

Из соседних кабинетов на шум выглянули изумленные сотрудники, но, увидав разгневанного шефа, юркнули в комнаты, как улитки в раковины. Гена стал колотить попеременно – ногами и кулаками. Боли он не чувствовал и остановился, когда заметил на текстуре розовые пятна от сбитых в кровь костяшек. Оценив раны, мститель сложил кулаки вместе и размахнулся, как дровосек, чтобы окончательно снести преграду. Вдруг дверь распахнулась, и он едва не въехал в лоб Заходырке.

– В чем дело? – величественно спросила она.

Глянув через ее плечо, он увидел заново накрытый журнальный столик, но вместо бутербродов с килькой на блюде возлежали бананы и виноград, а водку сменила початая бутылка «Абрау-Дюрсо». Того самого. В пепельнице дымилась тонкая дамская сигарета с красным от помады фильтром.

– Курить в помещении нельзя, – тихо упрекнул Скорятин.

– По праздникам можно, – улыбнулась гадина.

– И что же вы празднуете?

– Ваш уход, – ответила сволочь.

– Не вы меня назначали – не вам меня увольнять!

– Разумеется. Вас уволил Леонид Данилович.

– Врешь! Я ему сейчас позвоню.

– Соединить?

– Жора, зачем ты так? – Гена попытался поймать взгляд Дочкина. – За что?

Друг молодости молчал, ковыряясь в пустой банановой кожуре, лицо его мелко подергивалось, а вместо глаз были сгустки серой слизи.

– Идите к себе и успокойтесь! – почти ласково посоветовала Заходырка. – Будьте мужчиной! Истерите, как диатезный ребенок. Идите! Я сейчас приду…

Последние слова она произнесла с тем обещающим придыханием, с каким женщина обнадеживает мужчину, уходя под душ. И закрыла дверь, едва не прищемив бывшему главному редактору нос.

«Бред какой-то!»

Он повернулся и побрел к себе, медленно прошаркал мимо изумленной Ольги. Войдя в кабинет, постоял у двери, потом подошел к окну и удивился: перекресток был выморочно пуст, словно в ужастике Спилберга. Куда делись машины и люди? Тайна. Скорятин поднял опрокинутое кресло, а когда разогнулся, едва не упал: дыхание потерялось где-то в груди, а в глазах закружились черные мухи. Продышавшись, Гена осторожно сел за стол и стал с сожалением изучать расходящиеся лучами трещины на стекле, затем собрал в стаканчик карандаши и вгляделся в фотографию Ниночки.

«Вот и все, девочка моя! Но ничего страшного. Заслуженный отдых. Покой. Тишина. Никто тебя на части больше не рвет… Нирвана!»

В дверь заглянула Ольга:

– Нашли письмо из Тихославля!

– Где?

– Лежало почти на виду.

– Я сказала, как вы велели: «Черт, черт, поиграй да отдай!» – и сразу заметила… – выглянув из-за секретарши, объяснила Телицына.

Она была горда и счастлива, будто родила идиоту Дормидошину трех богатырей разом.

– Поздравляю! – Экс-босс равнодушно махнул рукой. – Когда в декрет?

– С понедельника.

– Удачи! Чтобы все обошлось…

– Я как из пушки рожаю.

– Пошли, пошли, пушка! – Ольга участливо посмотрела на шефа и увела подругу.

…Марина Вику еле выносила, два раза ложилась на сохранение. Так бы, наверное, и скинула, но Исидор привез из Англии какие-то безумно дорогие лекарства. О великодушии Шабельского долго шептались в «Мымре». При советской власти и в голову не залетало, что таблетки могут стоить столько же, сколько телевизор «Грюндиг». Накануне родов Гену услали в Донбасс, где начался бессрочный митинг шахтеров. Чумазые парни стучали касками по ступеням обкома партии и скандировали: «Долой! Долой! Долой!» К работягам выходил первый секретарь, обрюзгший мужик с фиолетовыми губами инфарктника, стыдил, напоминал, что зарплата у горняков больше, чем у него, хозяина области, но они злобно смеялись в ответ и орали: «Долой! Долой! Долой!» Марину из роддома забирали Исидор, теща и тесть.

Скорятин засмеялся и стал набирать домашний номер, но в кабинет по-хозяйски зашла Заходырка. Ее лицо, обычно бледное, как у вампирши с низким гемоглобином, оживилось, порозовев от шампанского. Глаза торжествовали. Казалось, сейчас она приоткроет ярко напомаженные губы, обнажит клыки, вобьет их в шею бывшего главреда и выпьет до капли его усталую кровь.

– Ну вот, теперь вы держитесь как мужчина. Нельзя так распускаться!

– Извините.

– Значит, все-таки общаетесь с Шабельским?

– Я? С чего вы взяли?

– Есть такая информация.

– Я, может, и общался бы. Но он со мной не захочет. Сами же знаете…

– А что вы передали ему сегодня через свою дочь, деньги?

– Я?! Какие деньги?! Ничего…

– Врете! Коля встретился с вашей дочерью, отдал пакет, а потом отвез к Шабельскому. По ее просьбе.

– Коля? Он не знает, где живет Исидор. Он при нем не работал. У нас вообще водители долго не задерживаются…

– Зато ваша дочь знает, где живет Шабельский. Он ждал ее во дворе и даже поцеловал. И часто вы через нее подкармливаете предателя?

– Это слежка?

– Нет, почему же, просто у водителей тоже есть глаза. Не замечали? Зря. Знаете, Леонид Данилович