Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

И вот тут-то переговоры и оказались прерваны. Эмир Зейн ад-Дин получил от султана приказ взять заложни­ком только самого короля. Услышав это требование, Саржин вскричал от негодования; посланники султана настаивали, и тогда мессир Жоффруа удалился, заявив, что все христианское войско — от первого барона до последнего оруженосца — скорее согласится погибнуть, чем отдать своего короля в заложники. Такова была новость, которую он принес. Отступление назначили на вечер вторника после Пасхальной недели.

Когда это решение было принято, король, который и сам страдал от повальной болезни, поразившей его вой­ско, велел позвать Жослена де Корно, изобретателя огромного метательного орудия, и, назначив его главным производителем работ и начальником инженеров, при­казал ему сразу же, как только войско тронется в путь, разрушить мост между берегами Ашмуна, чтобы сараци­нам, которые будут преследовать отступающих, пришлось спускаться на два льё к броду, а это даст христианам воз­можность на несколько часов опередить неверных. Поза- ботясь об этой мере предосторожности, Людовик велел позвать корабельщиков и приказал им снаряжать корабли, чтобы в назначенный час они были готовы принять на борт больных для перевозки их в Дамьетту.

Из этих двух распоряжений было исполнено лишь одно. Когда спустилась ночь, темная и потому благопри­ятствующая крестоносцам, все стали собираться в путь. Как обычно, на берегу разожгли костры — не только для того, чтобы согреть больных, но и чтобы не вызывать подозрений у сарацин. Жуанвиль поднялся на свою галеру в сопровождении двух рыцарей и нескольких ору­женосцев, остатками своей военной свиты, и уже достиг- нул середины реки, как вдруг при свете костров он уви­дел, что сарацины проникли в лагерь. То ли из-за предательства, то ли из-за невозможности исполнить приказ короля, Жослен де Корно и его работники не раз­рушили мост, и теперь он оказался в руках сарацин, которые тысячами переправлялись на другой берег и рас­полагались гигантским полукругом, охватившим все французское войско.

Тотчас же все помыслы обратились на короля, и все усилия направились на то, чтобы без промедления под­нять его на корабль. Но, даже больной и изнуренный, облаченный в шелковый камзол, а не в доспехи и сиде­вший верхом на слабосильной лошади, а не на своем боевом скакуне, король остановился при первом же сиг­нале тревоги, заявив, что он не взойдет на корабль до тех пор, пока больные и солдаты, все до последнего, у него на глазах не погрузятся на суда. Корабельщики, то ли растерявшись, то ли думая лишь о собственном спасе­нии, перерубили канаты, удерживавшие галеры, на кото­рые успело погрузиться не более трети войска, и, под­хваченные течением, отплыли от берега, несмотря на возгласы рыцарей, кричавших со всех сторон: «Подо­ждите короля! Спасите короля!» Жуанвиль, находившийся на своем судне, увидел, как прямо на него движется эта обезумевшая флотилия, помышлявшая лишь о бегстве, и оказался зажат и почти раздавлен большими кораблями. Между тем несколько корабельщиков, уступив настоя­ниям рыцарей, вернулись к берегу; но едва они прича­лили, как Людовик приказал поднять на борт больных и раненых и, когда суда были заполнены до отказа, велел корабельщикам пускаться в путь, а сам остался на берегу, заявив, что он скорее умрет, чем покинет свое войско.

Этот пример душевного величия вернул рыцарям силы, а что касается мужества, то его никто не утратил даже в этих страшных обстоятельствах. Эрар де Валери и Жоф- фруа де Саржин остались возле короля, поклявшись защищать его до последнего вздоха. Случай сдержать эту клятву не замедлил им представиться: сарацины, как стая волков, ринулись на больных и раненых, убивая без раз­бора и без передышки. Скоро подоспели арбалетчики с греческим огнем. Тысячи горящих стрел прочертили небо, осветив поле сражения и открыв взору творящиеся там ужасы и сумятицу. Стрелы сыпались в таком количе­стве, что казалось, будто начался звездный дождь. Гибель стала теперь неминуема: галеры отошли далеко от берега, кто-то из раненых и больных, собрав последние силы, ринулся в воду, чтобы плыть вслед за кораблями, тогда как другие встали на колени и ждали смерти. Резня шла повсюду. На пространстве в два льё равнина преврати­лась в одно огромное смертное ложе; и все же король не желал покидать это страшное побоище; рыдая и воздевая руки к небу, он взывал к Божьему милосердию. Остава­лось последнее судно, это была галера папского легата, и все торопили Людовика подняться на ее борт. Но он за­явил, что пойдет по берегу, чтобы защищать, насколько это будет в его силах, остатки своего войска, и приказал корабельщикам догонять флотилию. Те подчинились. И тогда Людовик велел своему отряду идти под предводи­тельством Эрара де Валери к Дамьетте, а сам, по-прежнему в сопровождении своего верного Саржина, занял место в арьергарде.

Небольшой королевский отряд шел всю ночь. На рас­свете поднялся сильнейший ветер и отогнал всю флоти­лию к Мансуре. Но, подвергая еще большей опасности тех, кто находился на кораблях, этот ураган в то же самое время давал некоторую передышку тем, кто двигался по берегу, ибо он поднимал между ними и теми, кто их пре­следовал, такую плотную пелену пыли, что за ней ничего не было видно. И тогда, если верить арабскому историку Салиху, Бог христиан настолько отвернулся от них, что стоило кади Газаль ад-Дину, заметившему, что победа ускользает от сарацин, воззвать к ветру, крикнув ему во всю мочь: «Именем Магомета приказываю тебе напра­вить свое дыхание против французов!», как ветер пови­новался.

Это изменение направления ветра, независимо от того, произошло оно случайно или по волшебству, привело к тому, что на Ниле поднялись волны; несколько судов, нагруженных сверх меры, затонули, а другие были выбро­шены на берег. В числе последних оказалась и галера Жуанвиля. С того места, где его судно село на мель, Жуанвиль видел, как на другом берегу реки многие корабли уже попали в руки неверных, которые расправ­лялись с командой, бросая в воду мертвые тела, и тащили на сушу захваченные сундуки и ратные доспехи. Одно­временно он заметил, что к нему приближается отряд турок, которые, увидев севшее на мель судно, спешили захватить его; но страх перед ожидавшей их участью при­дал людям Жуанвиля силы, и ценой неслыханных усилий им удалось столкнуть корабль в воду. Сарацины примча­лись к берегу как раз в ту минуту, когда французы поки­нули его; видя, что им не догнать крестоносцев, невер­ные забросали их дротиками и стрелами, причем в таком количестве, что Жуанвилю, хотя он и был весь изранен, пришлось надеть на себя кольчугу, чтобы