Избави нас от зла - Холланд Том

Роберт заглянул в глубину золота ее глаз. Теперь они были совершенно чистыми, но он вспомнил стоявшие в них слезы в тот раз, когда он вглядывался в эти глаза впервые, когда она баюкала его на своих коленях, увозя из Стонхенджа. Внезапно его охватило чувство стыда — ведь он никогда не спрашивал ее о причине тех слез. Но даже сейчас, глядя на нее, он не мог поверить, что Миледи, удивительная красавица Миледи, могла тогда догадаться, какие страдания выпали на его долю…

На ее лице появилась добродушная усмешка.

— Вам трудно это вообразить? — спросила она, словно прочитав его мысли.

Она взяла его за руку.

— Когда я была маленькой девочкой, — снова заговорила она, продолжая смеяться и в то же время едва сдерживая слезы, — мне не верилось, что взрослые когда-то были детьми.

Роберт медленно, почти оцепенело, кивнул головой.

— Такое ощущение было и у меня, — прошептал он, — когда я смотрел на вас.

Внезапно Роберт понял, что это ощущение не покидало его и сейчас. Миледи была слишком далека от той маленькой девочки, лицо которой он был не в силах вообразить хотя бы на мгновение. Он наклонился и сжал ей обе руки.

— Что случилось потом? — спросил он. — Каким образом изменилась ваша судьба?

— Лайтборн, — сухо ответила она. — Однажды вечером он пришел туда с друзьями. Я не видела его прежде. Как мне позднее стало известно, у него не было большого интереса к девицам. Полагаю, он заявился в бордель только для того, чтобы выпить. Меня заставили прислуживать ему. И все же что-то — я видела это в его глазах — что-то заинтересовало его во мне. Возможно, он разглядел детское лицо под моим макияжем взрослой женщины, и это заинтриговало его. Он всегда был большим знатоком страданий, а такому человеку было нетрудно разглядеть мой страх и стыд. Какой бы ни была причина… назавтра вечером он был там снова, пришел и на следующий вечер, а поутру увел меня из борделя. Лайтборн объяснил мне, что он поэт и что он готовит представление в доме одного патрона. Мне он предназначил в своей пьесе роль Венеры. Я спросила, почему он выбрал меня. Он поцеловал мне руку и ответил без всякой насмешки, что моя красота делает меня достойной воплотить на сцене богиню любви, что такое лицо и фигура, как у меня, могут принадлежать только бессмертному существу.

Я выучила текст, сыграла свою роль и, когда все закончилось, вернулась в бордель. На следующей неделе Лайтборн снова пришел за мной. На этот раз моей героиней была томящаяся от любви гречанка. Я подумала, что он смеется надо мной, предлагая сыграть роль девственницы штатной проститутке. Но он снова только поцеловал меня, и ничего больше. У меня создалось ощущение, что в его поведении не было ни презрения, ни настойчивости, ни принуждения. После представления меня не отправили обратно в бордель, а отвели в апартаменты Лайтборна. Он сказал мне, что теперь я работаю у него. Я знала, что ему пришлось выкупить меня, поэтому прислуживала ему верой и правдой и действительно была почти рабски предана. Он никогда не обращался со мной жестоко, никогда не опускался до низменных страстей, хотя время от времени целовал меня и ласкал, даже не пытаясь снять с меня одежду. Дальше этого его внимание ко мне не простиралось. Я продолжала принимать участие в различных его постановках. Иногда мне приходилось выступать и в совершенно ином амплуа. Мне доставляла все большее удовольствие возможность сопровождать Лайтборна в такие дома, где он не давал своих представлений. На таких сборищах я училась вести себя так, будто была его дамой сердца или женой, чтобы он мог посадить меня себе на колени и, как он говорил мне, поиграть моими локонами или как бы в задумчивости прикоснуться к моему лицу и повторить пальцем его овал.

— На таких сборищах, — спросил Роберт, — вы и встретились с доктором Ди?

Миледи кивнула.

— Да, и с Маркизой тоже, в том самом доме, куда мы сейчас едем. В тот вечер было много споров на опасные темы: о магии, душах, продаже души. Лайтборн, казалось, был одержим мыслью о бессмертии, о том, какие удовольствия оно приносит, но также и об угрозах, которые оно таит в себе. Более всего он говорил об одиночестве, о том, что бессмертие обрекает на невозможность любить и вечное пребывание наедине с самим собой. Внезапно я поняла, что он не шутил, как обычно, а действительно верил в возможность не умереть никогда. И я почувствовала, как кровь стала стынуть в моих венах от одной мысли о своей возможной роли в этой его фантазии. Я задрожала всем телом и попыталась выскользнуть из объятий Лайтборна, но он не позволил мне отойти от него, только пристально посмотрел мне в глаза, не произнося ни слова. Наконец я почувствовала, как он передернул плечами, после чего стал шептать мне на ухо, что нечего бояться, что он останется смертным и больше не будет поддаваться искушению. Позднее мне стало известно, что Маркиза действительно предлагала ему подвергнуться превращению той же ночью. Он поступил так, как обещал мне, и отказался принять ее подарок.

— Что же изменилось? — спросил Роберт. — Ведь что-то должно было последовать за этим.

— Великий день расплаты, — улыбнулась Миледи, — в одной маленькой комнате.

— Расплаты?

Миледи медленно кивнула и выглянула в окно. Карета замедляла ход, и ее сильно тряхнуло, прежде чем она остановилась. Миледи продолжала сидеть совершенно спокойно, глядя на серебряную дорожку луны, бегущую по Темзе.

— Это произошло на следующий день, — заговорила она наконец. — Во время нашего возвращения из Мортлейка он всю дорогу был холоден со мной, погрузился в размышления, держался отчужденно и высокомерно, словно я была виновна в том, что он предпочел отказаться от предложения Маркизы. Едва мы переступили порог его квартиры, он приказал мне приготовить дорожный сундук. Он заявил, что уезжает, завтра же отправляется во Францию, и отправляется туда один.

Он не стал говорить, какое у него там дело, но я знала и сама. Я уже упоминала, что Лайтборн якшался со шпионами. Довольно скоро я поняла, что он и сам — один из них. Патроны, с которыми у него были дела, финансировали не только его музу. Много раз, пока я декламировала его вирши в костюмированных представлениях, он занимался менее возвышенными материями. В общем, я знала, что готовится какой-то новый заговор и что Лайтборн, отказавшийся от своей мечты о бессмертии, подготавливал почву для того, чтобы отказаться и от меня.

Он спал в эту ночь очень мало и оставил меня одну рано утром. Несколькими часами позже явился слуга из Дептфорда с приказом доставить туда дорожный сундук. Он не принес никакого послания: ни устного, ни прощальной записки. Так что я отправила сундук и отправилась вместе с ним сама. Мы прибыли с посыльным в ту таверну, которую вы уже видели. Лайтборн был наверху, в отдельной комнате, вместе с тремя другими мужчинами. На столе были разложены карты и бумаги. Я сразу же поняла, что это люди из числа самых настоящих шпионов. Чем они там занимались, было достаточно очевидно, но кроме карт на столе стояли бутылки, и все эти люди выглядели совершенно пьяными. Едва я вошла в комнату, их взгляды загорелись вожделением. Один мужчина поднялся на ноги и попытался схватить меня за руку, но пошатнулся и едва удержался на ногах. Лайтборн оттолкнул его так резко, что тот отлетел к стене и осел возле нее на пол. Лайтборн сильно пнул его ногой, ударил головой об пол, а потом повернулся ко мне.

— Уже слишком поздно, — прошептал он злобным голосом, не очень внятно выговаривая слова. — Не следует забывать, Елена, что это вы отговорили меня. Ваши глаза смотрели на меня с таким ужасом, какой мне предстоит видеть во взгляде каждого человека, если я не сбегу от соблазна собственных желаний, не отправлюсь скитаться по миру, чтобы быть как можно дальше от того места, где их только и можно удовлетворить. Так что оставьте меня, Елена, чтобы не ввести в соблазн доказывать справедливость собственных принципов: «Что любо нам, отвергнуто судьбой».

Я замерла на месте, пораженная силой его отчаяния, а потом внезапно почувствовала, что кто-то схватил меня за волосы и потянул назад. Я громко закричала, попыталась вырваться и увидела, что поверженный Лайтборном мужчина поднялся на ноги. В его руке был кинжал, который он приставил к моему горлу. Я изо всей силы ударила его ногой. Он вскрикнул, и я успела освободиться от его хватки. Лайтборн бросился к столу за своим ножом, но было слишком поздно — он успел сделать выпад, но противник уже нанес удар. Я услышала вопль падавшего на пол Лайтборна, а потом воцарилась тишина. Во всей комнате не было ни малейшего движения, все словно оцепенело.