Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

— Зиновий Чеперуха, ты у меня дорого заплатишь, если этот старый биндюжник — я даже не хочу называть его твоим отцом! — позволит себе в день выборов сделать что-нибудь не так.

Гость поднялся, поправил шлею протеза, синие ледяные глаза нагло смотрели в упор:

— Я вам ничего не должен и ничего не заплачу.

— Зиновий Чеперуха, — Иона Овсеич собрал все силы, — не хватало дыхания, — даю тебе честное слово, ты у меня дорого заплатишь, если этот биндюжник…

Иона Овсеич закашлялся, схватился руками за бока, так меньше болело, и кивнул гостю: пусть идет, разговор закончен.

На фабрике Иона Овсеич с трудом дотянул день, ушел раньше обычного, впереди ждало еще собрание жильцов, но дома окончательно расклеился, было ощущение, что все тело состоит из одной ваты, хотел заставить себя сделать гимнастику с долгим вдохом и выдохом, как советуют индийские йоги, но стало еще хуже: закружилась голова, потемнело в глазах, и просто счастье, что успел ухватиться за спинку кровати. Ляля, когда услышала, что после всего он думает еще проводить собрание жильцов, буквально пришла в ужас, силой взяла его под мышки, уложила на кушетку и велела принять таблетку аспирина: от аспирина он хорошо пропотеет, и должно сделаться легче.

Он принял таблетку, запил глотком воды и сказал Ляле, чтобы внимательно выслушала его: здоров Дегтярь или нездоров, собрание должно состояться, он отметит ей места в газете, где подводятся итоги за тысяча девятьсот пятьдесят второй год, и вместе с людьми они прочтут вслух. В заключение, когда выступят женщины, которых она подготовила, надо будет сделать резюме, чтобы люди унесли с собой самое главное, а именно: как наш народ и вся страна вплотную приближаются к решению поставленной товарищем Сталиным в феврале сорок шестого года задачи по созданию материально-технической базы коммунизма.

Иона Овсеич лежал на боку, теперь он повернулся на спину, лицо было до того бледное, что Ляля не могла смотреть, сказала, надо позвонить по телефону, пусть приедет скорая помощь, но в ответ получила лишь насмешливую улыбку: завтра день выборов, а сегодня Дегтяря забирает скорая помощь. Интересно!

— Господи, — Ляля сплела пальцы, выворачивая ладони наружу, — это же не последние выборы, подумайте хоть раз о себе!

От долгого разговора Иона Овсеич устал, сделал рукой знак, чтобы Орлова угомонилась, и велел ей идти, а то еще опоздает. Ляля наклонилась, вытерла у него со лба капли пота и сказала, что пришлет кого-нибудь из женщин, пусть посидят возле него, пока она вернется.

— Орлова, — прошептал Иона Овсеич, — иди. Я прошу тебя, иди.

Ляля воротилась через полтора часа. Иона Овсеич удивился, что так быстро, она ответила, наоборот, ей казалось, прошла целая вечность.

— Ладно, — он повернулся к ней лицом, глаза открывались и закрывались, — ты не забыла сделать резюме?

Нет, ответила Ляля, не забыла: резюме она сделала, а потом Марина Бирюк и Дина Варгафтик еще раз повторили своими словами. Иона Овсеич приоткрыл рот, нижняя губа немного отвисла: повторять своими словами не надо было, резюме — это последнее слово, с этим люди должны уйти домой.

Угол одеяла свесился на пол, Ляля подобрала его, заложила под ноги, они были холодные, как лед, и повторила, что нужно вызвать скорую помощь; поликлиника принимает вызовы до двенадцати часов дня, а завтра вообще праздник, нерабочий день.

— Слушай меня, Идалия, — сказал Иона Овсеич, — в пять-полшестого утра, пока не открылся избирательный участок, зайдешь к Зиновию и еще раз предупредишь насчет старого Чеперухи: будет, как обещал Дегтярь, если не примут все необходимые меры. Потом зайдешь к Феде Пушкарю: он мне жаловался, что слишком тонкий перестенок, и каждый звук, каждое слово от Чеперух бьет прямо в ухо. Можешь и сама посидеть с ним, пока он еще чувствует себя здесь во дворе чужим. Надо постепенно привлекать к работе.

Ляля ответила, что обязательно зайдет к Феде Пушкарю и посидит, сколько надо, взяла с кровати покойной Полины Исаевны подушку, положила на подоконник, поставила рядом стул и тихонько прикорнула. Иона Овсеич вначале не обратил внимания, возможно, задремал, затем схватился, как будто изнутри ударило током, потребовал, чтобы Ляля отправилась к себе домой и легла по-человечески. Она поднялась без единого слова, вышла, слышно было, как щелкнул английский замок, но через четверть часа, открыв глаза, он опять увидел ее прикорнувшей к подоконнику и в этот раз велел, чтобы она легла на кровать Полины Исаевны. Ляля ответила, нет, ни за что на свете, и вернула на место даже подушку, но больной приказал вторично, иначе пусть уходит к себе, и пришлось уступить.

Среди ночи она несколько раз просыпалась, казалось, кто-то зовет, но не Иона Овсеич, потому что голос слышался детский, она вставала, подходила к больному, прислушивалась к его дыханию и старалась рассмотреть в темноте лицо: нижнюю челюсть сильно оттянуло книзу, немного назад, чем-то, в профиль, напоминало птицу, изо рта вытекала струйка слюны, первый раз она очень испугалась, думала кровь, осторожно вытерла краем своей рубахи, на мгновение охватило какое-то нехорошее предчувствие, захотелось кричать, разбудить его, с трудом сдержала себя, воротилась на свою постель, долго лежала с открытыми глазами, не разрешая себе заснуть, потом, хотя уже заснула, все равно чувствовала тревогу и, сквозь сон, продолжала прислушиваться.

В пять — начале шестого Иона Овсеич сам окликнул ее, сказал, что пора, избиратели уже проснулись, она быстренько умылась, собралась приготовить больному завтрак, но он отказался наотрез и велел немедленно спуститься к Чеперухе, а то эти старые одесские биндюжники имеют привычку начинать свой день в четыре часа утра.

Иона Овсеич почти угадал: когда она зашла к Чеперухам, Зиновия уже не было, старик сидел за столом, в глазах еще держалось похмелье со вчера. Катерина поставила перед ним шкалик, он выпил, крякнул и поднялся, чтобы выйти, но невестка загородила дорогу и заявила, что в таком виде из дому не выпустит. Старик возмутился, закричал, что все выборы он привык первый приходить на избирательный участок, в ответ Катерина закрыла двери на замок и спрятала ключ в карман фартука.

— Это капкан! — старик схватился за голову. — Это ловушка! Внуки, родные мои внуки, посмотрите, как они поступают с вашим дедом!

Старик допил свой шкалик, лег на диван, укрылся газетой и захрапел. В девять часов, уже успел проголосовать почти весь двор. Катерина с бабушкой Олей предупредили комиссию, что старый Чеперуха заболел, и просили прислать урну для голосования на дом.

Урну и конверт с бюллетенями принесла молоденькая девушка, больной скрежетал зубами и всхлипывал во сне, девушка хотела подождать, пока он не проснется, но Катерина объяснила, что только недавно заснул и неизвестно, сколько придется сидеть, а на участке, наверно, еще есть нуждающиеся. Бабушка Оля взяла у девушки конверт, вынула бюллетени, отвернулась, перегнула пополам и опустила в урну.

Иона Овсеич, когда Ляля проинформировала его во всех подробностях, сказал, что здесь допущено грубое нарушение, и на месте старого Чеперухи он бы немедленно пошел жаловаться. Ляля сильно огорчилась, она была уверена, что Иона Овсеич будет только доволен и похвалит, спросила, как теперь быть, сама предложила сходить к председателю избирательной комиссии и чистосердечно во всем признаться.

Больной молчал, на лице торчал синий, как будто собственная тень, нос, Ляля заломила пальцы — ну, зачем, зачем она должна была все рассказывать! — он велел подать ботинки, одежду, она замотала головой, нет, она не будет убийцей, закляла его своей жизнью, что не посмеет встать, в ответ больной потребовал прекратить кликушеские штуки, приподнялся, сел, опираясь ладонями, на край кушетки, она смотрела безумными глазами, он попросил помочь ему, все равно надо спуститься вниз проголосовать, она взяла его за руки, чтобы остановить, он сделал попытку освободиться, и тут оба упали. Она опасалась, что придавит его своим телом, чудом извернулась, и оказались на кушетке рядом, лицом к лицу. В нос ударял запах крепкого пота, Ляля невольно задержала дыхание, минуту-другую лежали без движения, как будто притаились и чего-то ждут, она вздрогнула, через все тело прошел озноб, в голове, наоборот, сделалось жарко. Иона Овсеич немного подвигался туда-сюда, застонал, ей захотелось обнять его, прижать к себе покрепче, но не могла решиться, и вдруг, помимо своей воли, встала, внутри, неизвестно откуда, неизвестно на кого, поднялась досада, злоба. Ляля сказала, пора на участок, наверно, уже ищут, и приказала больному лежать в постели, она передаст, чтобы урну для голосования прислали на дом.

Как ни горько, Иона Овсеич вынужден был согласиться: на участке подали свои голоса уже девяносто восемь и шесть десятых процента, чуть не первое место в Сталинском районе, который шел впереди по всему городу, и теперь каждый избиратель был на счету. Зиновий специально приехал, чтобы проголосовать дома, хотя имел возможность накануне взять открепление, все равно, как пассажир в поезде или на пароходе, и опустить бюллетень у себя на заводе Кирова.