Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

Перед рассветом, небо еще было черное, но звезды теряли свою яркость и мигали все быстрее, вроде догорают и очень торопятся, нахлынула жуткая тоска. Было ощущение такого одиночества и такой безысходности, как будто за всю жизнь ни с кем не обмолвился ни единым словом, не слышал человеческого голоса, а пролетел, прочертил — куда-то, откуда-то, — на полсекунды след в пространстве и погас. Иона Овсеич пытался вызвать приятные воспоминания, что-нибудь из детских лет, но все сбилось в одну точку, время не разделяло событий, начало было концом, конец был началом, прошедшее, настоящее, будущее — все было позади.

— Я умираю, — прошептал Иона Овсеич, — мамочка, я умираю.

По всему телу, как будто в один миг смазали с головы до пят эфиром, прокатилась волна ледяного холода, перехватило дыхание, сердце сделалось огромным, от живота до горла, но продолжало уплотняться, разбухать, ребра уже не выдерживали натиска, дальше могло быть только одно — взрыв, тело разнесет на миллионы частиц, частицы разлетятся во все стороны! — больной собрал последние силы, прижал ногу к ноге, руки к туловищу, голова приросла к подушке, и вдруг изнутри трахнуло, мотнуло, закрутило, из-под спины рвануло кровать, едва успел схватиться руками и ступнями, бесчисленные будильнички ударили своими молоточками, и били, били, били, пока Иона Овсеич не заплакал — свободно, не стесняясь, как плакал далеко-далеко в детстве.

Начало светать, за стеной, в соседней палате, включили радио: Москва передавала утренний выпуск последних известий. Раньше всех в Туркмении закончил весенние полевые работы колхоз имени Калинина Тедженского района Марыйской области. Всего на один день от соседей отстали труженики сельхозартели имени Героя Советского Союза Курбана Дурды, теперь оба колхоза соревнуются за досрочное выполнение своих обязательств перед государством. Несмотря на суровые погодные условия, продолжают наращивать темпы куйбышевские гидростроители, укладка бетона в котлован ведется новыми прогрессивными методами, которые позволят на восемь месяцев опередить сроки, предусмотренные в плане. Отличный подарок Родине преподнесли станкостроители Одесского завода имени Кирова: они сконструировали станок с программным управлением, на котором обработка деталей может вестись с точностью до тысячных долей миллиметра.

Иона Овсеич вздрогнул, как будто неожиданно окликнули по имени, завод Кирова — это буквально пятнадцать минут ходьбы отсюда, во рту набежала сладковатая слюна, хотелось, чтобы диктор повторил еще раз, но уже передавали сообщение, только что полученное из Казахстана, — досрочно завершив февральское задание, шахтеры Караганды отгрузили сверх плана десятки эшелонов угля, — внутри закипало чувство возмущения и протеста, почему он должен валяться в постели, когда все вокруг трудятся и заняты своим делом, минувшая ночь вспоминалась как что-то постороннее, чужое, вроде происходило не с ним, а с кем-то другим, незнакомым. Пришла Ляля, глаза были испуганные, всю ночь, до самого утра, ее преследовали кошмары, даже страшно повторять. Иона Овсеич махнул рукой, пусть обращается со своими снами к цыганке-гадалке, и первый раз за время болезни спросил, как идут дела во дворе. Ляля, по инерции, ответила, что надо сначала выздороветь, а дела потерпят, не убегут, но Иона Овсеич пропустил мимо ушей и поставил уже конкретный вопрос: как вел себя в эти дни старый Чеперуха? Ляля замялась, по глазам было видно, что совершенно упустила из виду, Иона Овсеич забарабанил пальцами по койке, задал дополнительный вопрос, держит ли она контакт с Федей Пушкарем, тот, наверняка, больше в курсе дела, чем Орлова, но и здесь, конечно, все оказалось на точке замерзания: не только не было никакого контакта, она вообще забыла, что существует такой на свете — Федя Пушкарь.

— Господи, — Ляля с силой сплела пальцы, послышался хруст, — я виновата, накажите меня, но я не могла ни о чем думать в эти дни: вам было так плохо!

Больной приподнялся на локтях, в глазах светилась насмешка: кому нужны эти сочувствия, эти переживания, если Орлова просто опускает руки и ждет у моря погоды, а Иона Чеперуха, тем временем, втихомолку, радуется про себя и ликует, ага, Дегтяря взяла хвороба, значит, можно разгуляться во всю Ивановскую! Нет, встрепенулась Ляля, нет, это неправда, весь двор по десять раз на день спрашивает, как здоровье товарища Дегтяря, а Катерина Чеперуха обещала достать у себя на заводе какие-то особенные витамины, которые сейчас идут на вес золота.

— Орлова, — Иона Овсеич провел языком по губам, чтобы немного смочить, — я говорю не про Катерину Чеперуху, я говорю про Иону Чеперуху.

Ляля опустила глаза и молча теребила тесемки халата. Что она могла ответить: что Катерина Чеперуха и старый Чеперуха — одна семья? Да, одна, но одна семья — это не один человек. Даже один человек не всегда бывает одинаковый, сегодня так, завтра иначе, а послезавтра еще иначе. Хорошо, Ляля подняла голову, глаза смотрели в этот раз прямо, не убегали, чувствовалось, что действительно осознала, она сегодня же зайдет к Феде Пушкарю, и вдвоем послушают, о чем говорят у себя за стеной Чеперухи.

Заглянула сестра, попросила гостей удалиться, сейчас начнется обход. Иона Овсеич как раз задумался насчет Бирюков, интересно узнать, каких успехов за минувшую неделю смогли добиться, но трудно было найти подходящую форму для вопроса, поскольку в свое время не ввел Орлову в курс событий, сестра вторично напомнила, что начинается обход, и пришлось прервать разговор.

Обход начали минут через сорок, доктор, с порога, велела больному снять рубаху, тут же присела на койку, выслушала со всех сторон через фонендоскоп, потом долго ощупывала, пальпировала, перкутировала, измерила тонометром давление, отдельно на левой руке, отдельно — на правой, была небольшая разница, наконец, разрешила лечь, сама помогла укрыться одеялом, и сказала:

— Молодец, Дегтярь. Сегодня я вами довольна.

— Довольны? — переспросил Иона Овсеич. — Зато я вами недоволен.

Доктор машинально отодвинулась, в глазах промелькнул испуг, немного побледнело лицо. Иона Овсеич ласково взял за руку и поспешил успокоить: он недоволен тем, что согласны так долго с ним возиться, а он пользуется случаем и лодырничает. Доктор сняла очки, протерла уголком халата, близорукие глаза сильно щурились, теперь лицо было совсем другое, просто женщина, у которой свои заботы с семьей, детьми, и тихо сказала:

— Знаете, у нас были здесь такие дни. В январе. В феврале. Не дай бог.

Во рту появился неприятный осадок, Иона Овсеич сделал непроизвольно глотательное движение, отпустил руку доктора, на уме вертелись соответствующие слова, надо было произнести вслух, но сдержал себя, стало как-то жалко, и перевел разговор на другую тему: когда, ориентировочно, смогут его выписать? Доктор опять надела свои очки, в глазах появилось обычное выражение, вроде знает о больном больше, чем он сам о себе знает, но обязана держать в секрете, а больной не вправе даже подозревать, улыбнулась одними уголками рта и решительно ответила:

— Дегтярь, мы не шаманы и не знахари, мы врачи. Медики.

Иона Овсеич повернул голову немного набок, сощурил, по старой привычке, один глаз и сказал: тем более, как любая наука, медицина тоже должна иметь свои научные сроки и прогнозы.

— Дегтярь, — на лице сохранялась прежняя улыбка, Иона Овсеич опять почувствовал неприятный осадок во рту, — медицина не математика, не химия. Даже не сельское хозяйство.

— Даже не сельское хозяйство, — удивился Иона Овсеич, — а почему именно сельское хозяйство?

— Ну, — пожала плечами доктор, — я могла сказать физика, астрономия, геология.

— Конечно, — подтвердил Иона Овсеич, — какие могут быть сомнения, просто само по себе, с языка сошло сельское хозяйство. Я понимаю.

Наступила пауза, доктор на миг о чем-то задумалась, по лицу пробежала тень, поднялась с койки, заложила руки за поясок халата и громко, в голосе опять чувствовалась уверенность, сказала:

— Хорошо. Я полагаю, через недельку мы сможем выписать вас.

— Спасибо, доктор, — Иона Овсеич сложил руки на животе, — вы слишком много времени тратите на меня.

Да, повторила доктор, через недельку можно будет выписать, денька три придется отдохнуть еще дома, больница выдаст бюллетень вперед, а потом — обязательно в санаторий, хорошо бы кардиологический, она сама позвонит на фабрику.

Иона Овсеич хотел сказать, что нет надобности звонить на фабрику, сейчас не время для отдыха, но доктор уже отворила дверь и быстро захлопнула за собой. Несколько секунд она стояла в коридоре неподвижно, глаза сделались колючие, маленькие, стекла еще сильнее уменьшали. Подбежала Орлова, испуганным голосом спросила, что случилось, наверно, ему нехорошо, доктор вздрогнула, получилось неожиданно, и сказала, нет, напротив, ему значительно лучше. Ой, хлопнула в ладони Ляля, значит скоро можно будет домой!