Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов

Так, свист в славянской мифологии связывается с нечистью.

В былине об Илье Муромце свист соединяется со змеиным шипением, со звериной, дьявольской силой:

Засвистел Соловей по соловьиному,А в другой зашипел по змеиному,А в третьи зарявкает он по звериному.

Свист как признак нечистой силы явственно слышен в кузнецовских стихотворениях «Простота милосердья», «Вечный снег» и других. Свистят у него ... «дыра от сучка» («Живу на одной половице...»), и ...сам свист: «Свист свистит все сильней за окном - Вот уж буря ломает деревья.» («Поэт»).

Страшен и гром, который сопровождает эффект оборотнпчества злого духа («Испытание зеркалом», «Паскаль»), чуть менее опасен гром сказочного происхождения («Четыреста»), но подлинное смятение вызывает гром как гнев Божий: «Ударил из тьмы поколений Небесный громовый раскат - Мой предок упал на колени... И я тем же страхом объят.» («Шорох бумага»), и конечно, гром второго пришествия Христа («Возмездие»).

Остальные звуковые образы тоже вызывают одни только негативные эмоции: ветер у Кузнецова «гудит и тоску нагоняет», «гудит» и погребальный звон; в его стихотворениях слышен «хриплый вой дракона», рев Вия, «темный вой» тысяч сирен и даже «стук святотатца»... 

Часть 6.

Тематический комплекс "Человек"

Главный образ-символ в поэзии Кузнецова - душа (128 словоупотреблений). Для него она - и внутренний психический мир человека: «О, как душа страдает!..»; «Душа смеялась беззаботно...» («Я знаю землю, где впотьмах...», «Память», «Цветы» и др.), и - бессмертное нематериальное начало: «Два раза в год душа его томится...»; «Того, кто душу погубил По мировым углам.» («Триптих», «Завет»). Программным в этом отношении является стихотворение «Прощание духа»;

Ни делом, ни словом, ни мысльюТебе не подняться вовекНад этой землею и высью...Ты ниже земли, человек!

Прощай! Стороной оборотнойЗаветная светит звезда.Душа   улетает бесплотнойСквозь двадцать сетей навсегда.

Да, все поколения живы.Но знаешь, названый собрат,Какие грядущие взрывыУже за Сатурном гремят?

Причем Кузнецов четко отделяет разум от души: «Чистый разум и душа твоя.» («Пузыри»).

Конечно, решающее влияние на представления поэта о человеческой душе оказало христианство, но и оно прижилось не на пустом месте: в славянской мифологии душа также даровалась человеку Богом (либо - матерью), а после смерти покидала тело, -правда, в языческих эмпиреях душа имела пристрастие к полетам во сне.

Дух умершего человека в лирике Кузнецова представлен и его тенью - это соответствует уже не только славянским мифологическим представлениям (тень как привидение), но и мифологии мировой: «Вместилищем души у многих народов считается также тень, отбрасываемая человеком, его отражение в воде или в зеркале...».

Призрак бродит в стихотворениях «Четыреста», «Связь», «Память», «Вечный снег», «Тайна славян», «Семейная вечеря»: «Неполная смерть поднимает из праха истлевшие кости...» Его тень  мелькает  в стихах   «Сидень»,   «Повернувшись на  Запад спиной...», «Муха», «Бой в сетях», «Голоса»:

Заговорили голоса из бездны,Затрепетала полоса теней.- Не поминай убийц. Они   известны.Открой нам имя родины своей.

Имен у этой родины много - «Россия», «Россия-мать», «Русская земля», «Великая Русь», «Отчизна», «земля российская» и, - что удивительно, - «Русь святая, политая божеской кровью.» (?). Со всем этим богатством классических синонимов у Ю. Кузнецова вполне мирно соседствуют языческие: «сыра-земля», «мать сыра-земля», «мать-земля» и т.п.

О своей любви к России лирический герой. Кузнецова заявляет постоянно. Вслед за Блоком, Есениным, Рубцовым поэт может спокойно повторить: «У меня всё - о России...» Но любовь для его лирического героя - не только патриотизм, но и всеобъемлющее чувство в христианском понимании: «...Истина в любви.» («Портрет учителя», «То не лето красное горит..., «На темном склоне медлю, засыпая...»), и любовь к женщине, «ненавидящая», «тяжкая» любовь: «Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться  Над тем, что говорил тебе: «люблю». («Закрой себя руками: ненавижу!..»), любовь, в которой «не бывает ответа...» («Европа»), да и вообще: «Любить случайно женщине дано.» («Ветер»).

Любовь и смерть в лирике Кузнецова все время ходят рядом. В славянской мифологии они не случайно сближены с понятиями «доля», «судьба», «участь». Действительно, смерть, как и любовь, не подвластна человеческой воле:

Шел ты на землю с расчетом железным.Только увидел ее –Поторопился...  И стало небеснымТело земное твое.

(«Памяти   космонавта»)

Впрочем,   «Смерть,  как жена,  к другому не уйдет...»

(«Здравица»), да и душа - бессмертна:

Я уже не знаю, сколько летЖизнь моя другую вспоминает.За окном потусторонний светГоворит о том, что смерти нет.Все живут, никто не умирает.

(«То не лето красное горит...»)

 «Иного мира воля» в кузнецовской лирике не противопоставляется «свободной воле человека», воле как усилию духа («добрая» воля в стихотворении «Былина о строке») и, естественно, свободе («Бывает у русского в жизни...», «Посох» и др.). Но судьбу его лирический герой понимает как «предназначенный человеку свыше жизненный путь, определяющий главные моменты жизни, включая время и обстоятельства смерти.». Доля лирического героя в этом смысле обычна: «За приход ты заплатишь судьбою, За уход ты заплатишь душой...» («Фонарь»), но: «Судьба не терпит суеты...» («Пустой орех») и не все так печально, в истории есть примеры и героического конца: «В руке Пересвета прозрело копье, Всевидящий глаз озарил острие И волю направил.» («Поединок»).

Духовный смысл земного и космического бытия выражен у поэта восходящей одновременно и к мифологии и христианству бинарной оппозицией: «Бог-дьявол»: «Вечный бой идет Бога с дьяволом.» («Былина о строке»). Кузнецов не стремится к глубокому постижению евангельских откровений и не раздвигает подобные рамки православным учением о Святой Троице. Христос для него - прежде всего Учитель («Портрет учителя»), а сатана - «дух отрицанья» («Поступок»), сеятель мирового зла, падшее творение Бога («Испытание зеркалом»):

Мне нужна твоя помощь.Поверь, Был когда-то и я человекомИ понес очень много потерь, -Он мигнул мне оборванным веком.

Стихотворения о Боге и сатане в кузнецовских сборниках обычно стоят рядом. Подобное чуждое Православию «равноправие» (кстати, и «вечный» бой Бога с дьяволом для христианина - нонсенс) говорит о смешении в его поэзии языческих и христианских представлений.

Противопоставление ада и рая также нельзя признать каноническим. Ад для поэта - не только место вечного мучения грешников, преисподняя («Голоса»), а бездна, понимаемая и как духовная катастрофа прошлого («Стук»), и как следствие «адского плана» нынешнего времени. Тьма, бездна, борьба с ней - «идея фикс» Кузнецова, недаром он заявил: «Я памятник себе воздвиг из бездны, Как звездный дух...» («Здравица памяти»). Не только мир, но и поэт у него - бездна («Стихия»), и вообще он «...частью на тот свет подался, Поскольку этот тесен оказался.» («Здравица памяти»).

Рай у Кузнецова представлен исключительно «Градом Китежем», - городом, согласно средневековой легенде исчезнувшем в водах озера Светлояр («Солнце родины смотрит в себя...», «Не поминай про Стеньку Разина...»).

Храм в лирике поэта - «разрушен», «заброшен», дорога к нему «заросла», и молиться приходится разве что на его стены («Молитесь, родные, по белым церквам...»).

Из всего многообразия значений слова «крест» (символ христианства; символ высших сакральных ценностей; знак смерти; крест животворящий; личное испытание; распятие и т.д.) поэт использует только три: во-первых, распятие («Голубь», «Тайна Гоголя»; во-вторых, крест как символ христианства («Солнце родины смотрит в себя...»), и в третьих, - как ответственность, испытание, болы.пе похожее на долю, участь («Откровение обывателя»).