Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов

В широком христианском понимании земля - место духовной битвы в жизни любого человека. В стихотворениях «Я знаю землю, где впотьмах...», «Я пил из черепа отца...», «Опора» эта мысль - главная.

Пути-дороги этой битвы могут быть разными. Два пути предлагаются человеку (и человечеству) на выбор. Один путь -кривой: «Смотрим прямо, а едем в объезд...» («Откровение обывателя»), другой требует подвига или подвижничества во имя правды. И хотя «все дороги рождают печали...» («Сидень»), и от своей судьбы не уйти: «Он пошел в направленье полета По сребристому следу судьбы.» («Атомная сказка»), лирический герой Кузнецова выбирает именно эту дорогу: «Идти мне железным путем...» («Бывает у русского в жизни...»). Но часто, слишком часто герой оказывается на распутье историческом: «Пройдя по улице Буденного, Я вышел к площади Махно» («Родное») и духовном - там, где спорят «правда с кривдой», и откуда берет свое начало его «разрыв-дорога»:

Через дом прошла разрыв-дорога,Купол неба треснул до земли.На распутье я не вижу Бога.Славу или пыль метет вдали?

(«Распутье»)

Слава, как известно - дым, а вот каков символический смысл слова «пыль» в образной системе поэта?... Юрий Кузнецов усиливает традиционное фольклорное значение пыли как символа тоски, горя и печали; теперь она - и сама смерть: «За эту пыль, за эту смерть в полете...» («Пыль»), и человеческий прах: «Столб клубящейся пыли идет Через поле к порогу» («Возвращение»), и орудие демонических сил: «Все навье проснулось и пылью и мглой Повыело очи.» («Поединок»).

Горы и холмы в русском фольклоре обозначают препятствие на жизненном пути, горе (один корень), кручину (сравните: «круча»), неволю и даже смерть. Кузнецов знает это: «Ты не стой, гора, на моем пути. Добру молодцу далеко идти» (гора как препятствие), «Сокрыты святые обеты Земным и небесным холмом» (гора-неволя в стихотворении «Знамя с Куликова»), «Полна долина под горой Слезами и костьми» (Сапун-гора, в битве за которую погиб отец (стихотворение «Четыреста»)). Но поэт знаком и с мировой мифологией, в которой гора - «вариант древа мирового (на ней живут боги).»: в его одноименной поэме Золотая гора - жилище богов.

В ветхозаветной традиции горы занимали подобающее им место (Синай, Арарат), в Новом Завете эта традиция была продолжена (Лысая гора, Нагорная проповедь Христа), - и Кузнецов не проходит мимо небесной горы: «Что там шумит за небесной горой?» («Тайна славян»).

Поле у поэта - либо широкое, вольное, символизирующее собой пространство и свободу («Завижу ли облако...», «Посох»), либо - поле брани («Сказание о Сергии Радонежском», «Возвращение»), на котором приходится отстаивать эту свободу и независимость.

Камень в кузнецовской лирике - Камень Алатырь, которым находится на острове, окруженном со всех сторон водой. Он был священным еще у язычников, затем перешел в фольклор («В море-океане, на острове Буяне»), и наконец - в поэзию Ю. Кузнецова:

И снился мне кондовый сон России,Что мы живем на острове одни.

Море здесь представлено как окружающее остров враждебное пространство. И русский народ «плывет по морю, Кругом открытый горю» («Мирон»), наблюдая «мертвый блеск воды» («Пчела») в

Эй, бутылку и дверь на каюк,Да поставить небесные звуки!

(«Только выйду на берег крутой...»)

В кузнецовской символике растений центральное место,-так же, как и в славянской мифологии,- занимает мировое древо. «Предание о мировом дереве славяне преимущественно относят к дубу». Дуб как символ единства небесного, земного и подземного мира укоренился и у Юрия Кузнецова:

Неразъемные кольца стволаРазорвали пустые разводы.И нечистый огонь из дуплаОбжигает и долы и воды.

Но стоял этот дуб испокон,Не внимая случайному шуму.Неужель не додумает онСвою лучшую старую думу?

(«Дуб»)

В славянской мифологии вывороченные с корнем деревья предвещали человеку смерть. У Кузнецова это смерть духовная:

Качнет потомок буйной головою,Подымет очи - дерево растет!Чтоб не мешало, выдернет с горою,За море кинет - и опять уснет.

(«И снился мне кондовый сон России...»)

Катастрофический оттенок приобрел у него и смысл древнего образа «разрыв-травы» - «чудесного средства.., разрушающего заговоры и узы и позволяющего овладеть кладом.» Поэт превратил ее одновременно в «трын-траву» и «разрыв-дорогу»...

Образы-символы мира животных у Кузнецова традиционны. Змея связывается со злом, с кознями злого духа, с оборотннчеством («Змеиные травы», « Число», «Поступок», поэма «Змеи на маяке»). И в христианстве змей-искуситель считается образом дьявола. Конь в славянской традиции - «одно из наиболее мифологизированных священных животных. Конь - атрибут высших языческих богов (и христианских святых) и одновременно хтоническое существо, связанное с культом плодородия и смертью, загробным миром, проводник на «тот свет». Соответственно конь наделялся способностью предвещать судьбу...».

Кузнецовский конь преодолевает время: «Сажусь на коня вороного - Проносится тысяча лет.» («Знамя с Куликова»); «Для того, кто по-прежнему молод, Я во сне напоил лошадей. Мы поскачем во Францию-город На руины великих идей.» Он также способен предвещать судьбу («Последние кони»), но не обязательно несчастную, смертную - скорее, наоборот («Сказание о Сергии Радонежском», «Поездка Скобелева»). В этом случае образ коня приближен к более поздней символике фольклорной лирической песни.

Ворон и в славянской мифологии, и в русском, и в мировом фольклоре, и в христианстве - вестник зла и смерти. Ворон-волк у поэта - воплощение нечистой силы, чужак, инородец («Сказание о Сергии Радонежском»), и вороньё, соответственно, зловеще кружит «над русскою славой» («Поединок»). Кстати, птицы у Кузнецова -носители исключительно отрицательных качеств, предвестники несчастья и гибели. Птица как символ души в его лирике отсутствует (правда, есть голубь как христианский символ Святого Духа). Поэт здесь явно идет за А.Н. Афанасьевым: «Летит орел, дышет огнем, по конец хвоста - человечья смерть.». Сравним:

Птица по небу летает,Поперек хвоста мертвец.Что увидит, то сметает,Звать ее: всему конец 

Странный же образ рыбы-птицы: «Рыба-птица садится на крест И кричит в необъятных просторах.» («Откровение обывателя») навеян, вероятно, Паскалем: «Люди, не сдерживающие данного ими слова, без веры, без чести, без правды, с двойными сердцами, двойными языками, люди, подобные, как сказали бы раньше, сказочным амфибиям, занимающим срединное место где-то между рыбами и птицами...».

Странным может показаться и кузнецовский образ яйца-родины в стихотворении «Я скатаю родину в яйцо,..», если забыть о славянских мифологических представлениях: «Яйцо как метафора солнца и молнии, принимается в мифологии за символ весеннего возрождения природы (Кузнецов: «Ибо все на свете станет новым» - В.Б.), за источник ее творческих сил.».

Символика цвета не выходит у Ю. Кузнецова за общепринятые фольклорные рамки. Белый цвет символизирует чистоту (белый халат, белый гром, белое платье, белое царское тело, белый голубь, белая церковь и т.д.), черный - печаль, смерть (черный гром, темный лес, черные мессы), красный и золотой -красоту (красное солнце, красное лето; золотая гора, золотая рыбка, золотой век, золотая стрела Аполлона и т.п.), голубой - чистоту и святость (голубые небеса, голубой свод и т.д.), зеленый - молодость: «Был город детства моего - дыра, Дыра зеленая и голубая.» («Водолей»).

Звуковые образы у поэта в художественном отношении более важны, чем цветовые эпитеты. Но если, например, у Рубцова в их основе - одушевление, свойственное прежде всего народной песенной лирике, то Кузнецов ориентируется на глубинные пласты славянской и мировой мифологии, в жанровом же отношении - на былину, волшебную сказку, балладу.

Так, свист в славянской мифологии связывается с нечистью.

В былине об Илье Муромце свист соединяется со змеиным шипением, со звериной, дьявольской силой: