Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Строение скорлупы было очень различным. Мы находили толстые и тонкие скорлупки, покрытые бугорками, прямыми гребешками, волнистыми бороздками. Все это указывало на принадлежность яиц к разным видам, а вовсе не к одному виду динозавров — протоцератопсов, как это определили американские ученые. Самая принадлежность всех яиц динозаврам встала под сомнение. Крайняя редкость находок ископаемых яиц, современных динозаврам, противоречила массам захороненных остатков и вообще неисчислимому количеству этих животных, обитавших по всей земле. Между тем только в Монголии, да еще в самое последнее время в Северо-Восточном Китае — только в двух местах мира — были найдены учеными ископаемые яйца. Как бы ни было велико разнообразие условий захоронения, миллионы поколений миллиардов динозавров оставили бы такое множество скорлупы яиц, что она попадалась бы довольно часто. Поэтому напрашивается предположение о наличии у динозавров мягкой, кожистой скорлупы яиц, как у современных змей и ящериц. Твердая скорлупа яиц могла принадлежать крупным черепахам. В настоящее время во многих реках Южной Америки, как, например, в Ориноко, водится еще невероятное количество водных черепах. Они откладывают миллионы яиц преимущественно на островках и песчаных отмелях. Яйца служат предметом промысла целых индейских племен, которые добывают из них так называемое черепашье масло — ценный пищевой продукт. В меловой период реки, без сомнения, нисколько не меньше, а, пожалуй, еще больше кишели черепахами. Скопления их яиц могли сноситься водой и образовывать прослои битой скорлупы или, оставаясь на месте, залегания целых кладок. Естественно, что у нас возникло предположение о том, что яйца, находимые в Баин-Дзаке, принадлежат нескольким видам крупных водяных черепах. Громадные количества их остатков, как, например, найденный нами в Цаган-уле черепаший слой, говорили о богатстве черепашьего населения в меловой период на Центрально-Азиатском материке. Это предположение не подтвердилось, и американцы оказались правы в отношении принадлежности яиц динозаврам.

Впоследствии сотрудник Института морфологии животных Академии наук СССР А. С. Садов произвел микроскопическое изучение скорлупы яиц «динозавров» или «черепах». Некоторые яйца действительно могли быть черепашьими. Другие же скорлупки походили на птичьи. Птицы — наиболее близкие родственники динозавров. Поэтому и яйца должны были принадлежать мелким динозаврам. Большой интерес вызвало открытие Садовым цветного пигмента на многих скорлупках. Испятнанные пигментом яйца представляют собой приспособление для маскировки яиц под окружающую почву и, следовательно, служат верным признаком открытых кладок. Нашим современным пресмыкающимся, всем их группам — крокодилам, черепахам, ящерицам, змеям — свойственны закрытые кладки: отложенные яйца закапываются в песок или листья. Поэтому все яйца пресмыкающихся одноцветные, белого или очень бледного серого цвета. Пятна окраски на яйцах из Баин-Дзака говорят за еще одно сходство монгольских динозавров-протоцератопсов с птицами, выраженное в устройстве открытых гнезд.

Вот какие вопросы занимали Новожилова во время его одинокого пребывания у «Пылающих скал» Баин-Дзака и колодца Хашиату. Теперь его наблюдения и мысли превратились в печатный труд, опубликованный Академией наук наряду со многими другими работами, посвященными нашим открытиям.

Первого августа в Нэмэгэту выехала первая партия. Малеев, Эглон, Лукьянова, Пресняков и Дурненков должны были вести работы на Цаган-уле, пока мы с Рождественским не подвезем лебедки, лес и прочее снаряжение для «Могилы Дракона». Новожилов, перевезенный с Баин-Дзака в Нэмэгэту, получил особое задание: исследовать «Красную гряду» в ее западной части. Там среди красных глин выступали грубые белые и серые пески, в которых могли залегать скопления остатков, так как пески отложились в древнем речном русле.

Прозоровский, Рождественский и я оставались в Улан-Баторе. Кинооператор проявлял свои пленки, а мы с Рождественским тосковали по Гоби и возились с отчетностью, которую Академия наук из года в год усложняла. Машины вернулись одиннадцатого августа, и мы собрались в отъезд. Неожиданно к нам прибыл крупный советский археолог — профессор А. П. Окладников. Ученый был приглашен Монгольским комитетом наук для консультации по изучению каменного века — эпохи, по которой Окладников был ведущим специалистом. Наибольшее количество кремневых орудий каменного века встречалось в Гоби, и Окладников обратился к нам, уже считавшимся знатоками тамошних мест. Мы с Рождественским показали профессору кое-что из наших коллекций кремневых орудий, а когда я рассказал о найденной нами недалеко от впадины Оши «мастерской», Окладников пришел в восторг. Еще молодой и необычайно живой, профессор нам понравился. Мы предложили ему ехать с нашей автоколонной до Южногобийского аймака, взявшись показать оттуда дорогу к важнейшим местам находок кремневых орудий. Окладников с радостью принял предложение. Еще больше обрадовался его шофер, только что прибывший из Москвы и опасавшийся неведомой для него Гоби.

Четырнадцатого августа мы наконец выступили. Все шло «нормально» — ужасающий ливень с утра, выключившийся накануне, в разгар укладки, электрический свет… В Мандал-Гоби был разгар надома — праздника, и мы оставили там Прозоровского с Туванжабом и «Козлом» для киносъемок. Отсюда Туванжаб должен был вернуться в Улан-Батор, так как истекал срок его отпуска в университете.

Как обычно, у развалин Олдаху-хида нас встретила гобийская жара, тягостная после прохладной погоды в Улан-Баторе. Зной нисколько не смущал нашего нового спутника. Энергичный археолог на каждой остановке бегал по равнине и находил все новые и новые каменные орудия древнего человека. Мы, считавшие себя «стреляными воробьями», только диву давались. Окончательно сразил нас Окладников, когда на всем ходу остановил свою машину и поднял с дороги обломок каменного топора — первого, найденного в Гоби.

Торопясь добраться до аймака, мы долго ехали ночью. На дороге спали птицы — преимущественно копытки. Быстро идущая машина налетала, как буря, на несчастных птиц, перед радиатором взвивалось облако крыльев и перьев, иногда птицы ударялись о радиатор или лобовое стекло. Секунда — и безвестные жертвы оставались позади, а машина мчалась и мчалась вперед без остановки. Иногда лисы метались на дороге в свете фар, а глаза встречных зверей или скота загорались жуткими огоньками. Неистово прыгали на светлой пыли длинноногие тушканчики…

При ночной езде по ровной дороге кажется, что машина идет все время под спуск. За ограниченным светлым пятном фар — темнота и почему-то видится спуск. При подъеме свет разливается вверх по склону, и дорога производит впечатление ровной.

Безлунная ночь веяла холодом, по ногам от мотора было тепло.

В Далан-Дзадагаде мы расстались с профессором Окладниковым и оставили «Кулана» для сопровождения «Козла» с Прозоровским, когда тот придет из Средней Гоби. У «Дзерена» сгорели два генератора — старый и только что поставленный запасной, оказавшиеся с браком. Пронин храбро пошел в Нэмэгэту без динамо, на одном аккумуляторе.

Дорога ухудшилась от дождей. Перед Ноян сомоном на дорогу нанесло еще больше песка, чем в прошлом году. Заночевали в сухом русле, не добравшись до сомона, на второй день пути. Ветер всю ночь заносил нас мелким теплым песком, неумолчно шуршавшим по брезенту машин и спальных мешков. Из щелей каменных скал к нам ползли мелкие серые скорпионы.

Понятно, что мы обрадовались рассвету. Щебнистая ровная котловина за руслом озарилась лучами раннего солнца. Сильно выгоревшая растительность (в Южной Гоби в этом году была засуха — черный дзут, в то время как мы мокли под дождями в Хайгае и в Западной Гоби) казалась совершенно желтой. У стоявших кольцом гор плавала голубая дымка. Я ехал по хорошо знакомой дороге и думал, что повторные наблюдения, многократные восприятия далеко не всегда ведут к изощрению, детализации, тонкости прочувствованного или продуманного. Очень часто виденное в третий, четвертый, пятый раз уже не вызывает внимания, не находит отклика в душе и безразличной тенью проходит мимо. А в то же время первое восприятие было остро, свежо и верно так, что повторение не смогло ничего добавить. Подобная утомляемость восприятия должна обязательно учитываться при обучении или анализе творчества ученого или художника.

В Ноян сомоне мы задержались по обычным делам: нужны были верблюды для подвозки воды на «Могилу Дракона» и вывозки накопанной «добычи» из узких оврагов Цаган-улы, а также бараны. Я пошел смотреть на отбор животных и в сотый раз поражался, как помнят и узнают — скот араты. Каждый узнает своих верблюдов, лошадей, овец и в тысячном стаде, углядит издалека своего коня в целом табуне. Такая память и узнавание по совершенно неуловимым для нас признакам кажутся чудом. Я пробовал отыскивать даже в небольшом стаде какую-либо только что показанную мне овцу, но всегда оказывался беспомощным. Должно быть, тысячелетний опыт и привычка многих поколений выработали у монгольского народа эту поразительную способность… Ночью ветер как-то особенно заунывно завыл в горах, обступивших сомон. Мне не спалось — одолевали беспокойные мысли. Как выбрать наиболее верное направление дальнейшей работы?